- Вы несколько не вовремя, господин Кошкин. Мой муж болен и едва ли сможет сейчас ответить на ваши вопросы.

Алевтина Денисовна, хозяйка, сноровисто убирала в несессер медицинские принадлежности - в гостиной остро пахло спиртом и лекарствами. Это была очень худая, высокая женщина - не столько строгая, сколько собранная. Держалась она с необыкновенной уверенностью, голос ее звучал спокойно, ровно, и интонации его не предполагали, что кто-то может ей возразить.

И Кошкин, который шел сюда полный решимости, покорно кивнул, согласившись, что и правда может зайти позже… вот тут-то и вмешался Рейнер:

- Алина, я даю вам слово, что Степан Егорович много времени не отнимет, поймите, это ведь очень важно.

Рейнер не улыбался ей, но смотрел столь располагающе и участливо, что Гриневская тотчас смягчилась. Насколько могла смягчиться эта женщина, по крайней мере:

- Я лишь предупредила, что едва ли мой муж сумеет сказать что-то дельное сейчас. А впрочем, если вам угодно…

Кошкин уже подумал, что Гриневская, как и Ольга Рейнер, останется, чтобы вместо мужа отвечать на вопросы, но та неожиданно проявила деликатность:

- Я распоряжусь, чтобы принесли чаю, - она улыбнулась почти приветливо и, не взглянув на мужа, вышла вон.

Рейнер, догадавшись, что теперь его присутствие будет только мешать, извинился и покинул комнату через другую дверь - в сад.

Сергей Гриневский остался с Кошкиным наедине. Если не считать двух болонок хозяйки, которые, будто что-то понимали, тотчас заняли ее кресло, и мордочки их любопытно вытянулись в сторону Кошкина. Прямо таки чувствовалось, как Гриневский жалеет, что его жена ушла: выглядел он очень настороженным, смотрел на Кошкина исподлобья и, кажется, заранее его ненавидел. Хотя Кошкин, к удивлению своему, обнаружил, что отвечает ему тем же…

Он не сомневался теперь, что этот смазливый хлыщ - любовник Раскатовой. А вот в том, что он и правда ранен - сомневался. Гриневский сидел одетым в свободный шлафрок [13], так что никаких бинтов на нем заметно не было. Но правая рука его и весела безвольной плетью, цвет лица ужасал чудовищной бледностью, а на лбу крупными каплями выступила испарина. Однако Кошкин все же не слишком доверял такого рода признакам, потому как знал - при большом желании их можно и разыграть.

Зачем? Это уже другой вопрос… Успев оглядеться в гостиной, Кошкин не заметил особенной роскоши, к которой так склонны аристократы. К тому же Кошкин смутно догадывался, что дворяне не от большого достатка пускают в свои родовые гнезда дачников. Гриневские были небогаты. Кошкин не знал наверняка, но пока что все указывало на это.

Зато их подруга детства, графиня Раскатова, жила припеваючи, ни в чем себе не отказывая. А уж теперь, после смерти супруга, она и вовсе станет наследницей огромного состояния. Гриневским, казалось бы, от этого никакого прока… однако, случись что-то и с нею - кто станет наследовать Раскатовой? Вероятно, сестра. Младшая, семнадцатилетняя сестра, которая деньгами своими распоряжаться не сможет еще несколько лет, а значит, ей нужен опекун. И разве можно выдумать лучших опекунов, чем верные друзья?

Однако Гриневский бледнел все больше, и не верить в существование его раны становилось труднее…

- Вам бы за доктором послать - вы явно нездоровы, - сказал Кошкин прохладно, не особенно усердствуя, чтобы изображать участливость.

Тот ответил быстро и резко:

- Уже послали. У вас ко мне дело? Спрашивайте!

- Дело подождет - я же вижу, вам нехорошо. Что у вас с рукой?

- Царапина, - Гриневский метнул в него раздраженный взгляд. - Ничего особенного.

Кошкин, прищурившись, внимательно глядел в его лицо и сделал попытку подойти:

- Позвольте мне осмотреть вашу рану - я знаком с медициной и мог бы…

- Нет! - Гриневский дернулся, пытаясь защитить руку. - Благодарствую, но не стоит. Рану уже осмотрела жена - остальное сделает доктор.

Надо сказать, что поведение Гриневского совсем не вязалось с версией Кошкина: вместо того, чтобы сетовать, что графиня де совсем выжила из ума и едва не убила его, Гриневский даже наличие пулевого ранения собирался отрицать - и это злило Кошкин еще больше.

