Миа Эшер - Сладкий яд

Но этого никогда больше не повторится.

Я: Скинь детали. Я скоро буду.

* * *

Я стою на улице около галереи. Курю, глядя, как компания мужчин и женщин чуть старше тридцати открывает двери и со смехом заходит внутрь. После них в воздухе остается висеть аромат дорогих духов. Засунув кулак в передний карман, я наблюдаю за тем, как они вливаются в море людей, стоящих по ту сторону стеклянных французских окон.

Все они собрались здесь, чтобы отпраздновать успех моего друга Эдгара Хуареса — нового любимца арт-сцены Нью-Йорка, — и все готовы выложить за его картину хоть миллион. Его история — воплощенная американская мечта. Согласно статье о нем в известном издании об искусстве, он родился в Порт-Честере, штат Нью-Йорк, у матери-одиночки, эмигрировавшей из Мексики, и все детство ютился с ней вместе в одной комнатушке. Его мать, чтобы прокормить сына, днями напролет убиралась в домах богачей, а по ночам мечтала о том, что когда он вырастет, у него появится шанс на яркое будущее.

Как-то раз матери пришлось взять его с собой на работу. Эдгар был счастлив возможности провести с нею время, и, пока он сидел в гостиной и что-то рисовал у себя в блокноте, появилась хозяйка дома. Увидев его рисунки, она, будучи почитательницей искусства, моментально распознала, что перед нею талант — собственно, на этом история и заканчивается. Теперь он зарабатывает больше, чем когда-либо мечтал, столько, что его матери можно не работать ни дня до конца своей жизни.

Я думаю о том, сколько из них пришло сюда, потому что им на самом деле нравится его творчество, а сколько — из-за того, что в нашем изменчивом, непостоянном обществе стало модно иметь что-то кисти Эдгара Хуареса. Какими бы ни были их причины, это не изменит того факта, что мой друг уже там и в ближайшее время никуда со мной не поедет.

Я рад за него, но чувствую себя точно незваный гость. И что-то в глубинах моей души — что-то, чей голос звучит все громче и громче — хочет, чтобы все эти люди пришли сюда ради меня. Чтобы они превозносили мое имя, а не его. Может, будь я таким же успешным, то…

Запрокинув голову, я выдыхаю дым в черное небо, где в обрамлении рваных туч горит ярко-белым светом луна, безмятежная королева ночи. Прекрасная правительница, восседающая на своем одиноком троне. И все же, глядя на нее, невозможно не ощутить грусть. Она всегда одна — вечный зритель, аутсайдер, приговоренный наблюдать за миром со стороны.

Как и я.

Каким я был, есть и буду.

Всю свою жизнь я был вот таким аутсайдером, но прежде меня это не волновало. Я никогда не стремился к большему. Я был всем доволен. Счастлив.

Но быть может, я не вполне с собой честен. Я изменился, и человек, которым я был раньше, с каждым днем все дальше уходит в прошлое.

Я помню, как впервые увидел ее, когда стоял у машины около «Метрополитен-музея» и ждал Лоренса. Она была в объятьях другого мужчины — мужчины, который смотрел на нее, как на вещь. Я попробовал представить такую женщину, но в своих объятьях. Попробовал представить, что я почувствую.

Я с первого же взгляда понял, что мы принадлежим к разным мирам. Подобные женщины рождены для мужчин вроде того блондина в смокинге. Могущественных мужчин с увесистым кошельком, где лежит столько денег, что хватит купить маленькую страну. Я знал, что она не моего поля ягода, что любовь к такой женщине приведет к одному только разрушению, и все же не смог удержаться от мысленного «а вдруг». Я впервые захотел невозможного… недостижимого для себя. В моей груди впервые шевельнулось некое злое чувство из тех, что отравляют людей, уничтожая в них все хорошее.

Что это было?

Ревность?

Зависть?

Обида?

Не знаю. Возможно, все эти чувства сразу. Или же ни одно из них. Но я точно знаю, что в тот момент впервые в жизни посетовал на судьбу.

И все только из-за нее.

