– За что? – спросил Робер хмурого Сэмюэля.

– Преступление против королевской семьи. Он прислуживал Кероку…

Угловатый Сэмюэль шёпотом добавил:

– Про тебя ходят странные слухи. Поостерегись!

Робер, когда его вели из дворца, видел, как раскачивались трупы на специальных деревянных балках, вделанных в кладку стены. Повешенных клевали вороны, трупный запах вызывал тошноту. Почти все виселицы были заняты… Вот и ещё четверых повесили на стене тюрьмы.

Робер заворочался: ему не хотелось так умирать! Но как же тогда? Даже смерть он должен выбрать сам. Не выдержал:

– Ким! Извини… Я хотел спросить.

– Ну… спрашивай, – в голосе разбуженного Кима не было и капли сонливости.

– Если в тюрьме убьют заключённого, что будет тому, кто убил?

– Добавят срок наказания.

– А какой срок у вас?

Ким хмыкнул в темноте:

– Бог его знает, кто первым умрёт, Гордон или мы… Да и потом… Не ясно, как поведут себя наследники.

– Значит, вам ничего не будет?

– Нет, Робер. Почему ты спросил?

– Интересно… Просто так.

Робер слышал, как проворчал Рубен, лежащий под другим его боком:

– Среди ночи «просто так» не бывает…

Юноша закрыл глаза и постарался дышать ровно, притворяясь спящим. Его соседи немного поворочались, а потом тихо и ровно задышали во сне. Робер тоже почти заснул, когда услышал тихий голос:

– Перси!.. Любимый!..

В слабом трепыхании огня ему привиделась женская фигура в ореоле светлых волос. Из угла клетки глухо донеслось:

– Уходи.

– Перси, нет! Не прогоняй меня! Я принесла еды, тёплое одеяло, вина. Пожалуйста, не прогоняй! – торопливо умоляла женщина.

Сухой костлявый стражник стоял сзади неё, накинув на голову тёмный балахон. Факел грубо высвечивал его лицо без бороды и даже без бровей. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, оглядывался в глубину тюремного коридора:

– Давайте поскорее! Мне тоже спать охота.

Тюремщик приоткрыл дверь, женщина вошла внутрь с корзиной в руках.

– Вот. Это тебе. Перси!.. – простонала она, вставая на колени и обнимая ноги узника.

Перси неохотно поднялся:

– Зачем ты пришла?

– Я не могу без тебя, любимый! Мне так тяжело! Прости меня!.. – женщина плакала, жалко улыбаясь Перси.

И Робер узнал её. Именно она была у него в спальне с Кероком и Гордоном. Густая краска стыда обожгла лицо юноши:

– Кто это? – тихо спросил он чутко лежавшего рядом Кима.

– Это жена Перси – Розалия. Она иногда появляется по ночам. Она служанка во дворце.

Только по притихшему дыханию узников Робер понял, что никто не спит в клетке.

Перси и Розалия отошли в угол, невнятно разговаривали. Женщина пыталась целовать мужу руки, он не позволял. Потом проводил к двери:

– Умоляю, не приходи больше. Я не вынесу…

– Хочешь, я останусь с тобой на ночь?

– Нет! – Перси почти вытолкал её в двери.

– Тебе что, одного меня мало? Так я позову ещё кого-нибудь! – ухмылялся стражник, оттаскивая женщину за руку.

– Нет! Не смей!!! – закричал Перси, хватаясь за решётку.

Ким обхватил его сзади, обнимая и сдерживая:

– Уйдём. Ты ничем ей не поможешь. Не дёргай себе душу.

Перси закрыл лицо руками, позволил себя отвести и уложить на тюфяк. Плечи его тряслись.

В темноте ещё некоторое время возились стражник и Розалия. Никто не мог уснуть.

– Почему она это делает? – Еле слышно спросил Робер вернувшегося на место Кима.

Тот тяжело вздохнул:

– Она действительно любит мужа. Когда вырезали семью Перси, жену насиловали у него на глазах. Она должна была умереть, но неожиданно за женщину заступился Керок. Может, молодым он был помягче… Перси пытали, хотели узнать о других заговорщиках. Ты знаешь, что многие ненавидят короля и дела его. Перси ничего не сказал, никого не выдал. За измену казнят… Но… Его бросили к нам. Юлианус поставил Перси на ноги, как нас когда-то. Хороший человек лекарь. Если бы не он, многие не продержались бы и месяца, слишком тяжёлые были ранения. Что-то давно он не заходил…

Вот теперь у Робера появилась ещё одна головная боль: Юлианус. Лекарь мог прийти в любую минуту, и эта минута, скорее всего, станет последней в жизни несостоявшегося принца.


