— Аля… Не в том смысле, — прошептала я. — Она действительно подруга, но в обычном значении этого слова. Мы с шестого класса дружим. Она принесла мне крем для массажа поясницы. Не вздумай ревновать, это не тот случай.

— Не собираюсь я ревновать, — усмехнулась Альбина. — А вот отвезти тебя к врачу собираюсь. Одевайся.

— Как, прямо сейчас? — растерялась я.

— А когда же ещё? Сама ты, чувствую я, никогда не соберёшься. Давай, малыш, одевайся поскорее, нас уже ждут.

— Погоди, Аля, — нахмурилась я. — Куда ты меня хочешь везти? Что ещё за врач? Я же сказала, что в поликлинику не пойду!

— А мы туда и не поедем, — ответила Альбина. — Учитывая твою неприязнь к подобным учреждениям, я созвонилась с одним моим знакомым специалистом, он как раз по этой части. Очень хороший доктор, неравнодушный и компетентный. Думаю, после визита к нему твоё мнение о наших врачах изменится к лучшему.

— У него что, частная практика? — встревожилась я. — Нет, я вряд ли могу себе это позволить, Аля. За один приём я, может быть, ещё смогу расплатиться, но если он скажет, что нужно будет прийти ещё…

— Пусть этот вопрос тебя не беспокоит, — перебила Альбина.

— Ты что, сама хочешь ему заплатить? — возмутилась я. — Аля, ты знаешь, я предпочитаю никому не быть должной…

Руки Альбины мягко легли мне на плечи.

— Заинька… Всё будет хорошо, — сказала она ласково. — Не бойся, ты никому ничего не будешь должна. Одевайся, а то опоздаем. Я обо всём договорилась, доктор уже ждёт.

У меня в горле встал ком.

— Аля, ну кто тебя просил!..

— Настенька, просто мне не всё равно… Ну, давай, живенько. Марафет наводить не обязательно, это не романтическое свидание.

Глотая вскипающие в горле слёзы, я поплелась в комнату за джинсами, забыв о том, что там Ника. Увидев её, я растерянно остановилась. «Поняла или нет?» — гадала я. «Стыдно», «неловко» — не совсем подходящие слова, чтобы описать моё состояние. Да ещё боль, из-за которой невозможно было нагнуться!

— Ника, извини, — пробормотала я. — Мне сейчас придётся уйти… Кое-кто чересчур заботливый хочет отвезти меня к врачу.

Из прихожей раздался голос Альбины:

— Я всё слышу, заинька!

Не глядя Нике в глаза, я стала натягивать джинсы. Это простое действие давалось мне с такой болью, что я не могла сдержать стон. Мысль о том, что предстоит ещё обуваться, заранее приводила меня в ужас.

Наконец мучительная процедура одевания закончилась, и я вышла в прихожую, где ждала Альбина. Ника вышла следом за мной, ничего не говоря, ни о чём не спрашивая. О чём она думала, мне и представить было страшно.

— Аля, познакомься, это Ника, — пробормотала я. — Моя подруга ещё со школьных лет. Ника, это… Альбина Несторовна.

— Ну, зачем так официально, — усмехнулась Альбина. — Можно просто Альбина.

— Здравствуйте, — пробормотала Ника.

Не ожидая ни от кого помощи, я нагнулась за ботинками. Сцепив зубы, я подтащила их к себе, всунула в них ноги и, прислонившись к дверце шкафа, поочерёдно приподняла каждую ногу и застегнула ботинки. Я не издала ни стона, но Альбина спросила с участием:

— Больно, солнышко?

— Ничего, — прокряхтела я.

Ника молча оделась. У неё был странный взгляд, какой-то незнакомый, стеклянный. Я открыла дверь, и мы вышли на площадку: сначала я, потом Альбина, а последней — Ника.

— Ника, ты иди вперёд, а то мы будем медленно спускаться, — сказала я, запирая двери на ключ.

Спуск по лестнице был сущим адом. Ласково и сочувственно обнимая меня за талию, Альбина проговорила:

— Бедный мой малыш… Ничего, сейчас приедем к доктору — и сразу станет лучше.

— Я в этом что-то не очень уверена, — простонала я.

— Вот увидишь, — убеждённо кивнула Альбина. — Я знаю, что говорю.

Мы вышли на крыльцо. Опередившая нас Ника ещё не ушла, но уже направлялась на тропинку, ведущую от крыльца к дороге. Дождавшись, когда мы с Альбиной спустимся с крыльца, она сказала мне:

— Ладно, я пойду… Пока.

И она пошла по тропинке в пожухлой траве, усыпанной опавшими листьями. Я провожала взглядом её одинокую фигуру в серой куртке, и на душе у меня становилось ещё тоскливее. А Рюрик тем временем уже вышел и открыл заднюю дверцу машины:

— Садитесь, Альбина Несторовна.

