— Но ведь так и пройдёт вся жизнь. Или скажите ему, что вы любите, и, весьма вероятно, он полюбит вас в ответ, разойдётся с женой и женится на вас. Или попросите у него ребёнка…

— О, вы играете теперь против Игоря! Или вы хотели сказать: «А если не полюбит в ответ, если не разойдётся с женой и не женится на вас, выходите замуж за Игоря»? В любом случае спасибо вам за вашу вспышку игры в мои ворота.

— Вы играли в футбол?

— Я стояла на воротах, когда брат играл. Он любил включать меня в свои игры и дела.

— А сейчас?

— А сейчас он меня бросил. У него жена и двое детей, и он очень далеко отсюда.

— Вам не хватает его?

— Не хватает того, каким он был до женитьбы. А потом он переключился на жену и детей, а я осталась одна.

— Вот видите. Игорь будет и как брат…

Лена опять улыбнулась:

— Вы совсем ребёнок. Зачем же мне выходить замуж за брата?

В дверь заглянула женщина.

— Пациент ждёт, — сказала Лена. — Впрочем, вы тоже пациент, вы платили деньги и имеете право. — Улыбка всё ещё растягивала губы, а глаза были грустные. — Спасибо вам и за Игоря, и за меня. Но есть физиологическая несовместимость, и я не смогу с Игорем… он совсем другой…

— …чем ваш любимый. Но о несовместимости вы не знаете, вы не жили с ним.

— Я знаю, что не хочу замуж без любви, — строго сказала Лена, — что считаю несправедливым неравенство — почему мужчина может заставить женщину подчиниться и выйти за него замуж без любви, а женщина — нет.

— Ничего подобного. Женщина тоже может отбить мужчину, увлечь, принудить жениться. И никто не доказал, что это будет плохо. У вас тоже есть такая возможность. Дайте знать вашему любимому, что вы любите его. Я уверена, стоит ему встретиться с вами… он полюбит.

— Сколько вам лет?

— Скоро восемнадцать.

— Восемнадцать?! Вы говорите так, словно вам по меньшей мере тридцать. И сами вы понимаете, что играете против Игоря?

— Я не против Игоря. Как только вы получите возможность встречаться с тем, вы увидите его недостатки и поймёте, что Игорь лучше, я знаю. Это издалека все праздничные, при галстуке.

Лена снова улыбнулась:

— Спасибо, Юля, за этот разговор.

— Почему «спасибо»? — спросила недоверчиво, не поняв, иронизирует Лена или в самом деле признательна.

— Пожалуй, я приму ваш совет. — Лена не договорила, обошла стол и порывисто, что совсем не соответствовало её строгому облику, обняла вставшую ей навстречу Юлю. — Дайте мне ваш телефон, вот вам мой. — Она протянула карточку. — А вам нужно больше ходить, иначе трудно будет рожать. Это я говорю как врач.


Голос Генри встретил Юлю на пороге офиса. Все двери распахнуты, и голос гуляет свободный.

Генри отчитывается. Завод начинает функционировать через три недели. Партнёры должны быть на пуске первой линии — разделить его радость!

Разве это возможно — построить завод так быстро? И тут же, словно услышала её вопрос, Ирина спрашивает звонким, равноправным голосом: «Разве это возможно — так быстро построить завод?»

И Генри объясняет ей, что пароход доставляет готовые секции, блоки и что единственная задача — правильно собрать. А так как он именно в этом и специалист, проблем нет. Потому-то он и начал в России именно это производство. Оборудование же наладить проще простого, он и в этом специалист.

Она садится на Иринин стул.

Документ, который она составляла, гласит, что их компания и Генри — партнёры, у них — совместное предприятие, и прибыль от этого предприятия они делят поровну: компания и Генри. В случае невыполнения положений, компания оставляет за собой право расторгнуть договор.

В документе есть и пункт о том, что компания должна вернуть Генри то, что он щедро внёс на раскручивание проекта.

Почему она всё время думает об этом документе и проигрывает все его положения?

Притаился в ней ребёнок — странно тих сейчас.

Голос Генри рисует цветастые картинки обеспеченного будущего России — наконец в России разовьётся фермерство, потому что их завод обеспечит фермеров дешёвыми мини-комбайнами, минитракторами и другой необходимой техникой!

— И не надо ввозить из-за рубежа за большие деньги! — мечтательный голос Ирины. — Развивай своё хозяйство за небольшие деньги! Пойдёмте обмоем такое событие. У нас есть шампанское, и я, как знала, испекла пирог с яблоками.

