— Приходите завтра, — повторял он, уверенно глядя на них своими мягкими голубыми глазами, — возможно, мне удастся что-нибудь для вас найти. Но не ждите от меня чуда. Это будет очень маленькая картина. Простите меня, друг мой. Нет, уверяю вас, я ничего не оставил для себя. Вы же знаете, что я никогда так не поступаю. Завтра, мой дорогой, завтра. Я попытаюсь что-нибудь разыскать. — Авигдор подумал о том, что при таком спросе легко избавится от ранних работ Мистраля.

Мистраль словно безмолвный утес возвышался над толпой. Умом он понимал, что победил, но в душе вместо ожидаемого триумфа он ощущал пустоту и смятение. И было что-то еще, куда более неприятное. Это был страх.

Успех… Сначала Мистраль отрицал его как таковой, потом жаждал его. Но теперь победа стала слишком серьезной переменой в его жизни, чтобы он мог вот так сразу принять ее. Это была опасная зона, он чувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение, цена оказалась слишком высокой.

Незнакомые ему люди по очереди подходили к Мистралю и поздравляли его, но с каждым разом их слова значили для него все меньше. Вокруг него отчаянно жестикулировали, болтали, но он не ощущал связи всей этой суеты с картинами на стенах. Ему не удавалось найти звено, соединяющее его работу, рвущуюся из души и выливающуюся на полотно страсть и те комплименты, которыми его щедро награждали. Он бормотал слова благодарности, но смотрел поверх голов, время от времени отбрасывая непокорные рыжие кудри со лба, покрывшегося испариной от духоты в зале.

Мистраль находил в себе силы смотреть только на Кейт, когда она без усилий пробиралась сквозь толпу зрителей и становилась с ним рядом, только ей он слабо улыбался. Они обменивались ничего не значащими замечаниями о невероятном количестве посетителей, об удачно подобранных рамах, но чем меньше они говорили, тем ближе друг другу чувствовали себя. Мистраль впитывал силу, исходящую от Кейт, не испытывавшей никаких отрицательных эмоций, связанных с таким ошеломляющим успехом. Это была не совсем ее победа, она могла держать себя в руках, но здесь была капля и ее меда, и Кейт радовалась.

Маги стояла в уголке, гордо выпрямившись. Когда она увидела зрителей, столпившихся вокруг семи картин, представлявших ее во всей нагой красоте, она испытала ужасное чувство. Одно дело позировать художнику, и совсем другое — демонстрировать себя всему свету. Если бы она знала, как будет себя чувствовать, она бы вообще не появилась на этом вернисаже. Маги призвала на помощь все свое мужество и весь свой опыт, чтобы спокойно принимать поздравления, пожимать протянутые руки и не вздрагивать от кидаемых на нее исподтишка жадных взглядов.

Ей казалось, что она ничем не отличается от лошади, выигравшей скачки, или собаки, получившей награду за экстерьер. «Великолепно, мадемуазель» и «потрясающе, просто потрясающе» говорили ей и быстро отходили в сторону, как будто она не была разумным существом, с которым можно поговорить. Вероятно, скоро кто-нибудь из мужчин попытается положить ей в рот кусочек сахара. Что ж, она откусит ему палец.

Если бы только Жюльен был сейчас рядом с ней или хотя бы встретился с ней взглядом, но он неподвижно стоял в центре зала, словно его пригвоздили к полу. Почему же именно сегодня он игнорирует ее? Маги чувствовала себя совершенно несчастной.

Даже Пола, сначала державшаяся рядом, и та отошла к толпе коллекционеров, художников и критиков, постоянным клиентам своего ресторана. Пола вела себя так, будто это была вечеринка, устроенная в ее честь. Если бы Пола Деланд не дала бы Маги Люнель возможности позировать, Мистраль так бы и прозябал в неизвестности. Теперь Пола сама не знала, радоваться этому или нет.

— Удивительное событие, мадам, вы не согласны? — обратился к ней мужчина, которого она раньше никогда не встречала.

— Согласна, конечно же, — ответила Пола, чуть наклонив голову.

Даже маркиза де Помпадур не сочла бы это движение излишним. Пола сразу же сообразила, что перед ней американец. Его французский был достаточно хорош, но не безупречен. Впрочем, он и не делал вида, что говорит на нем свободно.

— Мадам сама коллекционирует картины?

— Я не слишком этим увлекаюсь. — Пола с интересом взглянула на мужчину. — А вы, месье?

