Майя Родейл - Сладкое поражение

Филипп помолчал, вероятно, обдумывая ответ.

— До того как аббатиса рассказала мне об этом, единственное, что мне было известно о моей матери, — ее имя и то, что она умерла при родах. Значит, в этом была моя вина. И я, как говорит аббатиса, очень похож на нее. Мой отец любил мою мать, а меня ненавидел.

— Почему ты думаешь, что он тебя ненавидел?

— Наверное, меня вообще трудно любить.

— Да, с этим трудно спорить, — согласилась Анджела. — Но если говорить о твоей матери, то в том, что случилось, не было твоей вины. Такое случается, и нередко. Ты только родился. Не в твоей власти было что-либо изменить.

— Возможно, я все-таки не был порочным от рождения, — сказал он, грустно вздохнув.

Он встал со стула, его ужин был давно закончен. Она подумала, что, возможно, это был знак, что ей пора уходить. Но он сел на кровать рядом с ней.

— Конечно, ты не был рожден порочным. И я не думаю, что ты так порочен, как о тебе говорят.

— Возможно, ты права. Хотя не хотелось бы тебя разочаровывать, — сказал Филипп, она услышала в его голосе шутливую нотку.

— Так не разочаровывай.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза. Он улыбнулся: — Ты хоть понимаешь, что с тобой одно беспокойство? Я так стараюсь быть добродетельным, но мне все время кажется, что это не то, чего бы тебе хотелось.

— Так трудно быть добродетельной, — сказала она с вздохом.

Вздох должен был прозвучать как намеренно драматизированный, но он выражал ее истинные чувства. На самом деле в большинстве случаев несложно быть добродетельной — заботиться о людях, произносить молитвы, быть честной, доброй и обладать всеми подобными достоинствами.

Но когда дело доходило до борьбы с ее влечением к мужчине — не какому-то абстрактному, а вполне конкретному мужчине, сидящему в данный момент рядом с ней на кровати, — это было чертовски трудно.

Да, ей слишком хорошо были известны все последствия. Но Анджела была уверена, что она это сможет пережить. Однажды она уже прошла через это и сможет пройти вновь.

Оставаться добродетельной, когда Филипп был так близко, означало вести трудную, мучительную борьбу, вознаграждение за победу в которой было более чем скромным.

— Быть добродетельным, несомненно, не так приятно, как быть порочным, — заметил он.

— Пожалуй, я могла бы с этим согласиться, — осторожно заметила она.

— Возможно, вас еще необходимо убедить в этом? — предположил Филипп.

— Да, — едва успела прошептать она, как его губы коснулись ее губ. Он задержался на ее губах, на секунду — этого было достаточно. Она раскрыла губы и ответила на его поцелуй.

Раздался очередной раскат грома. Сильнее. Ближе. Поднялся ветер, и полил дождь, ударяя по оконному стеклу.

Поцелуй был неспешным. Словно впереди у них была целая ночь. Словно они были вместе навсегда. Именно этого ей хотелось, ей это было необходимо.

— Распусти волосы, — попросил Филипп в кратком перерыве между поцелуями.

Она послушно, одну за другой, начала вытаскивать заколки, роняя их на постель и на пол. Она целовала его, продолжая освобождать свои волосы. Ситуация рассмешила ее, она засмеялась и открыла глаза. В слабом свете свечи Анджела увидела, что Филипп улыбается. А потом она расплела косу, которая нимбом украшала ее голову. Да, в такой момент нимб ей был ни к чему. Нет, ангелом она не была. Волосы упали ей на лицо, и Филипп отвел их.

— Как ты красива! — произнес он, запуская пальцы в ее волосы и привлекая Анджелу к себе. А затем их губы соприкоснулись, и слова были больше не нужны. Его губы казались ей нежными и твердыми. Его язык переплетался с ее языком, поддразнивая и потакая. Он осторожно куснул ее нижнюю губку. Поцелуй углубился. Они отбросили осторожность и забыли о мягкости. Это был жадный и очень страстный поцелуй, они оба брали и требовали то, что им было так необходимо.

Раздался вздох. Послышался шепот.

И в этот миг Анджела поняла совершенно определенно, что пока в этом мире существует Филипп, она не будет принимать постриг.

