– Да ничего особенного, в общем... Так, душа беспокойством мается. Ты мне скажи – он не заболел ли часом? А то, может, скрываете чего от меня...

– Нет, он вполне здоров...

– Хм... Ладно, это хорошо, что здоров. Тогда скажи мне – почему он такой опрокинутый ко мне заявился? Поссорились, что ли? Неладно что-то у вас?

– Да все у нас хорошо, Екатерина Дмитриевна... Вам показалось, наверное.

– Ну, я еще не совсем из ума выжила, чтоб мне казалось всякое... Уж я-то своего сыночка хорошо знаю! Я уж давно его таким не видела!

– Каким – таким?

– Да шибко невеселым, вот каким.

– Ну, человек не может быть всегда веселым...

– Э, нет, не скажи. Когда у мужика все в семье хорошо, по нему сразу видно. Где-то ты проштрафилась, видно, Лизавета. У хорошей бабы в хозяйстве мужик всегда веселый ходит, а не молчит часами, глядя в окно. И не срывается в ночь-полночь, не едет незнамо куда... Спрашиваю его – куда ночью ездил-то? А он мне – так, мол, прокатиться решил, скуку развеять... Как ты это допустила, Лизавета?

– То есть... Что я допустила? – испуганно обернулась она от стола, где спешно нарезала сыр и колбасу для бутербродов.

– Ну, что он заскучал вдруг... С хорошей женой мужик сроду не заскучает! И почему сама в праздники ко мне не приехала? Лень было задницу от дома оторвать, да? Разве можно мужа от себя так надолго отпускать? Куда иголка, туда и нитка! А ты... Я думала, ты в этом плане баба умная, Лизавета... Вот я своего Колю ни на шаг от себя не отпускала! Помнится, ему на заводе путевку в пансионат выделили, так я все бросила да за ним, как нитка за иголкой! Он, значит, в пансионате на казенных харчах подъедается, а я у сторожей комнатку сняла, перебиваюсь тем, что он мне из столовки украдкой принесет. А как же иначе... Мужика от себя и на шаг нельзя отпускать... Я ж видела, как местные бабы его голодными глазами высматривают...

Трогательные воспоминания о супружеской привязанности поплыли над ухом надоедливо, Лиза в них уже не вслушивалась. Надо было себя в руки взять, сконцентрироваться на добродушном спокойствии. А на самом деле ох как хотелось обиду выплеснуть, правду-матку в лицо бросить! Не виноватая я, мол, это сынок ваш во всем виноватый! Глупо, конечно, но очень хотелось... Прямо раздирало внутри все обидою на такую свекровкину несправедливость. Умом понимала, что глупо на бедную женщину обижаться, а образовавшееся внутри раздражение требовало выхода... Пришлось даже повернуться неуклюже, столкнуть со стола чайную чашку, чтобы она разбилась вдребезги. Жалко чашку, хорошая была, удобная...

– Ох, ты неповоротливая какая! – с досадою проговорила свекровь, отвлекаясь-таки на ее нехитрый маневр.

– Посуда бьется к счастью, Екатерина Дмитриевна! Погодите, сейчас осколки замету.

– Ну, дай-то бог, чтоб на счастье. Я ведь против тебя, Лизавета, в общем, ничего не имею, хорошая ты баба. Тем более если с моей бывшей невесткой сравнивать... Той вообще нельзя было слова сказать, сразу ерепениться начинала. Ох, гордая была, задиристая, уж попила она из Владика моего кровушки... С ней-то он точно белого света не видел, все время опрокинутый ходил. А с тобой вроде ничего, повеселее стал. Вот я и подумала вдруг, на него глядя, – что-то не заладилось у вас... Дай, думаю, заеду, упрежу тебя...

– Спасибо, Екатерина Дмитриевна. Упредили.

– Да ладно... Ты ж понимать должна – у матери всегда за сына душа болит. Уж не обижайся на меня, Лизавета.

– Да я и не обижаюсь.

– А Ленка-то как, не шибко тебе досаждает? Она ведь у нас вредная, вся в мать.

– Нет, она не вредная, Екатерина Дмитриевна. Мы с ней хорошо ладим.

– Ну-ну... Видишь, как оно все получается... С родной матерью не заладилось, а у тебя, значит, пригрелась. Хорошая ты баба, Лизавета... Это ж редкий случай, чтобы все так срослось...

– Ну почему же редкий, Екатерина Дмитриевна? Влад, например, тоже к моему Максиму всей душой привязался.

– Ну, сравнила... Твой Максим вон спокойный да добрый, как телок. Небось тебе с ним никаких хлопот нет. А Ленка – она же на месте дыру вертит... Ты построже, построже с ней, Лизавета. Чтоб знала свое место, лишний раз с вредностью не высовывалась. А если что, сразу пугай: мол, чемодан соберу да к матери в Киев отправлю.