— Я люблю пироги с яблоками! — восторженный голос Генри.

Митяй выскакивает первый. Светится, как стосвечовая лампа.

— Ты чего торчишь тут? Где гуляла? Небось, у врача. Не прошла ультразвук? Кто у тебя — мальчик или девочка? — Митяй не слушает ответа и чуть не бежит в кухню.

— Ты плохо себя чувствуешь? — подходит к ней Игорь.

— Немножко, — врёт она. — Врач говорит, нужно больше ходить, трудно будет рожать.

— Поэтому ты и уселась поскорее? — не то облегчённо, не то разочарованно спрашивает Игорь.

Ирина подскочила, обняла.

— Я соскучилась, Юль, целый день некому слово молвить, — будто не она только что тараторила без остановки.

Аркадий с Генри — неслышны в глуби офиса.

Почему она не сказала Игорю, что встречалась с Леной? Она должна сказать. Нет. Пусть лучше Игорь обидится на неё — не выполнила просьбу, чем потеряет надежду.

Они вышли вместе — одного роста, с развёрнутыми широкими плечами, очень довольные друг другом, с каким-то общим, детским выражением. Братья.

— Здравствуй, Юлия, — сказал Генри, продолжая улыбаться. — Очень рад видеть тебя.

«Я тоже», — хотела сказать Юля, не сказала.

— Куда ты пропала? Я места не нахожу.

— У врача была.

— Ты же позавчера ходила.

— Ещё понадобилось.

— Что сказал врач?

— Что мне надо много двигаться, иначе трудно будет рожать.

— Сегодня же пойдём после работы гулять. Что же врач раньше этого не сказала!

— Ребята, шампанское разлито, пирог разрезан. Праздник! — Ирина теперь всегда бойкая и смешливая, даже когда её тошнит.

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Бажен стал человеком незаменимым. Его товары разлетались быстро, потому что, несмотря на все накрутки и накладные расходы, были много дешевле гуляющих по рынкам. Да и Аркадий помогал этому — создал «точки сбыта» в местах, далёких от рынка: возле метро или близко к бойким автобусным остановкам.

В Москве Бажен ходил по концертам и злачным местам — слушал модные оркестры, квартеты… записывал их на магнитофон, лежавший в кармане. «Представляешь себе, еду в машине, слушаю плёнки и балдею», — говорил Юле. Свою аппаратуру из дома не взял, но на первую же зарплату купил новую. Расписание у Бажена в Москве свободное: не всё равно, в какой час дня ходить по «точкам», проверять сбыт, высматривать нужды потенциальных покупателей. Поэтому, лишь только мама уходила на работу, он включал свою музыку на полную мощность. Наверное, и соседи все тоже работали — никто в дверь к нему не барабанил. «Дурею совсем, Юш», — признавался он. Дозвониться ему в эти часы невозможно — трубку он не берёт.

При встрече с ней был несколько отстранён, и Юле казалось: он позабыл своё детское неуправляемое чувство. Ощущение брата возникло ещё дома, когда мама чуть не умерла, укрепилось, когда он приехал в Москву в чёрную для неё минуту. Она верила: он приехал спасти их от Митяя. Но почему-то ни разу не заговорила с ним ни о Митяе, ни о своих предчувствиях. При этом само сознание — Бажен здесь, для неё, её брат — успокаивало: понадобится, Бажен спасёт их с Аркашей! А пока она кинулась в новое для неё ощущение брата: принести ему вкусный кусок, купить ему модную рубашку, модную запись. О матери так не заботилась, как о брате. Приставала к Аркадию, к Ирине — познакомить его с девушкой. Девушки или заняты были, или совсем не подходили Бажену. Она искала похожую на себя.

И вот однажды в поликлинике, сидя в очереди, увидела девочку, лет шестнадцати. Что она делает здесь? Девочка разглядывала всех их, сидящих в очереди, так, словно они были героями приключенческого фильма.

Юля встала навстречу её взгляду и подошла к ней. Та тоже встала. Были они одного роста, с одним и тем же типом лица — узким и глазастым.

— Ты что тут делаешь? — спросила Юля.

— Беру справку за границу.

— В турпоездку или в эмиграцию?

— Там посмотрим, — сказала уклончиво девочка.

— Приди сегодня к нам в гости.

— Зачем?

— У меня есть брат. Старше меня на два года. Руки и сердце — золотые, и не дурак, в общем, что надо.

— А если я не свободная?

— Замужем?