Но такой уж властью обладают женщины над бедными, ничего не подозревающими ублюдками. Мы плывем по течению, проживаем жизнь только наполовину, пока однажды не встречаем женщину, с которой из половинки становимся целым, которая придает нашему жалкому существованию смысл, окружая нас своим смехом, своим запахом, вкусом своего тела. Дни и ночи, проведенные с нею, становятся цепочкой навсегда впечатанных в нашу память моментов. Она становится воздухом, которым ты дышишь, бегущей по твоим венам кровью. Она становится тобой, а ты — ею, потому что она завладевает не только твоим телом, но и душой. Пока однажды, проснувшись утром, не понимает, что тебя ей мало, что она хочет то, чего у тебя нет. И она уходит, забрав с собой и твое сердце, и душу, и оставив тебе только одно: горький привкус душевной боли.

Печально улыбаясь, я качаю головой. Ничто не обладает такой способностью превращать нас в жалких поэтов, как женщина, разбившее наше чертово сердце. Я делаю последнюю затяжку, смотрю, как огонек сигареты ярко вспыхивает, а затем бросаю окурок на землю. Хватит думать о Блэр и ее колдовских чарах. Сегодня я собираюсь развеяться.

По пути к стеклянным дверям галереи я замечаю, что в моем направлении идет высокая женщина в облегающем черном платье и с длинными, светлыми волосами. В шаге от металлической ручки мы останавливаемся. Оказавшись так близко, невозможно не восхититься тем, как ее небольшая грудь вырисовывается под шелковым материалом платья. Когда я поднимаю взгляд на ее лицо, мне становятся очевидны три вещи.

Первое. Она фантастически сексуальна.

Второе. Она не ведет и бровью в ответ на мой беззастенчивый взгляд. Но как я мог устоять? Это было бы преступлением. Запустив пальцы в волосы, я бесстыдно ей ухмыляюсь.

И третье. Она старше меня и на пике формы.

— Вам сюда? — спрашиваю я.

На мгновение наши взгляды сталкиваются. Затем, не говоря ни слова, она отворачивается, отметая меня, словно нежеланную мысль, и тянется к двери. Я смотрю, как ее белые, тонкие, идеально ухоженные пальцы оборачиваются вокруг металлической ручки. Непроизвольно накрываю ее руку своей и говорю:

— Прошу вас, позвольте мне.

Она смотрит прямо перед собой и не убирает руку.

— Мне не нужна помощь мужчины, чтобы открывать двери, — произносит она спокойно. Поворачивается ко мне, и наши глаза встречаются. — Я способна сделать это сама.

Ах. Голос у нее такой же утонченный, как и она вся. Не знаю, зачем, но я отпускаю ручку, а потом медленно, один за другим, разжимаю по очереди ее пальцы. Возможно, мне просто хочется флирта с привлекательной женщиной. Или достойно ответить на брошенный ею вызов.

А может, меня злит то, с какой легкостью она отмела меня прочь, и я хочу, соблазнив ее, поставить ее на место.

Перевернув ее руку ладонью вверх, я опускаю взгляд на ее запястье и начинаю обводить голубые жилки, отмечая то, какая бледная и мягкая у нее кожа.

— Нисколько не сомневаюсь. Но, видите ли, отец научил меня хорошим манерам, а старые привычки так просто не забываются.

— А если я скажу «нет»? — Она вздергивает подбородок, точно провоцируя меня заставить ее изменить решение.

Я подношу ее запястье к губам.

— Я все равно это сделаю. — Я целую ее запястье в том месте, где по венам струится жизнь. Жду пощечины и, не дождавшись, ощущаю, как ее тело пронизывает легкая дрожь, которая вызывает у моего внутреннего ублюдка улыбку. Что, уже не такая спокойная?

Секунду она пристально на меня смотрит, и мне приятен тот факт, что она не забрала у меня руки. А потом она улыбается. Тенью улыбки, которая едва-едва приподнимает уголки ее губ.

— Что ж, тогда вперед. Хотя вам следовало бы надавать по щекам за дерзость.

— Однако вы этого не сделаете, ведь в глубине души вам это нравится. — Нахально улыбаясь, я отпускаю ее ладонь и распахиваю перед ней двери. — После вас. Если только…

Мы слышим гул разговоров, он манит нас внутрь, кто-то с извинениями протискивается мимо, но ни она, ни я не обращаем внимания на то, что происходит вокруг. Глядя друг другу в глаза, мы ведем немое сражение.

Мир прекращает вращаться.

Время останавливается.

Воздух, которым мы дышим, густеет от напряжения.

Я смотрю, как ее горло едва заметно дергается, проглатывая невысказанные слова, затем она облизывает свои коралловые губы, и перед глазами у меня вспыхивает картина, где ее рот обнимает мой член.

— Что «если только»?

— Если только мы не станем заходить и поедем в другое место.

