— Конечно, ты будешь рада увидеть мальчика, — Жоли помолчал в ожидании ее реакции.

— Да, конечно! Я так по нему скучала. Но я не собиралась посылать за ним, — шепнула она. — Во всяком случае не во время турне, в которое Элджи планировал пуститься во время нашего медового месяца.

Он нахмурился.

— Бабетта — девушка довольно нахальная. Я тебя и раньше предупреждал об этом. Она слишком независима в решениях, которые касаются мастера Джеффри.

— Я думала… постараться рассказать о нем Элджи, но теперь… Это не имеет смысла.

Жоли удивленно посмотрел на нее.

— Ты хочешь сказать, что он ничего не знает о мальчике?

Она отрицательно покачала головой.

— Маргарита! — он говорил с ней тоном родителя, отчитывающего своего дитятю. — Как ты могла так поступить? Не только ради Джеффри, но и ради самой себя ты обязана была ему все рассказать!

— Я не могла! Он никогда бы не женился на мне, если бы узнал, что у меня есть сын.

— Ладно, теперь уже это неважно. Отец мальчика вернулся и… — Его взгляд снова помрачнел. — Только не говори мне, что Сент-Чарльз ничего не знает о сыне!

— Нет, — проговорила она с неохотой. — Я только начала подозревать, что беременна, когда вышла за него замуж. В таком положении я отказывалась остаться и спокойно смотреть, как Брэм уходит на войну. — Она подняла руки, словно сдаваясь. — После того как мне все детство мои дед и отец рассказывали истории про революции и войны, которые они пережили, я не собиралась пожертвовать своей жизнью ради этого кошмара. — Она сжала кулаки и уронила их на колени. — О, Франсуа, что мне делать?

Он открыл рот и растерянно пожал плечами.

— Не знаю, ma petite[5], — наконец, ответил он. — К сожалению, я не знаю.

Он прекрасно понимал, в какой тяжелой ситуации она сейчас находилась. Было бы намного проще, если бы Джеффри был таким же здоровым и крепким, как и большинство его сверстников.

Но как объяснить такому человеку, как Брэм, что его сын, его первенец, — инвалид?


Спустившись по аллее, раскинувшейся за гостиницей, Брэм пробежал сквозь сложные лабиринты улиц, пока не нашел трактир Маклби. В задней комнате его ждали.

— Шеффилд, — окликнул Брэм ожидавшего, садясь на темную скамью. Он всегда был равнодушен к титулам и звал всех просто по фамилиям. Секретная служба была новым государственным институтом, но осторожность как норма поведения по-прежнему была в цене.

— Ты сегодня хорошо поработал в городе.

Губы Брэма изогнулись в жалком подобии улыбки.

— Думаю, с новостями у тебя все.

— Я бы не возражал, если бы сказки о твоих шалостях не касались бы церкви.

— У сплетен очень быстрые ноги, не правда ли?

— Как твоя жена?

— Обороняется.

— Могу себе представить. — Шеффилд сжал руками стакан. — Когда я тебе приказал вернуться к видимости нормальной жизни, впутать в твои дела Джима Кейси и сделать вид, что ты решил сорить деньгами, я ничего не говорил тебе о возвращении к тебе твоей жены. Я предполагал, что ты отправишься в Солитьюд один и дашь Кейси работу. — Он отхлебнул виски. Однако то, что ты уладил свои личные дела, может означать только одно: тебе будет дан кредит.

Брэм придвинулся к нему ближе.

— Я не делал этого для вас или для вашей чертовой работы. Это мое личное дело, и вас это не касается. Она ничего не имеет общего с этими делами, и я клянусь, что если вы вздумаете впутывать в это ее…

— Полегче, полегче, — прервал его Шеффилд. — Я ничего подобного не имел в виду. Я хотел только сказать, что если она будет рядом с тобой во время твоего путешествия в Вирджинию, это только поможет нам. Заставь Кейси оставить свой пост, и ты сможешь уйти из агентства насовсем.

Брэм ударил кулаком по столу.

— Я не понимаю, как ее присутствие может повлиять на дела следующих недель. Я хотел вернуть Маргарет. И я сделал это.

— Конечно, — поспешил согласиться Шеффилд, идя на мировую. — Когда ты с миссис Сент-Чарльз собираетесь вернуться в Солитьюд?

— Завтра.

Знает ли она, что ты берешь с собой Кейси и трех других людей — бывших солдат?

— Нет.