Как всегда сначала она отметила, сколь хорошо незнакомец сложен и приятен лицом. И только потом — его отличный, но слишком правильный костюм, без той обязательной небрежности, выдающей истинного француза. Что ж, американец — это тоже неплохо.

— Я тоже, но разве можно жить в Париже и ничего не коллекционировать?

— Некоторым это удается, но я с такими людьми незнакома. — Пола еле слышно рассмеялась.

— Позвольте мне представиться. Меня зовут Перри Килкаллен.

— Пола Деланд.

Пока они обменивались рукопожатиями, Пола прикинула на глазок: так, около сорока, белокурые волосы, только начинающие седеть на висках, серые глаза, в которых горел юношеский энтузиазм, и, кроме того, несомненная дура богатства. Пола решила, что он из тех американцев, кого даже англичане вынуждены с сожалением признать джентльменом, несмотря на место рождения.

— Вы что-нибудь купили сегодня? — задала она вопрос.

— К сожалению, нет. Те картины, которые я хотел бы купить, уже проданы.

— И какие же вы выбрали? — Пола постаралась как можно очаровательнее надуть губки.

— Я бы приобрел любую из обнаженных натур. Мне кажется, они лучше всех.

— У месье пристрастие к возвышенному, — поддразнила его Пола.

— Я заметил, что вы говорили с молодой леди, которая позировала для этих картин. — Перри Килкаллен кивком головы указал на Маги, стоявшую у стены. — Ведь эта девушка была моделью, я не ошибся?

— Вы же не решитесь предположить, что у такой женщины может быть двойник?

— Полагаю, она жена художника?

— Боже упаси!

— Значит, она его подруга? — Вопрос был задан деликатно, но ударение на слове «подруга» выдавало его истинный смысл.

— Разумеется, нет. — Пола решительно не желала создавать своей подопечной такую репутацию. — Маги профессиональная модель, лучшая из лучших. Она позирует многим художникам.

— Маги?

— Да, Маги Люнель, моя протеже.

— Девушка очень красива. — Перри Килкаллен произнес это так, что Пола внимательно посмотрела на него.

Он открыто разглядывал Маги, и в этом взгляде было неприкрытое вожделение. Пола, конечно же, рассмеялась бы, но, надо признаться, ей потребовалось некоторое время, чтобы оправиться от удара, нанесенного ее самолюбию. Ну да ничего не поделаешь. Ей сорок три, и пусть она прекрасно выглядит, но ей никак не сравниться с сиянием восемнадцатилетней Маги. Это грустно, но, увы, совершенно естественно.

— Как же она стала вашей протеже? — Перри не скрывал любопытства.

— О, это долгая история, — уклончиво ответила Пола. Молодость — это прекрасно, но надо и себя не забыть. Этот красавец Килкаллен должен хорошенько постараться, если хочет узнать то, что его интересует.

Маги, по-прежнему стоявшая в углу, не сводила глаз с Мистраля. Это становилось совершенно нестерпимым. Она не могла больше выносить эту пытку, не прикоснувшись к нему. Отчего бы ему не обнять ее за талию или хотя бы подержать за руку? Ей просто необходимо услышать хоть одно ласковое слово. Ну почему она ведет себя как ребенок? Даже улыбка Жюльена позволила бы ей продержаться еще какое-то время. Маги начала пробираться сквозь толпу к Мистралю. На ее пути оказался Авигдор, вниманием которого завладел высокий мужчина с выкрашенными в иссиня-черный цвет волосами.

— Авигдор, кому принадлежит картина с обнаженной женщиной, лежащей на зеленых подушках? Я хотел бы разыскать этого удачливого сукина сына и попытаться перекупить у него это полотно. Это всего лишь вопрос денег. Я заплачу столько, сколько он скажет. Будьте другом, помогите мне.

— Эта картина не продается, — негромко сказала Маги.

— Мадемуазель Люнель права, — поддержал ее Авигдор. — Полотно принадлежит мисс Браунинг.

— Черта с два! — парировал его собеседник. — Где она? Я хочу поговорить с ней!

— Месье Авигдор ошибается, — голос Маги звучал твердо. — Именно эта картина принадлежит мне с того самого дня, когда она была написана. Жюльен подарил мне ее, и она не имеет цены, потому что я не собираюсь ее продавать.

— А что скажете вы, Авигдор?

— Вероятно, это недоразумение… Возможно, мисс Браунинг… Я не могу… — Авигдор выглядел так, словно разверзлись небеса и град побил его урожай.

