Филис развивала свою мысль:

– Кажется, я начинаю понимать, в чем тут дело… Она много лет не давала Джону развода. Та женщина родила от Джона троих детей, и Мэй бы не поздоровилось, если бы Джон решился покончить с этим положением. Он способен выкинуть любой фокус. Но он хотя бы пытался развестись – надо отдать ему должное. Он неоднократно склонял Мэй к разводу, но она ни за что не соглашалась. И наконец, года полтора тому назад, она зажгла перед ним зеленый свет. В начале этого года развод состоялся, и Джон женился. Сара! – Филис закрыла ладонью рот и укоризненно покачала головой. – Тебе, наверное, неприятно обо всем этом слышать?

– Нет, ничего страшного. Не волнуйся, Филис, десять лет – достаточный срок, чтобы хорошенько обо всем поразмыслить. Когда не надо заботиться о еде, жилье, топливе, свете, то встает вопрос, чем занять голову. Я заняла ее тем, что училась правильно мыслить и не бояться страха.

Филис откинулась на спинку дивана и сузила глаза.

– Если хочешь знать, ты сильно изменилась, Сара.

– Надеюсь.

– А я надеюсь, что мне это показалось.

Филис наклонилась вперед и положила руку сестре на колено. Сара накрыла ее руку своей и сказала:

– Теперь твоя очередь. Рассказывай о своем семействе.

– Ну, ты все о них знаешь. Я же постоянно держала тебя в курсе дела. Все по-старому. Все мальчики работают в наших кафе. Мы подумывали, не открыть ли еще одно, но Али пока колеблется: дела теперь идут не так блестяще, как несколько лет тому назад. Кстати, в этот выходной Ронни выступает в Ньюкасле со своим ансамблем.

– Неужели? С удовольствием послушала бы, как он играет.

– Смешно, правда? Стать пианистом благодаря тому самому старому пианино за четыре фунта! Помнишь?

Сара все помнила. Это произошло в тот памятный день, когда она поцеловала Джона, уходившего с маршем на Лондон. За обедом, стараясь переключиться на что-нибудь другое, она сказала Дэвиду, что выбирает старое пианино, но он, к ее удивлению, поставил на этом проекте крест, заявив, что в их доме пианино не будет. «Как ты не понимаешь, что из-за этого станет только хуже?» Он кивком головы показал на стену. Тогда она написала Филис письмо о том, как обстоят дела. Филис ответила, что нет ничего страшного: Али уже купил пианино, полагая, что оно пригодится детям. Так и вышло. Ее третий сын стал первоклассным пианистом.

– Мне бы в голову не пришло заиметь пианино. К чему оно мне и остальным? – продолжала Филис. – Но, наверное, это судьба – пианино пришлось оставить, потому что Ронни только в нем и видит смысл жизни…

Они проговорили целый час, как было у них заведено еще со времен совместной жизни. Только когда стало темнеть, Филис поднялась со словами:

– Как насчет того, чтобы зажечь свет? Тут же снизу позвали:

– Мама, мама!

– В чем дело? – Филис открыла дверь и крикнула вниз: – Вы и пяти минут не можете обойтись без меня?

– Тут к тебе пришли. Мистер Блит.

– Дэн?

Сара вскочила, не зная, куда деваться от внезапно охватившего ее волнения. Впервые в жизни ей не хотелось видеться с Дэном.

Дэн немного постоял в дверях, а потом бросился к ней, схватил за обе руки и запальчиво спросил:

– Что случилось? Вот глупенькая! Надо было обо всем предупредить меня.

– Все в порядке, Дэн. Мне так лучше.

– Лучше? – Он отпустил ее руки. Его лицо стало хмурым, почти злым. – Уж не от скандала ли, о котором поведал мне по телефону Майкл? Эта женщина скоро совсем свихнется! Но, возможно, все оборачивается к лучшему. Я имею в виду то, что ты вернулась именно сегодня.

– Возможно, Дэн.

Теперь он стоял на некотором отдалении и поглядывал на нее с видимым смущением. Филис сразу уловила назревающую неловкость и, желая исправить положение, подчеркнуто громко произнесла:

– Вы останетесь выпить с нами чаю, Дэн. Возражения не принимаются. – Она махнула рукой, хотя он и не порывался отказываться, и достала из буфета скатерть, нарочито медленно накрывая обеденный стол. – Надеюсь, что это только начало и таких вечеринок у нас будет еще немало. Как идут ваши дела, Дэн?

– О, очень неплохо, Филис, очень неплохо!

Теперь он сидел рядом с Сарой, но избегал на нее смотреть. Отвечая Филис, он предпочитал не сводить глаз с нее. Казалось, состояние его дел сейчас занимает его больше всего на свете.

– Конечно, в последние годы все мы катались как сыр в масле, но теперь, видимо, приходит конец удаче. Я прямо чувствую, как Тайн снова оказывается в осаде безработицы. Уверен, что это отражается и на ваших недельных выручках.

– Вы совершенно правы, Дэн. Не могу сказать, что небо такое же безоблачное, как года два тому назад.

– Вот-вот. Теперь солнце зайдет надолго. Бакалейный магазин – самый лучший денежный барометр, я все больше в этом убеждаюсь. Знаете, куда сейчас показывает стрелка? На то, что безработица будет усугубляться с каждой неделей. Хуже всего, что она ударяет по молодым. Начинает казаться, что возвращаются двадцатые годы – молодежь кончает учебу и не находит себе применения.

– И все-таки вам не грозит пока работный дом, Дэн, – с улыбкой заметила Филис.

Он улыбнулся ей в ответ и со смехом сказал:

– Да, пока что меня туда не свезли! Но эта угроза уже на пороге, заглядывает, что называется, в мои ворота. Надеюсь не пропустить ее дальше порога.

Оба посмеялись, и Филис спросила:

– Как насчет жаркого? У меня найдутся лакомые кусочки. Соблазнитесь?

– Нет, только не я, Филис. Чашечку чая, пирожное – и с меня довольно. Надо держать форму.

– А ты что скажешь, Сара?

– То же, что и Дэн. Пока не настало время пировать.

– Что ж, с такими клиентами мне легче справиться. Правда, и чаевых от вас не дождешься. Тот еще народец!

Филис изобразила возмущение и удалилась в кухню, оставив их наедине.

Дэн развернулся в кресле и воззрился на женщину, которая, с его точки зрения, ни на йоту не изменилась с того дня, когда они сидели друг напротив друга во время ее самого первого визита к ним домой.

Сара тоже смотрела на него, на его доброе лицо, по-прежнему красивое, хотя, возможно, уже и не такое привлекательное, как в молодости. Чем дольше она на него смотрела, тем сильнее становилась ее боль. Наступил момент наибольшей ее беспомощности с той минуты, когда за ней закрылись ворота тюрьмы и она оказалась на свободе.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Сара?

– Вполне, Дэн.

– Ничего подобного! Тебе меня не одурачить. Слушай! – Он нагнулся и взял ее за руки. – Мне нужно кое о чем тебе сообщить.

Она на секунду зажмурилась, потом принудила себя открыть глаза и выжидательно посмотреть на него. Дэн заслуживал счастья.

Его губы несколько раз приходили в движение, но звук раздался далеко не с первой попытки. Наконец он заговорил, но без всякой уверенности в голосе:

– Я собирался вводить тебя в курс дела постепенно, а не вываливать все одним махом. Думал действовать с оглядкой, истратить на это неделю. Просто хотел дать тебе время оглядеться, прижиться, поразмыслить. Чтобы тебе не показалось, будто тебе навязывают что-то такое, чего тебе на самом деле не хочется. Но теперь, когда Майкл все мне рассказал по телефону, прежние планы стали неосуществимыми. Я готов кинуться туда и собственноручно заткнуть ей рот. Надо же такое сказать: Мэй и я…

– Все в порядке, Дэн. – Она взяла его за руки, и он от неожиданности посмотрел на свои и ее руки. – Все в порядке, я все понимаю.

– Ничего ты не понимаешь! Ничего! Именно к этому я и клоню, именно это и пытаюсь тебе внушить. Послушай, Сара, для того, чтобы хотя бы на милю приблизиться к Мэй, я должен был бы стать другим человеком и испытать жгучую потребность в женщине – не важно, в какой. Пока я сюда ехал, меня колотила дрожь, так мне было страшно. Наконец-то мне все стало ясно: Мэри все заранее спланировала. Мэй – часть ее плана. Развод, многолетнее ожидание – и вот она появляется и предлагает помочь мне получше все устроить у меня наверху. Я дал ей от ворот поворот, но еще не до конца разобрался и продолжал навещать ее по воскресеньям – я делал это всегда после того, как Джон ее бросил. Но, Боже всемогущий, мужчины – те же дети! Все мы – сущие дети, Сара. Не плачь, ну, не плачь же! – Он сам вытер слезы с ее щек.

– Ничего, Дэн, ничего.

– Можно мне продолжать?

– Продолжай, Дэн.

