Вскоре после разговора с Юло Перри уехал в Нью-Йорк, готовый заставить Мэри Джейн дать согласие на развод. Она назначила ему встречу только в середине октября. Жена показалась ему похудевшей и постаревшей. Перед ним предстала седеющая женщина средних лет, от былого очарования которой осталась лишь тень. Ее голубые глаза поблекли, и в них появилось выражение горечи, когда она увидела по-прежнему молодого мужа. Перри мало изменился со дня их свадьбы. Время пощадило его. «Как это несправедливо», — подумала Мэри Джейн.

— Мэри Джейн, у меня родилась дочь.

— Ты же не думаешь, что я об этом не знаю, Перри? Мне кажется, не осталось ни одного из знакомых, кто не сообщил бы мне об этом. Ты ждешь от меня поздравлений?

— Но разве ее появление на свет не изменило положение вещей? Теперь дело не только в твоих религиозных убеждениях или в моем отлучении от церкви, речь идет о будущем моей единственной дочери. И если я готов гореть в аду и быть навеки проклятым, то почему ты не хочешь отпустить меня?

— Я не несу ответственности за будущее этой девочки. Она была зачата в грехе и рождена в грехе. Она для меня ничто. Закон, установленный господом, ясен, и лично я намерена ему подчиняться.

— Мэри Джейн, я не могу поверить, что ты говоришь серьезно. Ты ведь не жестокая женщина…

— Почему ты так уверен в этом? Откуда тебе знать, какой женщиной я стала? Сколько лет прошло с тех пор, как ты отвернулся от меня? Уходи, Перри! Мне омерзительны и ты, и твой ублюдок!

Она ушла, а Перри остался стоять у окна библиотеки, глядя на неприветливые серые здания Парк-авеню. Его рука нащупала в кармане фотографии Тедди, которые он взял с собой, чтобы показать жене и попытаться смягчить ее сердце. Но теперь он понимал, что это только подлило бы масла в огонь. Перри радовало, что Мэри Джейн все-таки вышла из себя. Она показала свои истинные чувства, оставила свою позу святой, думающей только о его спасении. Так что теперь они непременно сумеют договориться. Он придет снова, через неделю, через две недели. Он станет приходить каждую неделю в течение года, если потребуется. Главное теперь не сдаваться. Когда-нибудь Мэри Джейн капитулирует. Перри отправился обратно в Йельский клуб и постарался выплеснуть свое раздражение на корте для игры в сквош. Иначе он завыл бы в голос.


Две недели спустя, 29 октября 1929 года, рынок ценных бумаг рухнул. Семнадцать миллионов акций были проданы по бросовым ценам. Следующие несколько недель Перри пришлось справляться с паникой инвесторов, чьими деньгами он распоряжался вместе со своими партнерами. Ему стало ясно, что уехать из Нью-Йорка в такой момент невозможно. Поэтому Перри написал Маги, чтобы она вместе с Тедди приехала к нему в Штаты.

— Слава богу, я выучила английский, — сказала Маги Поле, наблюдая за тем, как укладывали вещи в дорожные сундуки.

— Что случилось с состоянием Перри после краха на бирже? — с тревогой спросила Пола. За последние несколько недель она все реже видела в своем ресторане некогда щедрых и шумных американцев.

— Не знаю. Но он такой умный. Видишь ли, я никогда не говорила с ним о деньгах. Все происходило как по мановению волшебной палочки. Я покупала вещи, часто забывая спросить о цене.

— Нет! — Пола была шокирована. — Одно дело, когда тебя содержат как герцогиню, но не спросить о цене, это совершенно не по-французски.

— Представь себе. — Маги хихикнула. — Я вела себя как одна из американских туристок. Я так рада, что мне удалось наконец изумить тебя. Я даже не представляла, что такое возможно.

Пола снисходительно фыркнула. Она просто не поверила Маги. Это было слишком, чтобы оказаться правдой. Пола смотрела на Маги, которая перебирала свои наряды, переливавшиеся всеми возможными оттенками шелка, бархата, атласа.

Та бросила платья на кровать, подбежала к Поле и обняла ее.

— Почему бы тебе не поехать со мной? Я приглашаю тебя. Ты ведь никогда не выезжала из Парижа, моя дорогая домоседка.

— Спасибо за приглашение, но нет, я не поеду с тобой. Я слишком стара, чтобы менять место жительства. Зачем плыть куда-то, чтобы полюбоваться небоскребами, если я устояла перед искушением взглянуть на гору святого Михаила в Бретани? Мне всегда хватало Парижа. Кстати, когда ты вернешься?

— Не знаю, не могу сказать наверняка. Скорее всего, когда все уладится.

— Надеюсь, что это скоро произойдет, — проворчала Пола. — Все эти глупости на бирже очень дурно влияют на дела.


Девять дней спустя Маги сошла на берег в Нью-Йорке. Она прошла по трапу, крепко держа Тедди, пытаясь совладать с собственным возбуждением и предвкушением встречи с Перри. За ней следовала няня Баттерфилд, приятная англичанка, присматривавшая за Тедди. Перри должен был встретить их и отвезти в квартиру, которую он заранее снял.

Маги стояла под гигантской светящейся буквой Л в длинном темном коридоре таможни, глядя вокруг веселыми сияющими глазами. Она так тщательно оделась, готовясь к их встрече. Коротенькая вуалетка зеленой атласной шляпки-колокольчика едва доставала до кончика ее носа. Поверх зеленого дорожного костюма с воротником из собольего меха она накинула прилагавшуюся к нему накидку с опушкой из соболя, но все-таки Маги дрожала на пронизывающем осеннем ветру, вдыхая незнакомые запахи. Ее улыбка погасла, когда неприветливый таможенник заставил ее открыть все сундуки и чемоданы. Тедди закапризничала, няне Баттерфилд уже пора было кормить ее вторым завтраком. Где же Перри? Почему он не пришел? Три носильщика погрузили ее вещи в тележки, и один из них спросил:

— Куда теперь, леди? Вас ждет машина или вам нужно такси? Все эти вещи не поместятся в одну машину.

— Я должна позвонить, — рассеянно отозвалась Маги, оглядываясь по сторонам в поисках высокой фигуры Перри.

— Это здесь.

Уже стоя в будке телефона-автомата, Маги сообразила, что у нее в сумочке нет американских центов. Почему Перри так задержался? Это непростительно. Маги вернулась к носильщику.

— Не могли бы вы одолжить мелочь для телефона и показать, как он работает?

— Конечно, леди. Вы у нас в первый раз, верно? Идемте за мной.

Он бросил монетку в щель автомата и дал телефонистке номер, который подсказала ему Маги. Она звонила в офис Перри на Уолл-стрит. Носильщик вышел, закрыл за собой дверь и остался ждать снаружи, гадая, на какие чаевые он может рассчитывать.

— Могу я поговорить с мистером Перри Килкалленом?

— О! Я сейчас соединю вас с его секретаршей. Как мне представить вас?

— Мисс Люнель.

— Одну минуту.

Когда ей ответил другой женский голос, Маги нетерпеливо сказала:

— Здравствуйте, это мисс Люнель. Вы не могли бы мне сказать, где мистер Килкаллен? Мы должны были встретиться с ним несколько часов назад.

— Вы одна из клиентов мистера Килкаллена?

— Нет, — Маги гневно закусила губу.

— Вы его друг, мисс Люнель?

— Да, разумеется, — рявкнула Маги, потеряв терпение. — Теперь я могу поговорить с ним? Это какой-то абсурд!

— Вы ничего не знаете, — устало ответила ей секретарша. Это был не вопрос, а утверждение.

— О чем я не знаю?

— Мне очень неприятно сообщать вам об этом… Все так расстроены. Четыре дня назад мистер Килкаллен играл в сквош, у него случился сердечный приступ, и он… Сожалею, но он умер.

— Мистер Перри Килкаллен? — механически переспросила Маги, все еще надеясь, что это какой-то другой Килкаллен, кто-то из родственников Перри. Телефонная трубка вдруг показалась ей ядовитой змеей, норовящей ужалить.

— Да. Мне очень жаль. Похороны состоялись вчера. Об этом сообщали все газеты. Может быть, вы хотите поговорить с кем-то еще? Я могу вам чем-то помочь?

— Нет, нет, нет.

12

Если бы не няня Баттерфилд, Маги, наверное, не пережила бы случившегося. Рассудительная англичанка все взяла в свои руки и отлично справилась с практическими вопросами. Побледневшая как полотно, онемевшая от горя и только что не парализованная ужасом, Маги не видела и не слышала ничего.

Няня Баттерфилд нашла корабельного казначея, обменяла франки Маги на доллары, узнала у него название приличного отеля, сняла две смежные комнаты в «Дорсете» и уложила свою хозяйку в постель с помощью гостиничного врача. Следующие несколько дней она обращалась с несчастной женщиной как с малышкой возраста Тедди, кормила с ложечки, сидела с ней, пока та не засыпала под действием лекарств.

Каждое утро Маги просыпалась, и вместе с ней просыпалась острая боль в сердце, настолько мучительная, что Маги не могла оставаться в постели наедине со страшными мыслями. Дрожа от холода, несмотря на теплый и уютный халат, Маги стояла перед зеркалом в ванной комнате и боялась взглянуть на свое отражение. Слезы текли по ее щекам и капали в раковину, пока она, пересиливая себя, чистила зубы и умывалась. Ей вспоминалась их жизнь с Перри, и каждая деталь становилась острым осколком льда, режущим ее измученное, пронизанное страданием тело.

Маги провела неделю в ночной рубашке и в халате, меряя шагами слишком сильно натопленную комнату, невидящим взглядом водя по обоям, словно их гладкая кремовая поверхность могла оградить ее от горя. Шторы в комнате не открывали, горели все лампы, а Маги все ходила из угла в угол, дрожа, ссутулившись, словно она могла умереть от страданий, если остановится хотя бы на минуту. Она боялась ложиться в постель и просто падала туда от усталости.

Няня на несколько минут приводила к ней Тедди. Маги, ничего не видя и не чувствуя, прижимала к себе ребенка, пока живая и непоседливая Тедди не вырывалась из ее рук и не убегала играть. Эта малышка осталась единственным теплым существом в ее жизни. Маги была похожа на человека, легко и радостно скользившего на коньках по серебристому льду и неожиданно провалившегося под лед в холодные воды Арктики и начавшего тонуть. Она опускалась все глубже… глубже. Но Тедди была такой теплой. И Маги не могла утонуть, потому что Тедди все еще дарила ей тепло.

— Мы вернемся в Париж, мадам? — спросила няня Баттерфилд, заметив, что Маги готова подумать о будущем.

— Сколько денег у меня осталось?

— Около трехсот долларов, мадам.

— Я должна дать телеграмму мэтру Юло, чтобы он выслал мне еще. Этой суммы не хватит на билеты, — глухо ответила Маги.

Ответная телеграмма пришла на следующий день:

«Глубоко скорблю вашей потерей. Мистер Килкаллен не оставил никаких распоряжений по поводу вашего содержания, кроме ежемесячной оплаты квартиры и личных счетов. Все оплачено. Денег вперед выслать не могу. Передал все дела его адвокату Нью-Йорке мистеру Луису Фэрчайлду, Бродвей, 45. Советую вам обратиться за деньгами к нему.

Мэтр Жак Юло».

— Посмотрите на это, — Маги протянула телеграмму няне Баттерфилд, слишком изумленная, чтобы возмутиться.

— Он просто умыл руки, — прокомментировала ситуацию англичанка.

— Значит, необходимо встретиться с мистером Фэрчайлдом, — сказала Маги.

— Да, и как можно быстрее, — няня посмотрела на смертельно бледную Маги, с красными от слез глазами, с опухшим лицом. — Почему бы вам не написать ему и не договориться о встрече? И простите меня, мадам, но сегодня вам следует одеться и пойти погулять с Тедди и со мной. Здесь есть очень милый парк, и перемена обстановки пойдет вам на пользу. Стоит такая хорошая, солнечная погода.

— О нет, няня, я не могу.

— Вы должны, — ответила няня, а с ней никогда не спорили ни дети, ни взрослые.


Через три дня Маги встретилась с Луисом Фэрчайлдом в его офисе. Она каждый день по нескольку часов гуляла в парке с Тедди, а этим утром отправилась в салон Ричарда Блока, чтобы привести в порядок волосы. Ради встречи с адвокатом Маги накрасила губы самой яркой красной помадой.

— Благодарю вас за то, что вы уделили мне время, — обратилась она к седому мужчине, сидевшему за внушительным письменным столом.

— Не стоит благодарности. Должен сказать, что я был удивлен, получив ваше письмо…

— Вы знаете, кто я? — взволнованно спросила Маги.

— Разумеется, но бедняга Перри не говорил мне, что вы должны приехать в Нью-Йорк. Позвольте мне принести вам свои искренние соболезнования. Он был моим другом. До сих пор не могу поверить, что такой молодой человек, который никогда ничем не болел…

— Мистер Фэрчайлд, — взмолилась Маги, — прошу вас, перестаньте. Я не могу об этом говорить. Я пришла к вам за советом. Не могли бы вы прочитать эту телеграмму и сказать мне, что я должна делать?

Адвокат долго, внимательно читал текст, потом покачал головой.

— Я ведь говорил Перри, чтобы он составил завещание! Но он так этого и не сделал. Как и многие люди в его возрасте, он полагал, что у него в запасе еще много времени.