– Да не буду я ее пугать, Екатерина Дмитриевна... Она и так нервная, еще и я пугать ее буду! Ничего, все образуется...

– Ну, дай-то бог. Ладно, пойду я... Спасибо за чай, за угощение. Соленья-то мои, говоришь, хорошо употребили?

– Еще как употребили, спасибо!

– Ну, значит, не зазря трудами живу... Погоди, я вот по весне курочек себе заведу, еще лучше будет! У вас семья большая, ртов много, как не помочь? Ну, давай, что ли, провожай меня...

Уже в дверях она вдруг обернулась, посмотрела из-под насупленных бровей, произнесла почти заговорщицки:

– А Владке-то не рассказывай, о чем мы тут с тобой толковали... Себе на заметку возьми, а у него ничего не спрашивай, не надо. Поняла, Лизавета? Задумайся о себе, сделай выводы...

– Хорошо, Екатерина Дмитриевна, я задумаюсь.

– Вот-вот, задумайся... В любой семье от бабы все зависит. Если баба толковая, то и в семье все ладится. Ну, пошла я... А белые занавески на кухне сыми, не дело это, на кухне такую нарядность разводить! Маркие больно, непрактичные!

– До свидания, Екатерина Дмитриевна. Спасибо вам за советы. Всего доброго...

Закрыв за ней дверь, усмехнулась грустно. Значит, на заметку мужнино перевернутое настроение нужно взять. И выводы о своей в нем виноватости сделать, как толковой бабе. Что ж, вполне нормальная бытовая философия – аккурат для дурочки с переулочка. Главное, в разговоре порывом обиды не взъярилась, все стерпела, везде поддакнула. Браво, хорошая невестка Лизавета. Аплодисменты тебе. Продолжай в том же духе. Сара ты моя Бернар, Вера Комиссаржевская.

Не успела опомниться, как через полчаса прибежавший домой Максим тут же с подозрительными вопросами в душу полез, не лучше свекровкиных:

– Мам, я все у тебя спросить хочу... Что с отцом происходит?

– А что такое с ним происходит, Максимушка?

– Да он какой-то странный стал... Молчит все время, домой поздно приходит... Вы ничего от нас не скрываете, мам?

– Да бог с тобой, сынок... Чего нам от вас скрывать?

– Ну, может, он болен...

Посмотрела на него удивленно, усмехнулась – надо же, как у всех мысли в одном направлении работают!

– Чего ты усмехаешься, мам? Я же тебя серьезно спрашиваю! Что, правда с ним что-то не так?

– Да ладно тебе, сынок! Откуси пол-языка-то, как бабушка говорит, ничем он не болен! Просто так совпало, понимаешь... Работы много навалилось, да плюс усталость, депрессия... Так бывает, сынок. Переждать надо, и все наладится. И ты тоже – старайся не лезть к нему со всякой ерундой попусту. И Ленке скажи, чтоб не лезла.

– Да мы-то как раз и не лезем... Но честно тебе скажу, мы с Ленкой давно уже какой-то напряг чувствуем. И все время ждем, что вот-вот какую-нибудь гадость нам объявите!

– Нет, Максимушка, не будет никаких ни объявлений, ни гадостей, успокойся. И Ленку тоже успокой, она и без того любит по каждому поводу поднапрячься. Все будет хорошо, Максимушка...

– Правда?

– Правда.

– А он что, сегодня опять поздно придет?

– Ну, может, и поздно... Говорю же – работы у него много... Он же у нас ответственный, большую семью кормить должен!

Пожала плечами, улыбнулась беззаботно, даже хотела рассмеяться, да вовремя спохватилась – не перестараться бы. С Ангелиной да со свекровью в этом смысле как-то легче все получилось...

Перед тем как лечь в постель, выудила из шкафа давно подаренный Владом пеньюар – облако тончайшего шелка, рюшечки, красота сексуально-неописуемая. Облачилась, подошла к зеркалу, томно откинула плечи назад, вытянула губы трубочкой, как для поцелуя. Довольно неказисто получилось – глаза-то все равно отчаянно грустные. Да и не то, не то все это. Смешно выглядит, пошловато даже. Сопротивляется обиженная душа наигранной сексуальности. И пеньюар этот... Хотя при чем тут красивая одежка, она ж ни в чем не виновата. Ладно, пусть будет. А вот с лицом что-то делать надо. Придать ему выражение благостного спокойствия, не замутненного обидным знанием. Ты же сейчас кто? Ты – дурочка с переулочка, и все у тебя тихо-благополучно. Дети дома, ужином накормлены, дорогой супруг по важным делам где-то задерживается. А ты, как верная добрая жена, ему во всем доверяешь. И тебе вполне уютно в этом доверии, и глаза должны быть тоже доверчивые... Вот так, вот так! Наподдай-ка взгляду поболе наивной благости! Понимаю, что трудно, а ты постарайся! Вот, во-о-т... Уже лучше... И духами, духами прыснуться не забудь...