Он посмотрел на ее руки, переплетенные с его руками, и перешел почти что на шепот:

– Я очень долго ждал. Каждый день на протяжении этих десяти лет был пронизан ожиданием, сознательным ожиданием. Я заранее знал, что скажу тебе в ту минуту, когда ты появишься из ворот. Этой минуты я с надеждой ждал целых десять лет. Да будет тебе известно, мое ожидание длится гораздо дольше – с того мгновения, как я впервые в жизни увидел тебя, только сначала мне не на что было надеяться… В одном Мэри все-таки права: ты всех нас прибрала к рукам. Но у нее ты нас не забирала, потому что ей мы никогда не принадлежали. У тебя нет причин горевать – ты манила нас к себе не более сознательно, чем манит прохожего цветок, раскрывающийся под лучами солнца.

В общем, я тщательно продумал и спланировал свою речь. Иногда, особенно по ночам, меня охватывала тревога, ведь я уже не молод, я на десять лет старше тебя. А взгляни на себя! Я не преувеличиваю – ты столько пережила, но совсем не постарела с той минуты, как я впервые тебя увидел. Скажу больше: ты, наоборот, похорошела, если такое только возможно. Итак, вот мой вопрос: ты согласна быть моей женой, Сара? – И он совсем тихо повторил: – Согласна?

– Дэн! О Дэн!…

Он сполз с кресла и оказался перед ней на коленях, чтобы, обхватив ее руками, застыть в ожидании ответа. Когда ожидание слишком затянулось, он переспросил:

– Ты согласна?

Она молча кивнула.

Теперь он, как незадолго до этого Филис, уронил голову ей на грудь. Она прижалась щекой к его волосам. Она не спрашивала себя, любит ли она Дэна, потому что ответ был хорошо ей известен. Это был отрицательный ответ: ни той любви, которую она испытывала к Дэвиду, ни того, что чувствовала к Джону, она не находила теперь в своем сердце. Зато там было новое чувство: тепло, нежность, бесстрашие, спокойствие, предвкушение веселья, потому что она не могла представить себе, чтобы жизнь с Дэном оказалась лишена веселья.

Дэн словно прочитал ее мысли, потому что она услышала:

– Я дам тебе все, что у меня есть, Сара. Никакой дележки пополам, все мое – твое. У меня отложено достаточно денег, чтобы мы жили в комфорте. Хватит и на веселье. – Он поднял голову и посмотрел на нее. – Ты создана для веселья, Сара, для веселого смеха, но до сих пор тебе не было дано осуществить свое предназначение. Твой смех всегда тонул в печали.

– О Дэн, Дэн… – Она пыталась получше его разглядеть, но теперь его скрывала от нее влажная пелена.

– Я люблю тебя, Сара.

Не стесняясь своих слез, Сара одарила его благодарной улыбкой.

– А теперь я совершу то, что давным-давно хочу совершить.

Он потянулся к ней и поцеловал ее. Это был долгий, страстный поцелуй в губы. Потом, поднявшись и протянув ей руки, он привлек ее к себе и обнял.

Стоя совсем близко, они посмотрели друг другу в глаза, и Сара засмеялась, продолжая плакать. Впервые за много лет она могла смеяться свободно, от души. Срывающимся голосом она задала Дэну вопрос:

– Как поживает миссис Флагерти? Она еще жива?

Это было сигналом к совместному взрыву хохота, огласившего гостиную и весь дом. Дэн смеялся самозабвенно, запрокидывая голову. Только через некоторое время, совладав с собой, он взглянул на Сару и ответил:

– Жива, что ей сделается! О, я такого тебе расскажу про миссис Флагерти – ты устанешь смеяться!

Впрочем, то, что он поведал о миссис Флагерти сразу, смеха не вызвало.

– Знаешь, она столько лет могла себе позволить выбирать только мясные обрезки, но всегда твердила: «Как добр Господь!» Ей совершенно не за что было благодарить Создателя, но она упорно славила Его доброту. Я лишь сейчас готов к ней присоединиться – у меня есть все, за что можно вознести Ему хвалу, и я провозглашаю вместе с миссис Флагерти: «Как добр Господь!»

Сара не испытывала желания выпытывать, что собой представляет Бог Дэна и есть ли у Него хотя бы крупица сходства с Богом старушки Флагерти, в которого можно верить, даже голодая. Она не исключала, что богов на свете столько же, сколько и людей. Если у каждого свой Бог, то каждый встретит после смерти то, во что верил при жизни. Миссис Флагерти – свое, Дэн – свое. У Дэвида тоже был свой Бог – он не называл Его по имени, зато умел любить ближнего. Бог отца Бейли… Были, наверное, свои боги у людей вроде отца О'Малли, ее отчима, Мэри Хетерингтон. Эти боги крутят свои жернова вслепую. Такие боги страшны, и их паства может вызывать только холодный ужас.

Из кухни выглянула Филис.

– Ни на минуту не могла оставить плиту! – крикнула она. – Что это вы тут так расхохотались?