– Никому об этом не рассказывай, ладно? – попросил он.

– Обещаю.

– Я прошел много морей. Ты знаешь это.

– Знаю.

– У каждого есть такое, о чем никто не знает. Всякий раз, когда мы покидали порт, шли под парами из любого дока, проходили через гавани, мимо всех этих мелких судов… все было прекрасно. Я был здоров, как лошадь.

– Командор фон Лайхен, – улыбнулась Стиви.

– Черт побери! Именно как лошадь! Но стоило нам достигнуть морских бакенов…

– Что это такое?

– Ну, по существу, морские бакены дают знать, что вы покинули внутренние воды и предстали перед открытым океаном. Это там, где море становится бурным, а корабль начинает качаться и перекатываться по волнам.

– Понятно.

– Итак, как только мы достигали морских бакенов, я становился жертвой этой чертовой, проклятой, апокалиптической морской болезни. Это чудовищно, это невообразимо, понимаешь? Я кадровый морской офицер. Я способен ходить по палубе корабля, не теряя равновесия, в любую погоду. Корабль – это мое, и я иду по ветру или в головной рубке.

– Ну, всякое бывает, – сказала Стиви, улыбаясь.

– Нет, Лулу, это не то. Не обо мне. Это ставит меня в нелепое положение. Морская болезнь – это не просто что-то неудобное или что-то в таком роде, ее не должно быть после долгих путешествий. Но она накатывала подобно тайфуну, я преодолевал ее, и эти чувства проходили. Подумай, ведь даже есть корабельный кодекс – моряк не должен страдать морской болезнью. У меня особое положение – я командир. Команда ждет от меня приказов. Если они увидят, как меня рвет, когда начинается качка, мой капитанский авторитет летит коту под хвост. Я сделал все, чтобы ни одна живая душа не видела меня в этом состоянии. Больше двадцати лет я это скрывал.

– Я думаю, что ты вел себя мужественно, Генри, – сказала Стиви. – Ты был таким ответственным и стойким. А что бы ты сделал, если бы какой-то бедолага, скажем матрос, увидел тебя в этом неприглядном виде?

– Я убил бы его, – ответил ей Генри мрачно.

– А вот теперь я и спрошу, почему же тебя тошнило прошлой ночью. Надеюсь, мне не надо опасаться, что меня уберут?

– Ну, Лулу. Наша дружба выше всех тайн. Мы-то с тобой пара бывалых людей – мы вместе прошли через многое. Так что я знаю, что могу тебе признаться, – прошлой ночью я чувствовал себя точно так, как при морской болезни, хотя не было никакой качки. У меня подгибались ноги и выворачивало все внутренности. Было ужасно.

– Знаешь, что все это означает?

– Ну?

– Ты прошел за морские бакены, – сказала Стиви, и в ее голосе была уверенность личного опыта. – Морские бакены любви. Завтра ты собираешься жениться.

– Чтоб меня разорвало! Ты думаешь, от этого?

– Черт побери, да! Твой организм знает, что предстоят изменения. Ты выходишь в открытый океан, мой мальчик.

– Ты уже проходила через это, – сказал он. – Три раза.

Стиви усмехнулась. Она чуть не сказала: «Не напоминай мне об этом», но вдруг остановилась, чтобы подумать. Да, она прошла через это трижды. Сидя здесь на крыльце с Генри, она чувствовала его волнение, ожидание и трепет. Сегодня канун его венчания. Стиви закрыла глаза, вспоминая переживания накануне каждой из своих свадеб, она так искренне верила, целиком отдавая свое сердце, в новый счастливый путь, который она начинала. Если в этом было что-то неправильное, то почему все эти браки состоялись? Почему разрушились? Теперь она ни в чем не была уверена…

– Что ты можешь сказать мне обо всем этом? – спросил Генри.

Стиви потянулась в его сторону. Она взяла его руку и сжала ее.

– Что все твои опасения реальны… и это обоснованно.

– Черт! Ну, спасибо, Лулу.

Она сжала его руку немного сильнее.

– Я знаю, в чем причина, Генри, – сказала она. – Держу пари, ты получил морскую болезнь, потому что твой инстинкт самосохранения был подавлен, а твой организм сигнализировал тебе о чем-то. До того, как ты стал признанным, орденоносным морским офицером, ты был просто личностью, человеком, ребенком. Глубоко внутри, вместе с отвагой, всегда таится инстинкт самосохранения… Возможно, ты чувствовал, когда волны становятся крупнее, и какая-то часть тебя хотела бороться с ними, чтобы они тебя не поглотили.

– Ты хочешь сказать, что каждый брак поглощал тебя?