Вновь послышался раскат грома. Он был почти таким же громким и мощным, как биение их сердец. Она положила руку ему на грудь и почувствовала, как сильно бьется его сердце. «Наверное, он чувствует то же самое», — подумала она с гибельным восторгом. Она скользнула рукой под ткань, чтобы ощутить его кожу. Его грудь была уже знакома ей — в кровоподтеках, со сломанными ребрами. Но теперь она стала другой: сильной и горячей.

Филипп не уставал целовать ее, но помимо ее губ было и нечто другое, что нуждалось в его внимании. Он начал покрывать легкими поцелуями ее шею. Слишком коротким было расстояние от ее губ до ворота платья, совсем небольшим. Платье нужно было снять.

— Сними эту чертову штуку, — прорычал он. Она выгнула брови и слегка улыбнулась ему застенчивой улыбкой.

— Пожалуйста, — попросил он. Прозвучало как мольба. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы устранить еще одно препятствие между ними, но эти секунды были полны предвкушения, которое, как показалось Филиппу, могло просто разорвать его. Послышался легкий шум падающей на пол ткани, и опять сверкнула молния. Он глубоко вдохнул.

Она не была обнажена, но ее рубашка была настолько прозрачна, что практически ничего не скрывала. Он наслаждался тем, что открылось его взору. Этот вид пьянил больше, чем самое великолепное бренди в мире. В голове не осталось ни одной мысли, желание переполняло его.

Каким-то чудом он сохранил остатки контроля, смог удержаться и не броситься на нее, словно голодный тигр. Его отвлекли ее пальцы, которые медленно, одну задругой, расстегивали пуговицы рубашки. У него было ощущение, что она расстегивает его самого.

Потом ее пальцы замерли на последней пуговице, а секунду спустя, коснулись пояса его брюк, и это было уже слишком. Он больше не мог медлить. Он смахнул с ее лица золотистого цвета локоны и, обхватив его своими ладонями, погрузился в ее сказочный вкус.

Анджела откинулась назад, увлекая Филиппа за собой. «Ничто не может сравниться, — подумала она, — с этим ощущением, когда на тебе мужчина. В этот момент чувствуешь себя одновременно защищенной и уязвимой». Но она не задержалась на этих мыслях, потому что Филипп уже снова целовал ее шею, и это было изумительное ощущение, и с каждым поцелуем, он опускался чуть ниже. Она уловила систему в этом безумии: после каждого мимолетного прикосновения к ее коже он медлил, давая ей возможность попросить остановиться. Но вместо этого раздавались лишь едва слышные тихие вздохи, умолявшие его продолжать.

Филипп обхватил ладонью одну грудь, и она выгнула спину. Он захватил губами сосок на второй груди, Анджела застонала от удовольствия, и этот стон утонул в очередном раскате грома.

Филипп положил руку чуть выше ее колена, медленно нащупывая путь вверх по бедру и откидывая ткань рубашки. Он скользил по ее чулкам, замедлив у подвязки, и двинулся дальше. Наконец его пальцы начали поглаживать ее волшебное место.

Что он делает? Анджела терялась в догадках: разве он не знает, что это делается не так? Ощущение было удивительным и странным. Лукас никогда не касался этого места руками. Кое-чем другим — да. Этот опыт у нее был. Но что же делает Филипп, поглаживая и скользя пальцами внутрь?

О Боже! Она выгнула спину. Она не могла спросить его, потому что теперь он целовал ее, страстно и жадно. Она не могла спросить его, потому что это не имело никакого значения, лишь бы он не останавливался.

Он поцеловал ее в то чувствительное место, где шея переходила в плечо. Ее бедра покачивались под ним, словно жили отдельной жизнью. Теперь губы Филиппа блуждали по всему ее телу. Как только все ее чувства концентрировались в одной точке — там, где к ее телу прикасались его губы, он переходил к другому месту, заставляя ее покрываться мурашками от предвкушения.

Он поглаживал ее в ровном ритме. Тепло, исходящее снизу, теперь растекалось волнами по всему телу, в глубь живота и во все ее члены. Горячо. Если такой же жар в аду, она будет счастлива, провести там вечность. Но это слишком приятно для ада. Скорее, это было похоже на рай, насколько она могла себе представить ощущения в раю.

Она вздыхала, она стонала, она не могла не извиваться под ним. Она едва услышала, как он прошептал ее имя.

Сверкнула молния. Не просто сверкнула — раздался оглушительный грохот. Анджела открыла глаза, и ее почти ослепила вспышка. Яркость слегка убавилась, но не исчезла полностью. Филипп, возвышавшийся над ней, продолжал поглаживать ее в том же месте. Их взгляды встретились всего на мгновение, и он вновь поцеловал ее.