Не знаю, куда мы ехали: я не следила за дорогой. Всё моё нутро болезненно содрогалось и переворачивалось, мне было тошно и тоскливо. В пояснице как будто застряли острые осколки стекла; сидеть было возможно только с неестественно прямой спиной, любое сгибание позвоночника вызывало боль, а если колесо машины попадало на кочку или в выбоину, осколки жестоко впивались ещё глубже. Пару раз у меня всё-таки вырвался стон.

— Рюрик, постарайся как-нибудь выбирать дорогу поровнее, — сказала Альбина.

— Я что, виноват, что у нас дороги такие? — проворчал он в ответ. — Тут кругом колдобины, что я могу сделать?

— Объезжай их как-нибудь, — сказала Альбина раздражённо. — Ты не видишь — ей больно?

И в этот момент как раз колесо опять попало в одно из многочисленных «украшений» наших городских улиц. Машина качнулась вроде бы мягко, но это движение отозвалось во мне такой резкой болью, что я вскрикнула.

— Рюрик, ты это нарочно? — рассердилась Альбина.

— Да, Альбина Несторовна, конечно, — хмыкнул Рюрик. — Специально.

— Как ты разговариваешь? — сказала Альбина негромко и строго.

Помолчав секунды две, Рюрик нехотя ответил «по уставу»:

— Извините, Альбина Несторовна… Постараюсь вести аккуратнее.

— И вовсе не обязательно гнать во весь опор, — добавила Альбина, смягчаясь.

Не могу сказать, что после этого поездка стала для меня заметно безболезненнее, но я старалась сдерживать стон, чтобы не навлекать на Рюрика гнев Альбины. Я пыталась переключить свои мысли с неприятных переживаний (поясница, взгляд Ники и её одинокая фигура на тропинке) на далёкие, не относящиеся к этому предметы. В частности, я думала о Рюрике, о его ненормированном рабочем дне, гадала, сколько он получает за свою работу, есть ли у него семья и свободное время.

Машина остановилась. Над головой печально шелестел, облетая, клён, под ногами поблёскивал мокрый асфальт, покрытый тонким слоем грязи, и яркие листья пачкались, падая на него. И снова крыльцо! Высокое, с обшарпанными, оббитыми старыми бетонными ступеньками, которых было штук двенадцать, не меньше.

— О нет, — простонала я. — Опять лестница…

— Потерпи, моя маленькая, — ответил ласковый голос Альбины, и её рука снова обняла меня за талию. — Потерпи, надо как-нибудь взобраться… Я с тобой.

Немного приободренная её нежными словами, я стиснула зубы и одолела подъём на крыльцо. Рюрик, опередив нас, взбежал по ступенькам, чтобы открыть нам дверь, и я позавидовала той лёгкости, с которой он мог двигаться. Оно и понятно: у него-то ничего не болело, его позвонки не скрежетали друг о друга и нервы не натягивались, как струны, при каждом шаге. Миновав внешнюю и внутреннюю двери, мы оказались в небольшом коридорчике с грязным полом, где на стене висел плакат со списком и расположением находившихся в этом здании учреждений.

— Нам на второй этаж, Настенька, — сказала Альбина.

— Нет, только не это, — чуть не заплакала я.

— Ладно, зайка, держись за меня. Сейчас…

Она рывком подняла меня на руки — я едва успела обхватить её за шею. Признаться, мне было страшновато: как она, слепая, будет подниматься по ступенькам, да ещё со мной на руках? Подскочил Рюрик:

— Альбина Несторовна, давайте, лучше я…

— Я справлюсь, — ответила она. — Лучше показывай дорогу.

Мы попали в светлый, чистый коридор с белыми дверями по обеим сторонам, на каждой двери висела табличка с номером и названием учреждения. Рюрик шёл впереди, направляя нас.

— Прямо, Альбина Несторовна.

Мы прошли почти весь коридор и остановились у предпоследней двери. Рюрик постучал, потом заглянул, кому-то что-то сказал. Потом отошёл:

— Проходите.

Альбина внесла меня в светлый, чистый и уютный кабинет. Окно было одно, но довольно большое; на нём висели белые вертикальные жалюзи, у окна стоял стол, в углу — тумбочка, кулер, у другой стены — кожаная кушетка и шкаф. На стене позади стола висел плакат с анатомическим изображением человека, показывавшим скелет, мышцы и нервы. Из-за стола нам навстречу поднялся довольно высокий, коротко стриженый, хорошо сложенный мужчина в голубой врачебной спецодежде — рубашке с короткими рукавами и просторных брюках. У него было обыкновенное, ничем не примечательное лицо, круглое, отличавшееся, пожалуй, только очень здоровым цветом. На вид ему могло быть лет сорок — сорок пять. А ещё, по всей видимости, он находил время посещать солярий, да и в фитнес-клубе он, похоже, бывал регулярно — словом, вид у него был свежий и цветущий. Увидев способ моей транспортировки, он живо подскочил к нам.