Перед рождеством узников казнили особенно усердно. Не наступало дня, чтобы не уходили навеки три-четыре человека, а иногда – намного больше. Соседние клетки стремительно пустели. Напряжение в тюрьме росло. Стражники постоянно срывали на ком-нибудь своё паршивое настроение. Робер не мог петь.

Теперь чаще по ночам приходила Розалия. Робер заметил, что она узнала его. Они обменялись предупреждающими взглядами, Робер кивнул, Розалия жалко улыбнулась. Никто не хотел открывать правду.

После разговоров с Кимом и священником Рубеном Перси смирился с появлениями жены и позволял ей оставаться на ночь. Пара «уединялась» в углу камеры, подальше от остальных. Но Робер часто слышал тихий женский плач, быстрый умоляющий шёпот. Розалия уходила под утро с покрасневшими припухшими глазами. И каждый раз она «расплачивалась» с тюремщиком. Перси свирепел. А потом весь день сидел, привалившись к стене, зажав голову руками, или нервно грыз ногти. Ким не мог заставить его работать.

– Плохо… – жаловался Ким Роберу. – Перси так долго не продержится. И Розалии я не могу запретить приходить к нему. Она уже принесла нам несколько стилетов. Кстати, очень дорогих. Интересно, где она их крадёт? Ты случайно не знаешь? – Последний вопрос был задан быстро и напористо.

Робер насторожился, лениво ответил:

– Откуда мне знать? – но щёки его предательски потеплели. Хорошо, что в клетке было достаточно темно.

Декабрь выстудил всю тюрьму. В коридорах поставили жаровни с углями, больше горело и факелов. В ночь накануне рождества Робер проснулся от тяжёлых всхлипываний. Все узники окружили Перси. Он положил себе на колени голову мёртвой жены, перебирал её золотые волосы и плакал. Женщина улыбалась.

– Он свернул ей шею… Хорошая смерть, – сказал кто-то рядом. Сердце Робера оборвалось, он покачнулся, задев Кима.

– Ты что-то знаешь, Робер?

– Надеюсь, что я ошибаюсь, – Робер отошёл к решётке. – Ким, я видел её… с Кероком.

Ким резко вздохнул, как от боли.

Подбежал тот костлявый стражник, что приводил Розалию, глянул в угол и на негнущихся ногах, шатаясь, пошёл за другими тюремщиками. Тело женщины унесли, закутав её лицо какой-то тряпкой. Безразличного ко всему Перси увели в другую камеру, несмотря на протесты Кима и его друзей. Робера мучили предчувствия.

Вечером в подземелье влетел бледный осунувшийся Керок. Перси вытащили в коридор и растянули на железных цепях, вделанных в столб перекрытия.

– Ты убил её… Почему? – казалось, Керок задыхается.

– Она сама просила об этом, – голос Перси звучал спокойно и отстранённо.

– Ты врёшь, подлец! Ты врёшь!!! – разъярённый Керок схватил факел и принялся тыкать в незащищённое тело Перси.

Робер зажал уши, но крик животной боли горящего человека пронизывал, вибрируя, всё его существо. Голова, казалось, разбивается на мелкие кусочки. Он закричал:

– Керок! Прекрати!!!

Керок развернулся к нему, глядя мутными бешеными глазами. Белые зубы блестели в оскале перекошенного рта. Он направил факел в лицо Робера.

– Керок! Перестань… – Робер не отступил, не отвернулся от приближающегося огня.

Факел выпал из руки Керока. Никто из стражников не посмел затушить горящий на каменном полу факел. Чёрная копоть растекалась вокруг него, и казалось, будто открывается отверстие в преисподнюю.

Керок отступил, невидяще глядя на Робера, вернулся к Перси и быстрым движением перерезал ему горло. Барон исчез в темноте, словно провалился в ад.

В потрясённой тишине трещали факелы, глухо булькала кровь.

…Даже всегда сдержанный Ким не мог усидеть на месте. Невероятное возбуждение царило в тюрьме. Пришёл мрачный Сэмюэль, сказал, почему-то глядя на Робера:

– Утром умер Полинор – наследник короля. Объявлен недельный траур.

У Робера сжало внутренности, кровь ударила в голову. Он прошептал:

– Вот и всё… Вот и всё…

Сэмюэль молча потоптался, поглядывая на юношу, вздохнул и отправился по своим делам. Смрад горелого мяса стоял в клетке.

– Их надо уничтожать, жечь, резать! Они хуже диких кабанов, грязные свиньи! – стучал по стене Руперт, самый старший из воинов Кима.

– Придёт время, и мы отомстим!

Робер повернулся к друзьям лицом, прислонился спиной к решётке и со всей силой вцепился в неё руками:

– Время мести пришло…

Все обернулись к нему. Юноша старался сдержать дрожь в голосе:

– Я обманул вас. Я предал. Моё настоящее имя – Робер Лекс. Я сын и единственный наследник короля Гордона Лекса!