Опять раздался грохот — это был явно не гром, но ей было безразлично, что это.

Под его руками, его поцелуями, ощущая его на себе, думать, было совершенно невозможно. Был только жар, и теперь восхитительное чувство от волн нежности, расходящихся по всему телу. Она не могла дышать, да и не хотела. Ее сердце стучало так сильно, что казалось, вырвется из груди. Но и это ей было безразлично.

И вот это чувство захватило ее, полностью овладело ею, поглотило ее. Она вскрикнула, не сопротивляясь этому чувству, а признавая свое поражение перед ним. Сладкое поражение.

Она не осознавала, погруженная в свое собственное удовольствие, что Филиппом овладело то же самое чувство. Он пытался сдержать освобождение. Он был взрослым мужчиной, а не перевозбужденным зеленым юнцом, он должен был контролировать себя. Но стоило ему взглянуть на ее лицо, на котором читалось наивысшее возбуждение, которое вызвал он, и для него все было кончено. Он застонал при этом высвобождении. Но проигрыш никогда не был таким восхитительным.

Ему потребовалась минута, чтобы собраться с силами и осторожно лечь рядом. Меньше всего ему хотелось, чтобы сейчас она задохнулась под его весом. Узкая кровать была слишком тесна для двоих.

— Что сейчас произошло? — шепотом спросила она. — Что ты со мной сделал?

— Французы называют это «petite raort», — хриплым шепотом ответил он. — Маленькая смерть.

— Тогда я хотела бы умирать снова и снова, — пробормотала она.

Филипп повернулся, посмотрел на нее и увидел улыбку удовлетворенной женщины. Ангела, который упал с небес и вновь был поднят на ту высоту, которой заслуживал. Поняв это, он ощутил невероятный прилив гордости и силы. Анджела лежала и улыбалась, ее глаза были закрыты, и она не видела, что на его губах играет точно такая же улыбка.

Тишину прервал громкий стук хлопающих дверей. В дверь его комнаты забарабанили, и прежде чем Анджела и Филипп успели разорвать объятия и одеться, дверь распахнулась.

Это была всего лишь Хелена, чуть дальше в коридоре стояла Пенелопа. Это было плохо, но не катастрофично. Если тебя застают в компрометирующей ситуации, пусть это будут друзья, а не мать или компаньонка. У Филиппа, несомненно, был богатый опыт в таких делах.

— Черт побери, — пробормотал Филипп, взглянув на ситуацию их глазами.

Он без рубашки, почти обнаженный. Анджела в прозрачной нижней рубашке, с распущенными волосами и, как он теперь заметил, с пылающими щеками и припухшими от поцелуев губами.

— Ох, слава Богу! — сказала Хелена, прислонившись к дверному косяку.

Филипп смутился. Он также воздавал хвалу Господу, но совершенно по другой причине.

— Ну что? Анджела здесь? Она в безопасности? — спросила Пенелопа, в ее голосе были истерические нотки.

— Она здесь, — ответила Хелена, не отрывая взгляда от Филиппа и Анджелы, которая торопливо собирала свою одежду.

— Это не то, что ты думаешь, — сказала Анджела. — Я клянусь. Ой, где же мои шпильки для волос?

— Забудь о своих булавках, — выпалила Хелена. — В часовне пожар. Нужна помощь.

Она развернулась и помчалась по коридору.

— Оставайся здесь, — сказал Филипп Анджеле, на ходу застегивая рубашку. Сам он был в дверях и уже через секунду несколькими широкими шагами догнал Хелену. — Что случилось?

— Могу задать вам такой же вопрос, — резко ответила Хелена.

— Молния ударила в старый дуб, он загорелся. Ветки упали на крышу, и начался пожар, — объяснила Пенелопа.

— Именно так, — подтвердила Хелена. Филипп выругался.

— Никто не пострадал?

— Нет, но мы боялись за Анджелу, — сказала Пенелопа.

— Ее не было в комнате, мы подумали, что она может быть в часовне, она ведь ходит туда каждый вечер, — объяснила Хелена.

Филипп не смог произнести ни слова.

— Не иначе как божественное провидение. Хорошо, что она была в вашей комнате, лорд Филипп, а не там, где обычно. Это ее спасло, — сказала Пенелопа, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы.