— Ни фига там не могло измениться, в семьдесят девятой школе. Ни за десять лет, ни за двадцать. Как были уродами, так ими и остались. Так этот Алекс, или как его там, из семьдесят девятой, значит? Ну, правильно, чего удивляться? Кто, кроме уродов из семьдесят девятой, в альфонсы пойдет?

— Эй, люди! — попыталась я образумить ударившихся в воспоминания выпускников соседней школы. — А при чем тут Алекс вообще? Или у нас уже сажают за то, что человек не в той школе учился? Димыч, ты зачем, вообще, про Алекса узнавал?

— Да я много про кого узнавал, — признался он. — Мало ли какая информация пригодится. Подозревать-то кого хочешь можно.

— Что значит, кого хочешь? К Алексу ты почему привязался?

— А чем он лучше других? Тем более, он не совсем и иностранец.

— Тем более, в семьдесят девятой школе учился, — поддакнул Вадим.

— При чем тут семьдесят девятая школа?! — я уже не могла спокойно смотреть, как эти два дурня веселятся в такой серьезный момент. — Какая разница, кто где учился? За что его в убийстве подозревают, объясните мне кто-нибудь.

— Ну, а почему бы его не подозревать? Чем ты недовольна опять? — не сдавался Димыч. — Немку эту, Анну, значит, подозревать можно, а Алекса нельзя? Смотри сама, водку в бокал он вполне мог подлить.

— Но он же, получается, в свой бокал подлил.

— Ну, и что? Какой был ближе, в тот и подлил. А потом поменял. Если бы Анна эта тоже сок пила, мог и в ее бокал плеснуть.

— А зачем ему Марту убивать?

— А немке зачем?

А действительно, в пылу споров с упрямым опером я как-то забыла, зачем же Анне понадобилось убивать Марту. Вроде, была у нас с Катей причина, такая ясная и логичная. А теперь все из головы вылетело.

— Ну, потому что она маньячка, — неуверенно предположила я и сразу же поняла, какой абсурдной и неубедительной эта причина выглядит.

— А с чего вы это взяли?

— Ну… так ведь только маньяки убивают без причины.

Они заржали надо мной в два голоса. Просто остановиться не могли.

А действительно, если разобраться, причин убивать Марту у Анны нет совершенно. Нам удобно было на нее думать из-за странностей в ее поведении. Но ведь чудачить за столом и убить человека — совсем не одно и то же. Да и если бы Анна была способна на убийство в моменты этих своих обострений, вряд ли она так спокойно разъезжала бы по миру. Ее в психушке держать надо в таком случае. По крайней мере, Алекс бы так запросто ее в круизы не возил.

Пока я осознавала эту очевидную вещь, Димыч продолжал перечислять причины, по которым Алекса самого не стоило сбрасывать со счетов. Кроме уже упомянутой возможности подлить водку в бокал Марты, он припомнил и физическую силу молодого парня, и знание русского языка, а значит, возможность написать ту самую злополучную записку, и даже то, что Марта считает Алекса «плохим человеком».

— Тоже мне, аргумент, — фыркнула я. — Мало ли кто кого плохим человеком считает?

— Не скажи. Марта в людях очень хорошо разбирается. Да и общалась она с ним побольше нашего, могла заметить что-то такое.

— Какое?

— Подозрительное, — не моргнув глазом, заявил Димыч. — Если прямых улик нет, то любые подозрения сгодятся. Раз уж вам так приспичило кого-то из иностранцев в убийцы записать, берите Алекса. По всем статьям подходит. А мне не мешайте работать.

Работает он, видите ли. Информацию на всех собирает. А мы, можно подумать, в бирюльки тут играем.

— Между прочим, Алекс курит, — сообщила я с равнодушным видом. — Я сама видела. И сюда, на корму, заходит время от времени. Так что, он вполне может быть тем молодым туристом, которого видел Стасик.

— Откуда известно, что он на корму заходит? Ты сама его видела?

— Нет, не сама. Его Карина видела, когда он с Анной разговаривал…

Я замерла на полуслове. Как же я могла об этом забыть? Еще немного, и я соглашусь с Димычем по поводу наших, бабских, умственных способностей.

— Димка, — заорала я, схватив его за руку, — Карина видела Алекса на корме за день до убийства. И слышала, как он разговаривал с Анной. По-русски разговаривал, понимаешь! Анна понимает по-русски, она мне об этом хотела рассказать, а я не слушала толком, потому что мы все на нее злые были.

— На кого злые были? На Анну?

— Да при чем тут Анна? На Карину мы были злые, потому что Володин из-за нее нам разнос устроил с проверкой.

— А рассказать об этом кто хотел?

— Карина хотела. Кто же еще!

Димыч посмотрел на меня с сожалением и потребовал:

— А теперь еще раз четко, ясно и, желательно, по существу. Кто с кем на корме по-русски разговаривал, кто кому про это рассказал, кто Алекса видел за этим постыдным занятием?

В этот момент на корму влетел запыхавшийся матрос и передал Вадиму слезную просьбу местной врачихи прийти в медпункт как можно быстрее.

— Опять отравили кого-то? — поинтересовался Димыч.

Паренек задумался, вспоминая подробности, и отрицательно помотал головой.

— Вроде нет. Сказала, срочно найти и позвать, а про отравление ничего не говорила.

— Ну, хорошо, если так, — успокоил всех Вадим и ушел, попросив без него ничего активно не расследовать, а то ему тоже интересно. Тем более, он может много чего порассказать про выпускников семьдесят девятой школы, добавив тем самым недостающих улик.

Пока его не было, я подробно рассказала Димычу про наблюдения покойной Карины. Знала бы я, что это пригодится, слушала бы девчонку повнимательней.

— Так значит, немка эта, Анна, понимает по-русски? Само по себе это не криминал. Марта вон тоже кое-что уже говорит. Непонятно только, почему Анна это скрывает. Ну, да ладно, не хочет демонстрировать знания языка, не надо. А вот зачем переводчику этому с ней на чужом языке беседовать, когда никто не видит? Может, это они так язык учат потихоньку? Что он ей говорил-то, напомни?

— Что-то вроде: «Не бойся. Все под контролем. Делай, как я говорю, и все будет в порядке».

— Да, мало похоже на урок русского, — Димыч задумчиво почесал нос. — Больше на шпионские игры смахивает.

— Ты думаешь…

— Ничего я не думаю! — он даже руками на меня замахал. — Не хватало мне только шпионов. И так придется с иностранными гражданами беседовать, не имея никаких полномочий. А ты еще со шпионами своими лезешь. Вспомни лучше, что еще Карина говорила.

— Да ничего она не говорила. Она только начала про Анну рассказывать, а тут Володин зашел. И давай орать на ровном месте. Ну, мы все и разбежались. Это Карина уже потом мне шепотом дорассказала, что видела. Пока Володин до нас не дошел. А то он злой был, как черт.

— Были причины?

— Да ничего особенного. Просто разорался чего-то.

Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить все до мелочей. Вот мы стоим у нашей станции, в десятый раз переставляя бокалы на полке. Вот Карина, приподнявшись на цыпочки шепчет мне на ухо важную, по ее мнению, информацию. Вот показался разъяренный непонятно чем Андрюша. Стоп!

— Он так кричит, потому что он его знакомый, — повторила я вертящуюся на языке фразу.

— Кто чей знакомый? Можешь ты яснее выражаться?

— Это не я выражаюсь. Это Карина так сказала тогда. «Он так кричит, потому что он его знакомый».

— И о ком это она?

Я пожала плечами, в который раз мысленно ругая себя за легкомыслие. Вот отнеслась бы тогда к ее словам серьезнее, может, и не случилось бы самого страшного. Кто знает.


Вадим вернулся примерно через полчаса и радостно закричал еще издалека:

— А угадайте, кто у нас чуть ласты не склеил?

Димыч уставился на него с обреченным видом.

— Не переживай, — успокоил друга Вадим, — не пригодится пока морозилка. Откачали идиота.

— Кто? — поинтересовался Димыч зловещим голосом.

— Не поверите, ребята. Алекс этот ваш. Из семьдесят девятой школы. Только о нем поговорили, и нате вам! Собственной персоной.

— С ним-то что случилось?

— С ним ничего страшного. Он сам себе злобный дурак. У него, у голубя, оказывается холецистит в стадии обострения, а он на жирное налегает. Ну, и свалился с приступом.

— А сейчас он где?

— В медпункте. Где ж ему еще быть в таком состоянии? Укололся и забылся, как говорится. Вы его к ужину не ждите, он до утра толком не очухается. Да и вообще, ему строгая диета теперь положена.

Я аж подпрыгнула от такой новости. Алекса на ужине не будет — это же такая удача. Можно будет понаблюдать за Анной всласть. А может, и поговорить с ней удастся.

Вдруг Димыч прав, и злодей в этой парочке Алекс, а Анна просто наивная тетка, пригревшая змею на груди.

Как удачно все складывается!

* * *

Понаблюдать за Анной на ужине не получилось. Восемнадцатый стол пустовал. Не было ни Алекса, отдыхающего в медпункте под действием снотворного, ни Анны, отказавшейся от ужина по неизвестной причине. Может, она боится выходить в люди одна? Или, если Алекс не соврал, не хочет никого видеть из-за своего теперешнего состояния?

Как бы там ни было, мы с Катей надеялись зря. Анны не было. Удачное стечение обстоятельств пропадало впустую.

К концу ужина Катю осенило.

— Слушай, а давай сами к ней сходим. В каюту. Она же ужинать не пришла. Ну, вот, а мы как будто ей ужин отнесем. Заодно посмотрим, что там к чему.

— Что именно посмотрим? — уточнила я.

— Там сообразим, — Катя была настроена решительно. — Это ведь такая удача, что Алекса поблизости нет. Может, она и не сумасшедшая никакая. Может, он все про нее выдумал. Из ревности, например. От нее теперь люди шарахаются, а она, бедняжка, не понимает, в чем причина.

Катю несло, как Остапа Бендера. Не она ли некоторое время назад убеждала меня, что Анна — безжалостная убийца, а бедный Алекс — спаситель мира от разбушевавшихся маньяков? А теперь получается совсем наоборот. И опять так убедительно, что мне только и остается, что головой кивать.

— А если она все-таки ненормальная? — попыталась я охладить ее пыл. — Если мы придем, а она на нас набросится? Или еще хуже, менеджеру пожалуется. Что тогда?

— Если пожалуется, скажем, что о ней же заботились, ужин принесли. Ничего нам за это не будет. А если набросится… А давай твоего Димыча с собой позовем. Он нас спасет, если что.

Я бы так на Димыча не надеялась. Этот скорее сам прихлопнет, как двух мушек-дрозофил, если рассвирепеет. Катя его не знает просто так хорошо, как я.

Димыч, которого мы поймали на выходе из ресторана, нашу идею решительно не одобрил.

— Делать вам нечего, вот что я скажу. Чего вы там собираетесь увидеть? Сумасшедшую тетку? Ну, посмотрите, а дальше что? Спросите, не она ли пыталась отравить милую старушку Марту? А она сразу раскается, во всем признается и пообещает так больше не делать. Отстаньте вы от иностранных подданных, по-хорошему прошу.

Я многозначительно посмотрела на Катю. Все получилось в точности так, как я и предполагала. Хорошо хоть не сообщил, что все бабы — дуры. Это он просто Катю еще стесняется. Не привык.

— А давайте, я с вами схожу, — неожиданно подал голос Вадим.

Мы все уставились на него недоуменно. Даже Димыч смотрел молча.

— Ну, а что такого? Схожу, составлю компанию. Заодно посмотрю, действительно ли похожа эта ваша немка на сумасшедшую. Я не специалист, но некоторые характерные признаки разглядеть смогу. Если они имеют место быть, конечно.

Мы, воодушевленные неожиданной поддержкой, согласно закивали, а Димыч, отошедший от первоначального ступора, поинтересовался:

— И в каком качестве ты туда пойдешь? Тоже ужин понесешь голодающим?

— Нет, я пойду туда как лечащий врач, — ничуть не смутился Вадим. — Я же Алекса этого осматривал. Вот и приду рассказать ей о его состоянии. Вдруг ей интересно, как чувствует себя секретарь.


Договорились идти в каюту к Анне через полчаса. За это время мы с Катей, развив нечеловеческую скорость, успели убрать на станции и накрыть столы к завтраку. Обычно у нас на это уходит гораздо больше времени. Вот что значит, грамотное стимулирование. Главное, чтобы Володин про такие наши скрытые резервы не узнал. А то решит еще, чего доброго, сделать это ежедневной практикой. Набегаемся тогда.

Вадим ждал нас у входа в ресторан. Рядом с ним топтался Димыч с хмурой физиономией. Я подумала, что Вадиму удалось его уговорить пойти всем вместе. Но оказалось, что это Димыч пытается до сих пор уговарить Вадима не влезать в возможный международный скандал.

После недолгих жарких препирательств, пошли все-таки втроем. Димыч заявил, что у него дела есть поинтереснее. Он собирается с Витькой поговорить, как следует. Уж теперь-то тот от разговора по душам не отвертится.