А одним из таких советов было непременно обзавестись женою.

- Есть у моего старинного приятеля крестница. Сиротка, - поделился как-то однажды Платон Алексеевич, а Кошкин с жадностью внимал, потому как решил сперва, что речь идет об очередном задании. - Добрая, милая, славная девчушка. Красавица. Только без приданого, к сожалению. Зато роду хорошего. Очень уж хочется мне и доброе дело сделать, и приятелю помочь, вот я и подумал… вы ведь не женаты до сих пор, Степан Егорыч?

- Никак нет, - настороженно ответил тот, еще не до конца веря, что правильно понял Шувалова.

Кошкин ничуть не сомневался, что о его неженатом положении граф осведомлен превосходно, но у Шувалова была странная привычка - задавать вопросы, на которые он и так знал ответы.

Граф ничего не сказал больше и ничего не спросил - лишь передвинул ему по столу заранее приготовленную визитную карточку Матрены Власьевны и сказал, что эта дама все устроит.

Возвращаясь в тот раз от Шувалова, Кошкин размышлял, что, выходит, у графа на него большие планы, ежели он лично хлопочет о его женитьбе. Да не на ком-то, а на девице «хорошего роду». Кошкин, правда, не сразу понял, к чему эти формальности со свахой, но вскоре сообразил, что, разумеется, он не того полета птица, чтобы граф Шувалов лично вводил его в дом этой сиротки и представлял его, как своего приятеля.


***

…Матушка для приготовления ужина наняла повара из кофейни на соседней улице, а Варя надела платье, которое дарил Кошкин. Платье было с огромными буфами на рукавах по последней моде, но, ежели честно, казалось Кошину несколько глупым; да и Варя наотрез отказывалась его надевать - пришлось ставить ей ультиматум. Зато за столом сестра и впрямь выглядела совсем взрослой девушкой и настоящей барышней.

Матрена Власьевна женщиной оказалась добродушной, совсем не чопорной и, спустя четверть часа, они с матушкой уже болтали как старинные подруги. Разговор, правда, так и не касался сути - Кошкин знал, что в светских беседах к делу переходят в самую последнюю очередь.

Это чрезвычайно нервировало его и заставляло то и дело поглядывать на серебряный «Лонжин» [10] с дарственной гравировкой на крышке. Время за тянулось неимоверно медленно. Кажется, с надеждой попасть сегодня в Горки придется проститься…

Варя под столом ударила Кошкина по ноге, и только благодаря тому он очнулся от размышлений о покойном Раскатове и услышал, наконец, упомянутое в разговоре свое имя:

- …Стёпушка ведь в этом году у нас повышение по службе получил - чин Коллежского советника. Стало быть, и личное дворянство он теперь имеет, а там, глядишь, - матушка мечтательно вздохнула, - и до потомственного дослужится.

Кошкин натянуто улыбнулся и отметил в хитром и умном взгляде Матрены Власьевы некоторую заинтересованность.

- А лет Степану Егорычу сколько?

- Тридцать три, - не дав ему открыть рта, поспешила сказать матушка, - а зимою уж и все тридцать четыре будет.

- Великолепный возраст, - со знанием дела кивнула Матрена Власьевна, - для мужчины самый подходящий, чтобы жениться.

«Слава те Господи! Догадалась сваха на кой ее позвали!»

Разумеется, Кошкин понимал, что сия дама вовсе не глупа, но эти условности выводили его из себя.

- Самый возраст, да-да-да, - торопливо закивала матушка, - вот и мы со Стёпушкой так же думаем.

- А есть ли невеста на примете?

Матушка замешкалась и с надеждой взглянула на Кошкина.

- Дворян Сусловых единственная дочка. Сирота, - без толики смущения ответил Кошкин.

Он напрягся, припоминая имя суженой, но запоздало отметил, что так и не спросил его у Платона Алексеевича. Ну да ладно. А во взгляде Матрены Власьевны промелькнул еще больший интерес.

- Сусловых-то? Как же, знаю-знаю. Родитель-то иховый давненько уж Богу душу отдал, а матушка только зимою нонешней, царствие ей небесное. Так вы, Степан Егорыч, стало быть, знакомы с ними были?

- Отнюдь. Совершенно не знаком. Рассчитываю на вашу помощь в этом деликатном вопросе.

Видимо, самоуверенность, с которой говорил Кошкин, сделала свое дело, и сваха, еще сомневающаяся, стала все больше думать, что свадьба и впрямь удастся.