— Следуйте за мной, — обратилась Маги к высокому мужчине. Надо было все выяснить раз и навсегда. С трудом пробравшись к Мистралю, Маги потянула его за рукав. — Жюльен, твой дилер только что сказал этому господину, что моя картина мне не принадлежит. Ты не мог бы все ему объяснить?

Мистраль повернул голову и яростным взглядом обжег их обоих. Его губы, крепко сжатые от досады, искривились от раздражения.

— Что за глупости, Маги? Здесь все посходили с ума, неужели и ты не устояла?

— Жюльен, послушай меня. Речь идет о моей картине, самой первой. Авигдор сказал этому господину, что картина принадлежит мадемуазель Браунинг.

— И это правда, — раздался спокойный голос Кейт. Она появилась рядом с Мистралем в ту же секунду, когда к нему подошла Маги.

Тот сердито потряс головой.

— Я не понимаю, что за чертовщина тут творится!

— Ничего особенного, Жюльен, — Кейт была совершенно спокойна. — Перед открытием выставки я оставила все ню себе. Они ценны именно в серии, и это была единственная возможность. Иначе эти картины сейчас принадлежали бы семи разным владельцам.

Маги отпустила рукав Мистраля.

— Вы не могли купить эту картину, мадемуазель Браунинг. Она моя. Спросите Жюльена. Жюльен, да скажи ей, наконец! Ты же помнишь, ты не мог забыть…

Мистраль закрыл глаза, и Маги мгновенно вспомнила его в тот день — всклокоченного, уставшего, потного, бросившегося на нее, вытиравшего об нее руки, испачканные краской, уверенного в том, что она принадлежит только ему.

— Жюльен нарисует для вас еще что-нибудь, — Кейт даже не повысила голоса. — Верно, Жюльен? Будьте благоразумны, мадемуазель, успокойтесь. Вы просто не можете ожидать от художника, чтобы он выполнял все опрометчиво данные обещания. Ведь это первая работа целого цикла, она очень важна для понимания всего его творчества. Я полагаю, это совершенно ясно.

— Жюльен, почему ты молчишь? Ты же отлично знаешь, что подарил мне эту картину, — Маги почти кричала, совершенно потеряв над собой контроль.

А художник переводил взгляд с одной женщины на другую. Щеки Маги пылали, на лице застыло выражение тревоги, ее пухлые губы выдались вперед в гримасе ожидания. А Кейт стояла спокойная, изящная, грациозная, очаровательной формы голова покоилась на красивой шее. И ее поза красноречивее любых слов убеждала в ее правоте.

— Перестань вести себя как ребенок, Маги! — сурово приказал Мистраль. — Кейт абсолютно права. Эти семь картин составляют единое целое. Я тебе возмещу это полотно, черт побери! С тебя не убудет, если ты уступишь эту картину!

Маги не сводила глаз с его лица. Она будто надела маску, скрывавшую ее страдания, слушая его слова. Голоса людей стали глуше, она видела только Кейт и Жюльена. В эту секунду Маги узнала о них обоих больше, чем они знали о себе сами.

Она сразу поняла, что Кейт — ее полная противоположность, но только теперь увидела ее глаза — глаза росомахи. Эта женщина купила картины не потому, что они ей понравились, а потому что она ненавидела их, хотела, чтобы они исчезли. А Мистраль, которому Маги так доверяла, просто выплеснул на нее свое раздражение, не гнушаясь откровенной ложью.

И в этот день триумфа Мистраль вдруг показался Маги чужим и неинтересным, он как будто даже стал меньше ростом. Почему-то ей пришло на ум сравнение с попавшим в ловушку, укрощенным и посаженным в клетку диким зверем. В Кейт чувствовалась безжалостность, истинные размеры которой Маги только начала понимать. У нее не было сил, не было друзей, ей не удалось бы одержать победу на этой арене. Оставалось только уйти с достоинством. Маги будто обмякла, потеряв стержень. Если она постоит перед ними еще немного, то завоет от обиды, от боли… Но и это ей не поможет.

Очень медленно произнося слова, Маги спокойно обратилась к Кейт.

— Если вам так отчаянно хочется иметь мой портрет, мадемуазель, что вы готовы даже украсть его, то я вам его дарю. Цены он не имеет. Храните его там, где вы все время будете видеть его, но помните, он никогда не будет принадлежать вам. — Маги повернулась к Мистралю: — Ты ничего не сможешь мне «возместить», Жюльен. Ты сделал мне подарок, а потом передумал и отобрал его… Все так просто, что даже я, ребенок, это поняла.

— Проклятье! Маги, перестань преувеличивать…