- У вас там не царапина, - сказал тогда он, не сводя цепкого взгляда с глаз Гриневского. - В вас стреляли. И если я допрошу вашего доктора - а я непременно это сделаю - он все подтвердит. Кто в вас стрелял, говорите!

В глазах Гриневского разрасталась паника. Стоило чуть поднажать, и он обязательно сказал бы правду, но - дверь за спиной Кошкина скрипнула.

- Чай принесут сию минуту, - раздался громкий и преувеличенно бодрый голос хозяйки дома.

Кошкин перевел на нее взгляд, и ему хватило секунды, чтобы понять - все это время она стояла возле двери и слушала их разговор. Оставалось лишь гадать - слышала она его целиком или частично? Но, кажется, она вовсе не заинтересована, чтобы ее супруг говорил правду.

И еще он начал понимать, что Гриневская - очень умная женщина. Такая не может быть настолько слепа и глуха, чтобы не замечать похождений супруга у себя под носом. Значит, о связи его с Раскатовой знала, значит, Раскатову всей душой ненавидела. И вполне может статься, что этот чудовищный план - заполучить наследство графини - исходил от нее, а не от ее мужа.

Гриневская же теперь выглядела куда приветливей, чем в начале их визита: она располагающе улыбалась и спокойным уверенным взглядом победительницы следила за движениями Кошкина. Пальцы ее с длинными острыми ногтями теребили загривок одной из болонок.

Вернулся и Рейнер, молчаливой тенью встав у стены.

- Присядьте пока, господа, - продолжила Гриневская, - рассказывайте скорее, что стряслось, и по какому поводу вам так нужен Сергей Андреевич?

Кошкин, дабы поддержать ее, и сам тотчас улыбнулся - насколько мог радушно.

- Мне нужен не только Сергей Андреевич, но и вы, сударыня. - Он выдержал паузу. - Я ведь так и не нашел времени опросить вас в связи с гибелью господина графа и молодого князя Боровского. Вы ближайшие соседи графини - быть может, вы что-то видели, слышали… о чем-то догадываетесь?

Гриневская сделала вид, что задумалась, а после со вздохом и горечью покачала головой:

- Сожалею, но графа я почти что не знала, как и молодого князя. Быть может, ты с ними был знаком лучше, Серж? - со всем вниманием обратилась она к мужу.

Но тот лишь торопливо затряс головой:

- Нет. Я тоже их не знал.

- И ничего странного той ночью, вы, должно быть, не заметили… - уже не надеясь на чудо, утвердительно сказал Кошкин.

- Сожалею, - подтвердила Гриневская, - мы и правда ничем не можем помочь.

Кошкин кивнул. Он не понимал причины, но догадывался, что Гриневские ему правды не скажут, если б и знали. И подумал, что перед Надеждой Дмитриевной ему следует непременно извиниться, поскольку она, кажется, единственная в этих проклятых Горках, кто не лжет.

- Если позволите, последний вопрос… - сказал он, - не подумайте Бога ради, что вопрос с подвохом, и у меня имеются подозрения, но я обязан спросить: есть ли в доме оружие?

- Есть, - не моргнув глазом, отозвалась Гриневская. Кошкина насторожило, как быстро и просто она это сказала. - Разумеется, есть, хотя, признаюсь, лучше б его не было… - она посмотрела на супруга, - Сергей Андреевич чистил его сегодня утром и был так неловок, что… словом, он случайно прострелил себе руку.

Подобного объяснения Кошкин ожидал, так что снова не удивился - только все кивал участливо, словно китайский болванчик.

- Какая неприятность… - посочувствовал он. - Пулю следует как можно скорее вынуть, иначе начнется заражение.

- Пуля, к счастью, прошла навылет. Но за доктором, разумеется, все равно послали - ждем его с самого утра.

Но Кошкин уцепился за первую часть ее фразы:

- Прошла навылет? Так… где же она? Вы сохранили пулю?

- Кажется… - она с тревогой взглянула на мужа, - мы ее выбросили. Верно, Серж? Досадно, но мы не подумали, что это заинтересует полицию.

Гриневская и правда всем видом изображала раскаяние. Кошкин же, отлично понимая, что она лжет, вынужден был подыгрывать:

- Да, досадно… Могу я в таком случае взглянуть на оружие?