Стиви наклонила голову, задумавшись. Забавно, что ее личные воспоминания были начисто вытеснены ее чувствами к Джеку и Нелл.

– Наверное, в некоторой степени это так, – сказала она. – Каждый брак поглощал меня страстью, заботой, любовью… Чем ближе ты начинаешь чувствовать себя к человеку, тем больше отдаляешься от всего другого. Во всяком случае, у меня было так. Ты постоянно думаешь о том, что возлюбленный хочет чего-то еще или в чем-то нуждается… и если ты потеряешь бдительность, то забудешь, что у тебя есть собственные желания.

– А что, если наоборот? – спросил Генри. – Если я такой эгоистичный сопляк, который хочет смотреть футбол и забывает поздравить с днем рождения?

– Дорин позаботится о том, чтобы этого не случилось, – сказала Стиви, улыбаясь. – Ты вытащил счастливый билет.

– Меня беспокоила прошлая ночь. Эта жуткая рвота. Что, если я не гожусь для семейной жизни, и – если я понял тебя правильно – мой организм сигнализирует мне об этом? Вдруг брак мне не подходит, и организм отторгает его, как это бывает с пересаженным сердцем? Великое физическое восстание?

– Я думаю, что это похоже на первый день в море. Морская болезнь посещает тебя раз, а затем все становится на свои места. Ты немного паникуешь, но потом вспоминаешь, что ты военный моряк, что ты можешь ходить по палубе в любую погоду, что ты перенес ураганы и вернешься в свое естественное состояние. Это все один момент страха, а потом долгое и удачное путешествие.

– Я почти потерял Дорин, – сказал Генри.

Стиви кивнула. Она смотрела в его глаза и видела сожаление, печаль и облегчение.

– Но ты же не потерял ее, – сказала Стиви. – Когда ты думаешь о ней, она опять с тобой.

– Я хотел бы того же для тебя, Лулу. Я думаю, что ты тоже найдешь…

Стиви предостерегающе подняла руку. Ей было бы больно слышать что-то о Джеке. Она знала, что тетя Аида послала приглашение на свадьбу Джеку и Нелл – вместе с роликом, где была информация о проекте замка, оформлении фонда, о ходе строительства. Она знала, что они не приедут. Аида послала это приглашение ради Стиви, видя ее мрачное отчаяние, пытаясь хоть чем-то облегчить ее боль.

– Это твоя свадьба, – сказала Стиви, похлопав Генри по руке. – Давай сосредоточимся на тебе, ладно? Я счастлива за тебя.

– Это не могло бы случиться, если бы не ты, – сказал он.

– Что ж! Это приятно слышать, но я думаю, что вполне могло. Послушала бы нас Дорин! Впрочем, лучше я пойду готовиться – я встречаюсь со своей подругой через час прямо здесь. – Она встала и кивнула в сторону павильона на пляже. Люди уже начали собираться на террасе.

– Забавно, – сказал Генри. – Аида говорила мне, что твоя подруга – это сестра…

– Да, но прежде всего она моя подруга. Одна из моих лучших, самых старых подруг, – поспешно перебила его Стиви.

– Это тоже любовь, – сказал Генри, и Стиви попыталась улыбнуться.

– Ты действительно изменился, – проговорила она. – Ты возродился, командор.

– Ты тоже изменилась, – заметил он. – Ты больше не Левкотея.

– Я и не знала об этом, – печально сказала Стиви.

Повернув лицо к морю, она обвила руками его шею и поцеловала в макушку. Она смотрела на восток, туда, где была Шотландия; поразительно, что так далеко за океаном лежал ее корабль, разбитый о шотландские скалы, которые она никогда не видела.

На том берегу было ее сердце. Стиви спрятала глаза, и Генри не мог увидеть, что они увлажнились.

– Гнуть свою линию, несмотря ни на что, – сказал он, сжимая ее руку.

– Всегда, командор.

Мэделин и Стиви выбрали лучший столик в углу террасы. Волны ударялись о берег у их ног, и легкий бриз обдавал их лица солеными брызгами. Официантка принесла им меню со страницами коктейлей с названиями типа «Мартини Белая Акула» и «Секс на Истон-бич».

– Я не хочу разочаровывать это прекрасное место, – проговорила Стиви, – но я собираюсь пить минеральную воду.

– Я тоже, – сказала Мэделин и заметила в глазах Стиви внезапную радость. – Да, да, Стиви, я не пью.

– Правда?

– Да Я была совсем неуправляемой, когда приезжала к тебе в Хаббард-Пойнт. В общем-то я была такой целый год. – Официантка принесла им большую голубую бутылку сельтерской, и они выпили друг за друга.