- А отчего же не помочь, коли люди хорошие? - прищурилась она. -Правда, когда о цене сговаривались, я несколько другое имела виду, так что…

- Об этом не волнуйтесь, Матрена Власьевна, голубушка вы наша, - поспешила успокоить ее матушка Кошкина. - Главное, с девицею познакомьте. И поскорее бы.

- Ну… ежели о цене вопрос не стоит, то хоть завтра! - не менее уверенно чем Кошкин отозвалась та. - Я как раз с теткою вашей невесты знакома - вот прямо завтра и ждите приглашения на обед.

- Благодетельница вы наша! - совсем расцвела матушка. - Как же славно-то, ежели завтра! Прикажете чай подавать? У нас и торт имеется - утром во французской кондитерской заказывали, на Невском.

- Да… - помялась сваха, - я бы еще и селедочки вашей откушала. Славная селедочка. Вот только с компотом-то ее не очень хорошо…

- Может, тогда водочки? - Сваха застенчиво улыбнулась, позволяя себя угостить. - Это мы мигом организуем! Дуняша!…

Матушка никогда вслух не говорила о том, что хотела бы видеть сына женатым. Но вздохи, с которым смотрела она маленьких детей, вскользь оброненные фразы и прочие незначительные детали заставляли Кошкина думать, что милости Платона Алексеевича матушка обрадуется куда больше него самого.

Но мать приняла это странно.

- А ты хоть мельком видел-то эту сиротку, Стёпушка, хоть на картинке? - озабоченно спросила та, когда Кошкин впервые сообщил ей о намерении жениться. И, получив отрицательный ответ, добавила еще более странно: - Ну, может, конечно, и впрямь хорошая девица… тебе отказаться-то хоть можно еще?

Однако со временем, пока ждали сваху, матушка успела свыкнуться и теперь все мысли ее были о знакомстве с будущей невесткой.

Водочка была подана, и дамы только-только успели «чокнуться», когда колокольчик у входной двери зазвенел, обрывая разговор на полуслове.

- Это кто же в такой-то час?… - заволновалась матушка и с укором посмотрела на сына.

Действительно, для Кошкиных самым обычным делом было, что даже в те редкие дни, когда сына удавалось вырвать для семейного обеда, в дверь могли вот так бесцеремонно позвонить люди в форменной одежде и увезти его еще до подачи горячего блюда…

И матушкино предчувствие ее не подвело - через минуту в столовую ввалился Девятов.

- Bonsoir belles dames [11], - Девятов, сняв шляпу, приторно улыбался и раскланивался почти что театрально. - Варенька, мое почтение… Степан Егорыч, могу я вас похитить на минуту?

Бормоча слова извинения, Кошкин принялся выбираться из-за стола.

Матушка была мрачна - она ненавидела Девятова уже за то, что он всегда похищал ее сына и, разумеется, не на минуту. А Матрена Власьевна, успев опрокинуть в себя рюмку водки, теперь довольно поморщилась и занята была только тем, что пыталась подцепить с блюда кусочек селедки, щедро присыпанный зеленью.

Кошкин силился по лицу и жестам Девятова разгадать: тот примчался, потому что Боровского задержали? Или потому что Боровской сбежал?… В любом случае, что-то определенно случилось - просто так бы его с семейного ужина не выдернули.

- Ну? Что? - едва прикрыв за собою дверь в столовую, набросился Кошкин с вопросами. - Нашли Боровского?

- Нашли! - с воодушевлением кивнул Девятов. - Немножко неживого, правда, но нашли. В общем, дожевывай скорее, Степан Егорыч, и в Горки едем.

Глава XI

Это действительно был Леонид Боровской, сомневаться не приходилось: личность подтвердил Рейнер, который нашел тело и который теперь стоял поблизости, угрюмый и задумчивый. Молодой человек был убит выстрелом в грудь, а потом тело попытались укрыть, сбросив в воду. Причем подошли к задаче весьма серьезно - к ногам Боровского была привязана веревка с оборванным краем, вероятно, к ней крепили камень, чтобы тело не всплыло.

- Здесь есть поблизости мост или что-то подобное? - хмуро спросил Кошкин у Рейнера.

- Нет, озеро хоть и глубокое, но небольшое совсем - моста здесь никогда не было, - отозвался тот. Помолчал и добавил: - Утопить тело могли, только отвезя его на середину. В лодке.