— Ну-ка, ну-ка… Тихонько! — воскликнул он, сильными руками принимая меня у Альбины. — Что же вы сами-то надрываетесь, грузы таскаете? Неужели помочь некому? Где ваш верный Юрик?

— Рюрик, — поправила Альбина. — Кроме того, этот груз я не доверю никому.

— А, понимаю, — закивал доктор, и от выражения его взгляда мне стало неловко. — Он слишком драгоценен. Вот в чём дело! Понимаю, понимаю!

Что именно он понимал, доктор не уточнил, но от его понимающего вида мне стало не по себе. А ещё у меня возникло странное и смутное ощущение, будто я знаю этого дядьку… Видела когда-то очень давно. Насколько давно? Наверно, когда вода была чистой, а автомобилей не было в помине… Моя рука сама собой сжалась на невидимой рукоятке…

Меча?

Что за вздор. Бред…

— Вы бы ещё на пятом этаже разместились, Андрей Фёдорович, — сказала Альбина. — К вам пациенты вообще бы не добирались.

— Ай-ай-ай, — проговорил Андрей Фёдорович с живейшим сочувствием. — Мне страшно жаль… Прошу вас, раздевайтесь, пожалуйста. Да, я подумываю о том, чтобы перебраться в другое место, на первый этаж. Увы, в этом здании это невозможно, для этого придётся менять адрес вообще.

Он принял плащ у Альбины и повесил на вешалку, так же поступил с моей курткой. Взяв Альбину под руку, он подвёл её к стулу, стоявшему перед его столом.

— Присаживайтесь, Аля, вот стульчик.

Альбина уже хотела сесть, но заколебалась:

— Настенька, лучше ты садись… А я, ничего, постою.

— Всё в порядке, места хватит, — успокоил Андрей Фёдорович. — Присаживайтесь… А Настенька пойдёт вон туда, на кушетку. Там мы её и посмотрим, да?

Альбина села на стул, а я — на кушетку.

— Ну, что нас беспокоит? — спросил Андрей Фёдорович.

— Поясница, — ответила я, прикладывая руку к очагу мучений. — В основном вот здесь, и отдаёт под колено и временами даже в стопу, по ходу нерва. Больно садиться и вставать, нагибаться почти невозможно. По лестнице тоже, естественно…

— Так, так, и давно мучаетесь?

— Примерно неделю… При движениях боль, а в состоянии покоя немножко ноет.

— Так, ноет… Головку нагнём. Больно в крестце?

— Да…

Доктор уложил меня на кушетку, попросил поднять ногу, потом велел повернуться на здоровый бок и стал постукивать по ягодице и бедру. Потом он заставил меня сделать ещё несколько движений лёжа, сидя и стоя, при этом всё время спрашивал, чувствую ли я боль.

— Физически перенапрягались в последнее время? Поднимали тяжести, замерзали?

Я подумала.

— Летом я много работала на даче. Бегала по всему участку с лейкой, в особенно жаркий день, бывало, по целой бочке вычерпывала. Литров двести.

— Леечка тяжёлая?

— Да вроде, казалось, не очень… Десять литров. У меня даже ничего не болело после этого. Ну, мышцы немножко… Но, строго говоря, я думаю, нагрузка на позвоночник была порядочная. Насчёт охлаждения — не знаю, не припомню. Может, и замерзала, но не заметила. Да, кстати, перед тем как у меня это началось, был небольшой насморк — так, лёгкая простуда, температура даже очень высоко не поднималась. Тридцать семь — тридцать семь и три… Не выше.

— Так, понятно… — Доктор помолчал, улыбнулся, спросил: — Что же вы с леечкой-то сами бегали? А мужчины что же, отлынивали?

Я вздохнула.

— Всё понятно, — проговорил доктор. — И всё-таки нельзя всё взваливать на хрупкие женские плечи, это не по-мужски, я считаю. Наверно, и лопаткой махали?

— Случалось, — вздохнула я опять. — Но я бы не сказала, что я так уж сильно напрягалась при этом. Грядок весной, слава Богу, не копала, но сорняки выкапывать приходилось в течение всего лета. Знаете, какие у нас в малине одуванчики вымахивали? Монстры! Стебель полуметровый, а корень — сантиметров сорок вглубь. Такие без лопаты не одолеть.