– Это чудесно, – сказала Стиви, улыбаясь.

– Да, – подтвердила Мэделин.

Они изучили меню и выбрали тунца на гриле. В баре кто-то играл на банджо регги. Мэдди чувствовала себя такой расслабленной, переполненной радостью от того, что сидит здесь на пляже со своей старой подругой. Они беседовали о лете вообще, старательно обходя трудные темы. Стиви рассказывала о своей живописи, о свадьбе своего названого кузена; Мэделин – о Крисе и о том, что стала брать уроки игры на фортепиано. Они ели тунца, слушали тихую музыку и шум волн. Солнце начало садиться, окрашивая море золотом и фиолетовым цветом. За столом рядом с ними сидели две молодые женщины, и одна из них заказала «Секс на Истон-бич». Мэделин испытала мгновенную боль, вспомнив Эмму.

– В последний уик-энд, который у нас был, – проговорила она, – Эмма заказала этот коктейль. Она смеялась: «Помнишь те времена, когда секс на пляже казался нам образом жизни, а не названием выпивки?»

– Это звучит похоже на Эмму, – заметила Стиви.

– И раньше она шутила, что мы все оставим свою девственность на пляже Хаббард-Пойнта, в то лето, когда нам было по семнадцать.

Стиви опустила голову.

– Но мне было уже восемнадцать, когда это произошло, – призналась она. – И это случилось с Кевином, моим первым мужем, в колледже.

– А мне исполнился двадцать один, – сказала Мэделин. – Истинно католическая девушка, я ждала до самой помолвки. Даже думала, что я никогда не выйду за него замуж.

– Я не понимаю, почему Эмма говорила так…

– Ну, это же было похоже на нашу церемонию с кругом полнолуния – ей было приятно думать, что мы связаны на всю жизнь. Срослись в одно целое… если не в реальности, то, по крайней мере, в легенде о пляжных девочках, – говорила Мэделин, когда к ним подошла официантка, чтобы унести пустые тарелки. Они заказали кофе и крем-брюле. Музыка стала немного громче, и бриз усилился.

– Не правда ли, странно, что ты, Эмма и я не открыли для себя Ньюпорта, когда были подростками? Он ведь не так уж и далеко… но, с другой стороны, почему мы хотели бы даже жить в Хаббард-Пойнте? – спросила Мэделин.

– Это то же, что… – начала было Стиви, но резко остановилась.

– Продолжай – что ты собиралась сказать?

– Ну, это то же, что говорила Нелл. Она очень напоминает тебя, – сказала Стиви.

– Ты много общалась с ней?

– Да, конечно, – сказала Стиви, а потом стала рассказывать о своей новой книге «День, когда море чернеет» и как Нелл помогала ей, присылая много сведений о пляжах Шотландии и Оркнейских островах.

Она хмурила брови, как будто ей казалось, что Мэделин может расстроиться тем, что она сблизилась с Нелл.

– Я так рада этому. У нее нет матери, и ей нужна хотя бы одна из нас, – сказала Мэделин.

– Ей нужна ты, – проговорила Стиви быстро.

Мэделин согласно кивнула:

– Я тоже так думаю.

– Джек немного рассказал мне о том, что произошло между вами, – сказала Стиви. – После смерти Эммы.

Мэд глубоко дышала, ощущая всей кожей холод морского воздуха. Она выпрямилась, глядя в глаза подруги.

– Ему кажется, что правда об Эмме все разрушит, – сказала Мэделин. – Он хочет держать ее запечатанной и спрятанной. Это наш фамильный ящик Пандоры.

Стиви отбросила волосы со лба, глотнула кофе. Мэделин понимала, что она собирается задать вопрос… и готова была ответить.

– Что же это за правда? – спросила Стиви.

– Она собралась уходить.

Стиви нахмурилась, снова убрала волосы с глаз:

– Он говорил мне об этом, но я не совсем поняла о том, что ему необходимо уехать, чтобы защитить Нелл. Это печально, но люди оставляют друг друга и браки распадаются.

– Дело не только в браке. Эмма собиралась бросить все. Оставить всю свою жизнь. Вместе с Нелл.

– Она не могла бы это сделать…

– Я сказала ей то, что я думала, – произнесла Мэделин, возвращаясь назад к той роковой поездке, ко всем тем часам на пляже, когда она слушала ту правду, которую изливала Эмма, и к тем своим ощущениям.

– Должно быть, она имела в виду что-то временное, неделю, может быть, месяц. Ты говорила, что она никогда не покидала Нелл до той поездки.

– Нет. Это намерение не было временным. – Сердце Мэделин начало глухо стучать.