— В другое место — это куда?

Я отвожу ее волосы в сторону, обнажая белое как фарфор плечо. Тыльной стороной ладони поглаживаю его.

— Ко мне домой.

— И чем же мы там займемся?

Наклонившись, я целую ее в плечо.

— Угадайте.

Ее грудь толчками вздымается и опадает.

— Я не в настроении играть в игры.

— И, тем не менее, вы течете. Я буквально ощущаю ваш запах. — Я сокращаю расстояние между нами до минимума и, пока от контакта с ее мягким, податливым телом мой член твердеет, шепчу: — Но если вам нужно, чтобы я проговорил свое предложение вслух, то я это сделаю. Если вы поедете вместе со мной, мы будем трахаться. Это не будет нежно и не будет красиво, но вам понравится все от первой до последней секунды.

Она делает шаг назад. С руками в передних карманах джинсов я наблюдаю за тем, как она ведет ладонями по своему платью, разглаживая несуществующие морщинки. Своей ледяной красотой, длинной шеей, плавными линиями тела, спрятанного за черным шелком, она напоминает мне русскую балерину. Мне приходит в голову мысль, что я приглашаю к себе домой совершенно незнакомую женщину, но в следующую секунду я напоминаю себе, что пришел сюда, чтобы забыться, и именно этот план я и собираюсь претворить в жизнь. С ней или с другой.

Когда мне начинает казаться, что меня вот-вот пошлют нахер, она поднимает взгляд.

— Что ж. Поехали.

После того, как мы садимся в такси, и я даю водителю адрес, она берет меня за руку. Откидывает голову на кожаное сиденье и поворачивает лицо ко мне, его черты неразличимы в окружающей нас темноте.

— Я никогда ничего подобного раньше не делала.

Я сжимаю ее ладонь.

— Я тоже. Вам страшно?

Она кивает.

— Мы не обязаны это делать. Если хотите, можно вернуться назад, разойтись каждый своей дорогой и притвориться, будто ничего не было.

В ожидании ее ответа я наблюдаю за тем, как на ее теле, пока мы мчимся по манхэттенским улицам, танцует с тенями ночи проникающий снаружи свет.

— Дело не в этом. Просто…

— Да?

— Я боюсь, как бы ты не заставил меня захотеть…

— Чего же?

— Чувствовать, — произносит она. Ее слова еле слышны.

Печально улыбнувшись, я подношу ее руку к губам.

— Это в мои намерения точно не входит. — Это то, от чего убегаю я сам.

Цель сегодняшнего секса — не сблизиться с кем-то. Цель — достичь эмоционального ступора, в котором я смогу потерять себя в ее теле и перестать жить в аду. Достичь момента, где мой член, окруженный ее теплом, будет вколачивать в нее мои чувства к другой. Где не останется ничего — ни эмоций, ни воспоминаний, ни ожиданий. Один лишь чистый, неразбавленный, эгоистичный экстаз.

За исключением нескольких фраз, которыми мы обменялись в такси, мы не сказали друг другу ни слова. Не потому, что в словах нет нужды — она есть, — но никакие из них не относятся к тому, что мы собираемся сделать. Кроме того, молчание позволяет каждому из нас сражаться со своими призраками. Я оглядываюсь на нее. Впитываю глазами насыщенный цвет ее светлых волос, будто спряденных из чистого золота, две тонкие морщинки, которые заключают ее рот точно в скобки, ее прямую осанку. Она напоминает мне солдата, готовящегося лицом к лицу встретить врага. Единственное, что предает ее ледяную невозмутимость — влажная ладонь у меня в руке. А может, вспотела не ее, а моя ладонь.

У самой квартиры я оборачиваюсь.

— Последний шанс передумать.

— Почему у меня такое чувство, будто ты сам хочешь, чтобы я передумала? — Она бросает взгляд в мою сторону, и наши глаза ненадолго встречаются. Затем снова смотрит прямо перед собой. — Или, быть может, ты боишься, что я…

Я пришпиливаю ее к стене, вдавливаюсь в ее грудь своим торсом.

— Я не боюсь. Я лишь хочу убедиться, что ты не собираешься передумать, потому что, как только мы зайдем вон в ту дверь, — я киваю в сторону своей квартиры, — я тебя трахну. И тебе это понравится от начала и до конца. Пока я буду трахать твою п. ду снова… снова… и снова. — Пока я не забуду, что та, другая, не может принадлежать мне. — Ты меня слышишь?