* * *

Я думал, свобода чиста,

Её совершенны черты,

Омытые словом Христа,

Слепят золотые кресты.

Я думал, свобода придёт

Блаженством раскинутых рук,

Души благодатный полёт

Прервёт боли замкнутый круг.

Я сладкое слово кричал,

Разглядывал с разных сторон,

Как женщин его обнажал

И нежил младенческий сон.

Я звал за собою других,

Я верил: в огне будет брод…

На каждый ликующий стих

Кивал равнодушно народ.

И вот, все покровы содрав,

Свободы я вижу черты.

Но скалится тысячей глав

Кривая усмешка толпы.

Не то! И не так!! И не там!!!

Неверье обманутых глаз…

Свобода – не дева, не храм,

А… кладбищ мерцающий газ!


– Ты!.. – вырвалось у людей. И они пошли на него. Робер плотнее сжал губы, чтобы не закричать в последний момент, прижал голову к решётке и зажмурился.

– Ты! – хриплое дыхание ударило в лицо, жёсткие руки вдавились в горло. Робер из последних сил держался за прутья. Резкий рывок едва не уронил его вперёд.

– Опомнитесь! Это же Робер! Наш Ангел! Посмотрите на него! Разве может он быть предателем?!

Робер не выдержал и открыл глаза. Воздух с хрипом входил в его лёгкие. Вокруг люди дышали так же тяжело, как и он. Ким и священник Рубен заслонили его от других.

– Кто бы ни был он по рождению, он принят нами! Он в тюрьме, а не во дворце, он с нами, а не с королём, он – наш! – Чеканил слова Ким.

Робер видел, как разжимались кулаки, как расслаблялись готовые к драке люди. Он взмолился:

– Ким! Мне надо умереть! Пожалуйста… Я хочу, чтобы вы убили меня. Не хочу быть повешенным! Не доставляйте такого удовольствия Гордону, прошу вас! Если я не умру, погибнет семья графа Донована, мои близкие… Убейте меня, умоляю!..

Рубен прижал его голову к себе, гладя по волосам:

– Не плачь, сын мой… Ты отважен, как настоящий рыцарь, честен и великодушен. Но рано умирать. Пока есть надежда, надо бороться. И держаться до конца.


Этой ночью дежурил Сэмюэль. Он спал сидя, привалившись к столбу и вытянув длинные ноги с выпирающими коленями, и размеренно похрапывал.

Сонные звуки тюрьмы не приносили успокоения Роберу. Он лежал между бывшим священником Рубеном и Кимом, горькие мысли не давали заснуть. Он вспоминал о матери, так страшно погибшей по воле Гордона, и боялся подобной участи для леди Селесты, думал, как предупредить графа Донована о беде, как спасти родных… Отсутствие ответов заставляло сердце сжиматься и леденеть.

Лицо лизнула струйка сырого сквозняка. Кто-то открыл дверь в их подземелье. Шёл неслышно, без факела, чёрной тенью с блёстками жёлтых искр. Роберу померещился зловещий призрак смерти с плоским бледным лицом. В тёмных провалах глазниц отражался огонь.

– Робер… – тихо позвал холодный бесплотный голос.

По коже юноши прошёл озноб. Робер едва не вцепился в Кима, но взял себя в руки и сдавленно ответил:

– Я здесь.

– Подойди ко мне…

Робер осторожно отполз, встал, шатаясь на ослабевших ногах, собрал остатки мужества и, закусив губу, пошёл к решётке.

– Господи, – пролепетал он, узнав Керока. Чтобы не упасть, схватился за решётку.

Керок отодвинулся, тихо сообщил:

– Умер Полинор.

Робер молча ждал продолжения, внутренне готовясь к самому худшему.

– Отец приказал навестить графа Донована.

Роберу лицо барона казалось сумеречным пятном, он не мог разглядеть его выражения. Юноша постарался спрятать свои эмоции:

– Только поэтому ты пришёл?

– Ты согласишься выполнить волю отца? – в голосе Керока не было обычной насмешки.

– Нет.

– Завтра ночью я устрою тебе побег.

– Ты?! – Робер не мог скрыть удивления.

– Тихо, братец, не шуми… Завтра во дворце поминальный пир. Я позабочусь о вине для тюремной стражи. Вот ключ от клетки. Ворота тюрьмы будут открыты, охрану я ушлю куда-нибудь на час-два.

– Не могу поверить, что ты пойдёшь против воли короля. Это измена. Ради чего?

– Мне не нужна твоя смерть. А кончится именно этим. Потеряв одного брата, я не хочу лишиться другого. На моих глазах умирала твоя мать леди Верба. Я любил её… Розалию убили… Хватит, я не желаю оставаться в одиночестве.