Ей-Богу, он бы не удивился, если б Гриневская сказала, что и револьвер они выбросили буквально только что. Даже, если б сказала, что револьвер утащило чудовище со дна озера, о котором рассказывал Максимка, - тоже б не удивился.

Однако Алевтина Денисовна, не моргнув глазом, ответила:

- Конечно. Револьвер вон там, на кофейном столике. - И, улыбаясь, указала направление рукой, заставляя его обернуться.

А Кошкин вновь порадовался, что взял с собою Рейнера. Поскольку уже всерьез опасался, что, стоит ему повернуться спиной - эта благородная чета оприходует его бронзовым подсвечником, после чего его хладный труп отыщут все в том же озере с непроизносимым названием. Гриневские не собирались говорить правду, и план, как запутать следствие, разработали давно и детально. Кажется, покрывать Раскатову они собирались до последнего.

- Так это ваш револьвер, правильно я понимаю, Сергей Андреевич? - спросил Кошкин, поднимая глаза на раненого.

- Разумеется, мой, чей же еще! - нервно отозвался тот.

На кофейном столике подле дивана было расстелена тряпица, а на ней - простой револьвер системы Смит-Вессон образца 1871 года с деревянной рукояткой. Один из самых популярных в России. Револьвер был полностью собранным, но рядом стояла емкость со свиным салом и несколько ершиков, в этом сале перепачканных. Да и на тряпице были следы пороха и того, что оружие и впрямь разбирали.

И не подкопаешься…

Кошкин, не обращая теперь внимания на хозяев, тщательно осмотрел револьвер, который явно знавал лучшие дни - был исцарапан сверх меры и хорошенько побит. За ним вряд ли хоть сколько-нибудь следили последние лет десять, а вот сегодня, так кстати, решили почистить? Хотя рукоять была вполне удобной и приспособленной… скажем так, для работы. И все-таки непохоже, чтобы таким револьвером пользовался напыщенный индюк-аристократ, вроде Гриневского.

А разъемная рамка [14] заедала - очень сильно заедала. Возле самого разъема Кошкин углядел на металле царапину, совсем свежую, сделанную наверняка маникюрными ножницами или другим дамским приспособлением - в истеричной попытке срочно разобрать револьвер. Кошкину и самому пришлось немало поусердствовать, чтобы открыть его и заглянуть, наконец, в барабан. Это был стандартный Смит-Вессон на шесть патронов, но, что любопытно, заряжен он был всего одной пулей. Точнее гильзой от нее, потому что пуля побывала в плече Гриневского, а потом была выброшена его заботливой супругой.

- Хм, любопытно… - вслух произнес Кошкин и вновь поднял взгляд на хозяина дома, - да вы счастливчик, Сергей Андреевич. Револьвер был заряжен единственным патроном, и именно им вас угораздило пораниться.

Гриневский смотрел на него из-под сведенных бровей, тяжело дышал, а ноздри его подрагивали. Хоть он так и не произнес ни слова, в уме, должно быть, адресовал следователю все бранные слова, которые знал. А Кошкин даже позволил себе изогнуть губы в легкой усмешке:

«Злится, - подумал он. - Ну, пускай побесится, авось в гневе и ляпнет чего лишнего и для меня полезного».

Быть может, Гриневский и правда «ляпнул» бы что-то - если б не его супруга:

- Сергею Андреевичу просто не повезло, - посетовала она, как ни в чем не бывало, - с каждым может случиться. Один-единственный патрон - а поди ж ты…

Вежливо улыбнувшись хозяйке дома, Кошкин снова вернулся к револьверу. Больше, однако, ничего любопытно он на нем не увидел - хотя непременно собирался вернуться к осмотру позже. Но теперь его внимание привлекла сама столешница, на которой лежал револьвер: Кошкин разглядел на ней несколько бурых капель, очень похожих на кровь, и такие же капли дорожкой шли по паркету от стола к дивану, где полулежал теперь Гриневский.

Вот это уже было серьезней. В какой-то момент Кошкин и вовсе обругал себя, подумав, что, может, зря придирается к Гриневским - уж больно натурально все выглядело.

«Гриневский явно не производит впечатление умного человека… - снова бросил он взгляд на хозяина дома, - так, может, он и правда такой осёл, что едва не убил себя?»

Но уже в следующую секунду он взял себя в руки и твердо решил, что верить на слово не будет никому! Девятова с его волшебным несессером под рукой, увы, не оказалось, так что Кошкин принялся перочинным ножом соскребать с пола засохшую «кровь».