— Чему удивляешься? Может, и не замужем, но близко к тому.

— Ты живёшь с ним?

— Может, и живу, а может, и не живу пока, только ты-то чего свалилась на мою голову? Чего ты так печёшься о своём брате? Иль дефект какой, что сам не может позаботиться о себе? Иль я тебе так уж приглянулась?

— Теперь уж и не знаю. Уж очень ты бойкая на язык.

— Небойкая сейчас не проживёт. Небось, ты-то за мужем, как за каменной стеной, а у меня мужа пока нет, а если и будет, неизвестно, какой: я — за ним или он — за мной? Приходится быть бойкой. Сама знаешь, какое теперь образование: хочешь — учись, хочешь — не учись. А в нашем жидком возрасте нас надо в школу тащить волоком. Мы — поколение необразованное, неграмотное, только знаем — «атас», «спасайся, кто может» да «хватай, что можешь».

Юля уже собралась было идти на своё место — манера девчонки разговаривать раздражила её, как девчонка сказала:

— Ты мне нравишься. Ты немного того, да? Из прошлого века?

— Из этого я века, только твои — «атас» да «хватай» мне не нравятся. Я по-другому понимаю жизнь.

— Вот и напрасно. Жизнь — в движении, и сегодня она диктует именно эти нормы поведения. Может, мне тоже хотелось бы, как и тебе, думать о высоких материях, да мои родители, вшивые интеллигенты-технари, — без работы. И оба взбесились. За что только ни хватались, когда разогнали их НИИ! Мать продавала парфюмерию, да прогорела на кругленькую сумму, как, ума не приложу: она у меня честно-щепетильная. Отец сунулся в бизнес — чинить компьютеры, да их контору бандиты из властных структур накрыли — и выручку, и компьютеры забрали, так что мой родитель ещё и в долгу остался перед клиентами, навеки попал в кабалу. Брак трещит по швам, ругаются или жалуются друг другу на жизнь мои предки, слушать тошно, вот и надо мне взять в руки эту самую кобылу.

— Какую кобылу?

— Взбесившуюся. Я так называю жизнь. Хочу оседлать её.

— Что же ты намереваешься делать?

— Увезти их отсюда, это значит «атас», внедрить их в цивилизованную страну, это значит — «хватай». Не нравлюсь я тебе?

Юля пожала плечами:

— Не знаю. Может быть, я бы на твоём месте то же самое предприняла. Только все ли возможности ты использовала?

— Ты-то, такая чистенькая, понимаешь, где живёшь? Или ты и впрямь круглая дура? «Здесь», в нашей заботливой стране, — или умей продавать-покупать, или воруй, или убивай наворовавших и забирай нажитое ими. Есть, правда, ещё способ — пролезть к власти и хватать в открытую. Но тут уж нужны особые способности — особая подлость. Чего уставилась? Не нравлюсь?

— Нравишься, — помимо воли сказала Юля. — Только уж очень ты бойкая! — повторила она снова.

— Я любознательная. Изучаю действительность и исхожу из её «спроса и предложений». А «предложения» — на уровне нуля.

— И в какую страну ты хочешь двинуться?

— В Америку, куда ещё. В хлипкую страну нельзя, ничего тебе не обломится, а в Америке, говорят, возможностей сколько хочешь.

— То — «говорят»… а что на самом деле, неизвестно. Как тебя зовут?

— Марина. Кругленькое модное имя. Так, остаётся в силе твоё предложение или испугалась меня?

— Испугалась. Но в силе остаётся. Я не хочу, чтобы ты вышла замуж за моего брата потому, что не хочу расстаться с ним, и потому, что ты поведёшь его не по тому пути, но я уже пригласила. Надеюсь, ты не принесёшь мне горя.

Девчонка пожала плечами.

— Этого никто не знает, — сказала она небрежно. — Да, кстати, учти, я смогу только после Нового года, сейчас занята по горло. Давай адрес и телефон. Сначала, как культурная, позвоню, проинформирую о перемещениях.


Странная началась у неё жизнь.

Внешне Юля проживает не свою. Вроде в своём кабинете, с компьютером и бумагами, всё спокойно, но сами бумаги и то, что стоит за ними, таят опасность. И в атмосфере их фирмы есть что-то такое, от чего сводит конечности, перехватывает дыхание.

Внутри неё — живая жизнь, настоящая: ребёнок, стихи, которые читал ей Давид Мироныч, и надежда на то, что вот-вот исчезнет жизнь чужая, и они с Аркадием наконец начнут жить свою.