Кошкин не ответил ему. Он был еще мрачнее и сосредоточеннее чем обычно - того, что найдет своего главного подозреваемого убитым, он никак не ждал. Это полностью рушило его схему: любовник убил мужа - это еще можно понять, но кому, черт возьми, понадобилось убивать и мужа, и любовника?!

Кошкин поднял глаза и тотчас встретился со взглядом графини. Она-то что здесь делает? Та вовсе не выглядела напуганной и, кажется, прислушивалась к каждому их слову.

Впрочем, заметив недовольство Кошкина, Раскатова тотчас тихонько сказала:

- Я буду в доме, в библиотеке, если понадоблюсь.

Удерживать ее никто не стал, а вслед за графиней сразу ушла и ее подруга, Гриневская, хозяйка дачного поселка. Кошкин так и не успел ее допросить, но собирался это сделать в самое ближайшее время.

Девятов кашлянул, привлекая к себе внимание, и вполголоса одному Кошкину сказал:

- Я успел изучить следы, которые мы собрали в лодке днем - на днище именно кровь и ничто иное. А на древесине, напомню, синие нитки. Такие точно были на пороге террасы.

А Боровской, меж тем, одет именно в синий сюртук. В лодке и на пороге террасы убийца оставил не свои следы, а жертвы. Еще одной. Боровской стал свидетелем убийства графа, за что и поплатился.

Была глубокая ночь, а где-то меж сосен небо уже розовело восходом. Люди Кошкина пытались осветить пустынный берег масляными лампами и даже с упорством - по его приказу - искали в траве новые следы… Но он сомневался в успехе предприятия. Слишком темно. Да и что здесь осматривать, если тело вытащили из воды, а убили Боровского явно в другом месте.

- Михаил Алексеевич, проследите, чтобы труп доставили в Петербург, в прозекторскую, - распорядился он. - Мне нужно знать, из одного оружия убиты граф и Боровской или нет… Покамест все. Выполняйте.

Девятов кивнул и сомнением спросил:

- Вы, стало быть, в Петербург не едете?

- Мне нужно Гриневскую допросить, пока она здесь.

Однако не успел Кошкин сделать и шага, как его окликнул Рейнер:

- Степан Егорович, могу я побеседовать с вами наедине? Это важно.

После недолгой заминки Кошкин кивнул, понадеявшись, что Гриневская его все же дождется, и они с Рейнером отошли от остальных. Рейнер даже настоял, чтобы они покинули этот участок берега, отгороженный валунами, и вышли к той скамейке, где днем Кошкин допрашивал сестру Раскатовой.

А теперь на этой скамейке сидел, подтянув к подбородку колени, мальчик лет девяти-десяти и ежился от ночного холода.

- Это Максим, мой племянник, - сказал Рейнер прежде, чем Кошкин успел что-то спросить, - вчера вечером, примерно в то же время, когда произошло убийство, он сидел там, за валуном, и кое-что видел. - Кошкин, оживившись, бросился, было, к мальчику, но Рейнер придержал его за плечо: - Однако я прошу вас… у этого убийцы, судя по всему, нет ничего святого. Ведь Леона он застрелил лишь потому, что тот не вовремя оказался в библиотеке? Я прошу вас… о том, что видел Максим, никто не должен знать.

- Да-да, я понимаю, - поспешно кивнул Кошкин.

Приблизившись к скамейке, Рейнер скинул свой сюртук и укрыл плечи мальчика, быстро сказав ему что-то. Мальчишка при этом разглядывал Кошкина.

- Вы полицейский? - с любопытством спросил он.

- Не совсем, - Кошкин присел на скамейку, - скорее, Чиновник по особым поручениям.

- А-а-а… - в голосе мальчика чувствовалось разочарование. - А у вас пистолет есть?

- Только револьвер, к сожалению, - Кошкин даже улыбнулся этой непосредственности.

Потом, помедлив, вынул из-за полы сюртука оружие, убедился, что курок не взведен и дал мальчику.

- Здо-о-орово… - протянул тот, примеряя в руке увесистый револьвер. - «Смит-Вессон»?

- Нет, швейцарский «Наган [12]», - просто ответил Кошкин, делая вид, что не удивился такому вопросу.

- А отчего не «Смит-Вессон»? У «Смит-Вессона» калибр ведь больше.

- Зато «Наган» легче и надежнее, - всерьез начал рассуждать Кошкин. - И барабан у него на семь патронов, а не на шесть. А за счет того, что калибр меньше - выше скорость пули.