Ага! Пришел, кажется... Быстро в постель! И книжку, книжку какую-нибудь в руки возьми, что ли! Будто легкомысленно читаешь на сон грядущий. Так зачиталась, что и не слышала, как муж пришел... И дела тебе нету, в котором часу пришел...

– Ой... А я думал, ты спишь...

Голос виноватый, настороженный. Встал изваянием посреди спальни, втянул испуганно голову в плечи, как нашкодивший пятиклассник перед завучем.

– Не-а, не сплю еще... – Зевнула, расслабленно потянула шею, ерзая затылком по шелку подушки. – Такой детектив интересный попался...

И снова взглядом – в книжку. Вот черт – не заметила, вверх ногами схватила. Тем более, на поверку оказалось, что это всего лишь русские народные сказки – наверное, Сонечка вечером притащила. Хорошо, в свете ночника не видно.

Краем глаза наблюдала, как Влад раздевается. Неуклюже, торопливо, будто в чужой спальне. Осторожно поднял край своего одеяла, так же осторожно лег, боясь совершить лишнее телодвижение, повернулся спиной. Боже, а спина-то какая напряженная, будто удара ножа ждет. Может, спросить у него чего-нибудь... такое, наивно-бестолковое, обыденное, домашнее, протянуть легкий мосток из натужной неловкости?

– Слушай, Влад...

– Что?! – резко поднял голову от подушки, повернулся вполоборота.

– Я тут решила новую куртку Ленке купить... В этой она совсем замерзает. Говорила я ей – длинную надо брать... Но разве ее переубедишь, заладила свое: не модно, не модно... А зима вон какая холодная выдалась!

– И... что?

– Ну, так я и говорю – другую куртку купить надо... Ты что об этом думаешь?

– Я? Да ничего... А что я должен думать? – Кашлянул хрипло в кулак, снова положил голову на подушку. – Конечно, купи, зачем спрашиваешь...

Кивнула утвердительно, будто он мог ее кивок видеть. Перевернула книжку, бездумно побежала глазами по строчкам: «...жил-был старик со старухой, детей у них не было. Старуха и говорит старику...»

Зря с ним про Ленкину куртку заговорила, не протянулся мосток. Наверное, вся она сейчас у него жуткое раздражение вызывает, вместе с пеньюаром, с книжкой, с домашними обыденными вопросами. Раздражение и внутреннюю неприязнь. О господи, как же на все это взъяриться хочется, честное слово, дать русскими народными сказками по башке, вытащить из постели, выставить из дома вон! Ах как хочется...

Нельзя. Терпи, Лиза, терпи, милая дурочка с переулочка. Вон, сказку читай. Жил был старик со старухой, детей у них не было. Старуха и говорит старику...

* * *

Тигран не вошел, а вломился в ее маленький кабинет, закрыл дверь, решительно шагнул к столу.

– Лиза, я должен... Я обязан поговорить с тобой, Лиза! Да оторвись ты от компьютера, в конце концов! У меня действительно серьезный разговор, Лиза!

Она медленно отвела взгляд от монитора, глянула с досадой – да что ж такое, сговорились они все, что ли, мучить ее?

– Давай потом, Тиграш... Мне сейчас некогда.

– Нет, сейчас! Именно – сейчас!

– Что, так приспичило?

– Да, именно так! Именно приспичило, дальше уже некуда!

– Ну что ж, говори...

– Да, да... Погоди, с духом соберусь...

Уселся на стул, подтянул одна к другой ступни, просунул меж колен ладони, качнулся взад-вперед корпусом. Волнуется, бедный.

– Лиза, я, наверное, виноват перед тобой...

– О чем ты, Тиграш?

– О чем, о чем... Помнишь ту козявку, которую я на Новый год приволок?

– Эльзу, что ли?

– Ну да, Эльзу... Черт меня тогда дернул, если б я только знал, чем все это закончится! До сих пор не пойму, чем она его зацепила! Но ты не пугайся, Лизок, ладно? Отнесись ко всему философски... Ты умеешь, я знаю. Ты вообще очень умная, Лиз... Я всегда знал, что ты очень умная женщина!

– Спасибо за комплимент, Тиграша. Мне очень приятно.

– Ну да... Вообще-то я не о том... То есть я не хотел...

– Что? Комплимент не хотел говорить?

– Ой, да ну тебя! Послушай меня серьезно, Лизок, я ведь не шучу!

– Да говори, говори, я слушаю. Главное, не волнуйся.

– Ну, в общем, так уж получилось... Понимаешь, Лизок, он несет какую-то чушь, прямо как мозгами сдвинулся в одночасье... Говорит, как увидел, сразу будто ударило изнутри, перевернуло... Ну, и еще всякую прочую ерунду...