— Что ты сказал ей?

— Пока еще ничего.

Шеффилд насмешливо посмотрел на него.

— Я должен тебя предупредить, что ты не имеешь права ей рассказывать о настоящих причинах, побудивших тебя ехать.

Брэм недоуменно покачал головой.

— Я не дурак, Шеффилд. Я прошел войну до конца потому, что знал, когда нужно молчать. Я не потерял это умение. Мне постоянно приходится играть роль повстанца, чтобы получить новую информацию, но в душе я по-прежнему янки.

— Просто ты все время начеку. Золото, которое ты берешь с собой в Солитьюд, было украдено с поезда, принадлежащего Союзу. Его сопровождали Кейси и работники секретной службы. Если бы ты не прошел через этот тайник во время войны, мы никогда не возвратим его себе, и никто не узнает, что Кейси был предателем.

— Какого черта вы так уверены, что именно Кейси виноват во всем?

— Прекрати, Брэм. Ты не ушел потому, что тебя в службе держат за наивность. Повозка попала в засаду, а Кейси волшебным образом не тронули, хотя шестеро других охранников были убиты. Это была спланированная акция, а если точнее, спланированная расправа. Тот факт, что золою было найдено намного раньше, чем он мог бы его отыскать, и всего в двух милях от твоего лагеря, только подтверждает наши опасения.

Шеффилд покачал головой и снова отхлебнул виски.

— Как только попадается какой-либо ценный груз, всегда находится предатель, пытающийся его присвоить себе. — Он ударил кулаком по столу и продолжал: — И предателем теперь оказался Джим Кейси. Он шпион, агент Конфедерации. Он украл золото и знает, что кто-то из нашей организации нашел его. Все, что тебе надо сделать, — это дать понять ему, что нашел его ты.

Брэм мрачно посмотрел на него, он чувствовал ненависть к человеку, считавшему одного из своих товарищей предателем. Но поскольку возможностей доказать обратное у него не было, ему придется лишь точно следовать приказам.

Он молча поднялся, но Шеффилд остановил его за руку.

— Будь осторожен.

— А чего мне бояться? Я еду домой, возвращаюсь к своей старой жизни, и должен ловить человека на месте преступления. Друга, военного товарища.

Горечь, с которой он говорил, не укрылась от Шеффилда.

— Что должно быть сделано, следует выполнить, — твердо сказал он.

Брэм не отвечал.

— У тебя есть все необходимое? — спросил Шеффилд. Он знал, что Брому не по нраву такое задание, но Брэм выполнит его.

— Да.

— Одежда, еда?

— У меня есть все.

— Тебе выделены деньги, так что ты можешь их тратить по своему усмотрению…

— Мне не нужно ничего из того, что ты должен мне дать, — огрызнулся Брэм. Кровавые деньги. Вот что это такое. Тридцать сребреников за предательство друга. Брэм был почти уверен, что Кейси невиновен. — Я выполню мою работу до конца.

— Я знаю. Но ты должен держать ухо востро на всякий случай. Кейси мог подкупить кого-нибудь из людей.

— Черт возьми, Шеффилд…

— Кроме того, там будет твоя жена, — настаивал Шеффилд, не обращая внимания на проклятия Брэма. Он допил остаток виски. — Как бы то ни было, я не думаю, что она так легко сдастся, как бы тебе того ни хотелось.


Она не сдавалась.

На всякий случай Брэм дождался рассвета и только утром вернулся в гостиницу, по опыту зная, что Маргарита неотходчивый человек. Она никуда не могла уйти. На случай, если она освободится из наручников, он нанял людей следить за дверью номера и всеми выходами из гостиницы. И они усердно выполняли его задание.

Но когда он вернулся, когда первые лучи солнца показались из-за горизонта, один из его людей, дежуривший в холле, сказал, что из комнаты не доносилось ни звука.

Ни звука.

Это плохой знак.

Достав из кармана ключ, Брэм открыл дверь, надеясь, что причиной тишины был глубокий сон Маргариты.

Напрасно он надеялся. Она сидела поверх покрывала на кровати, ее одежда была в беспорядке, волосы растрепаны.

Она набросилась на него, как только он вошел.

— Где тебя носило так долго?

Брэм закрыл за собой дверь.

— Ты сказал мне, что вернешься.

— Я и вернулся.

— Ты обещал принести поесть.

Он показал ей корзину, которую принес с собой.

— Я сделал, как обещал.

Однако это не успокоило ее.

— Как ты посмел? — спросила она так тихо, что он едва разобрал ее слова. — Как ты посмел так обращаться со мной?

Он поставил корзину на ночной столик и снял куртку. Повесив ее на стул, он подошел к ней, изо всех сил стараясь сдержать чувства, нахлынувшие на него: злость, раздражение, похоть.

— Будь осторожней со словами, крошка, — сказал он, упираясь руками в кровать и придвигаясь к ней вплотную. Он почувствовал благоухание, исходившее от нее. — У меня нет привычки баловать моих солдат. И я не стану нежничать с тобой.

Ее глаза вспыхнули.

— Неужели ты повстанец? Предатель? Вы по-прежнему не можете успокоиться, хотя война закончилась!

Он внезапно схватил ее за волосы и с силой откинул ее голову назад.

— Будь осторожна, Маргарет. Тебя не было слишком долго. Есть вещи, о которых ты не знаешь.

Он освободил ее, быстро, пока запах ее кожи не заставил его потерять самообладание, встал и швырнул корзину на кровать.

— Ешь. — Брэм стал снимать рубашку. Ему хотелось помыться и побриться. Затем они поедут.

Маргарита с подозрением заглянула в корзину.

— Что это?

— Тебе так не понравился обшарпанный вид гостиницы, что мне пришлось украсть для тебя остатки с праздничного стола. — Он снял рубашку, не заботясь о том, как она смотрит на него. Заметила ли она его шрамы? Как она отреагировала на них? Могла ли она предположить, что это следы глубоких ран от сабельных ударов? Вчера она не показала виду, что заметила их, наверное, в пылу скандала она на них не обратила внимания.

— Остатки? — повторила она.

— С твоего свадебного стола. Как только невеста исчезла, сестры жениха — образцы гостеприимства — накормили гостей. Гостиничная прислуга была в восторге. Я только что оттуда. Мне пришлось убедить одну из горничных принести немного еды для сбежавшей невесты. Она с удовольствием помогла мне. С ней было очень приятно иметь дело.

Глаза Маргариты загорелись от злости. Когда ее рука обхватила одну из вышитых подушек, он продолжил:

— Вряд ли тебе стоит отказываться от еды. Возможно, это твоя последняя трапеза перед долгой голодовкой.

Она снова стала покорной, но Брэм знал, что это ненадолго. На тарелках было копченое мясо, хлеб, овощи и огромный кусок свадебного пирога. Маргарита с удовольствием принялась за еду.

— Что ты собираешься делать со мной? — спросила она слабым голосом, и Брэм почувствовал против своей воли прилив нежности к ней.

— Я собираюсь отвезти тебя домой.

— Домой?

— В Солитьюд.

Она посмотрела на него с удивлением.

— Но папа говорил мне, что твой отец умер, и теперь это имение твоего брата.

— Уже нет.

Она уставилась на него в ужасе.

— Мика… Ведь он жив, правда?

Брэм кивнул.

— Он в Огайо.

— В Огайо? — она переспросила так, словно Мика переехал жить на луну.

Брэм поставил стул рядом с кроватью. Она внимательно следила за каждым его движением, забыв о еде.

— Но что могло его заинтересовать в Огайо?

Он положил руки на спинку стула.

— Женщина. Он женился во второй раз.

Она подняла бровь.

— Но он и Лили…

— Любили друг друга, — закончил он за нее. — К сожалению, Лили умерла вскоре после твоего отъезда.

— О, — прошептала она.

— Ему было очень тяжело.

— Могу себе представить.

— Затем, когда его ранили на войне…

— …Ранили!..

— Я же сказал, Маргарет. Ты понятия не имеешь, что произошло с нами за последние несколько лет. Ты жила своей жизнью. Ты сбежала, как только реальность пришла к тебе со страниц газет и из слухов.

— И все же мне кажется, что я могу представить себе…

— Нет, — в ярости оборвал он ее. — Ты никогда не сможешь представить себе, что такое война, не пережив ее. Но ты была слишком озабочена своей безопасностью, не так ли?

Он стоял и зло смотрел на нее.

— Ешь, черт возьми. Мы уезжаем через двадцать минут.

— Двадцать минут? Но я не могу. Моя семья…

— Я им пошлю записку, куда ты уехала.

— Нет, — она вскочила, опрокинув тарелки с едой на кровать. — Они зависят от меня. Я не могу уехать, не оставив никаких распоряжений.