- Успокаивал? - заинтересовался Кошкин.

«Это уже теплее…»

- Но отвар я тоже пью давно и достаточно регулярно… и, умоляю вас, выкиньте из головы эту чушь, будто Василиса, моя экономка, меня травит!

Сказано это было достаточно резко и однозначно, так что и Кошкину пришлось согласиться: если экономка и впрямь подсыпала что-то в отвар, то галлюцинации обязаны были проявиться раньше - хотя бы раз.

Он снова вернулся к порошкам:

- Скажите, а это лекарство от мигрени… вы заказываете его в одном и том же месте?

Светлана начала, было, отвечать, но вдруг взгляд ее сделался совершенно рассеянным. Если сам Кошкин в минуты волнения краснел до кончиков ушей, то Светлана, кажется, бледнела - на ее лице сейчас не было ни кровинки, даже взгляд смотрел как будто сквозь него. И побелели костяшки пальцев, которыми она что было сил вцепилась в свой ридикюль - будто пыталась удержаться.

- Или же нет? - понял он. - В последний раз вы купили порошок в новой аптеке?

Другой причины столь внезапной в ней перемене он найти не мог.

А Светлана бескровными губами очень тихо произнесла:

- За вашей спиной ползет огромный черный паук… Не шевелитесь, Степан Егорович.

Кошкин замер. Не то, чтобы он боялся насекомых, но мысль, что на него вот-вот упадет эта мерзость, заставила поосторожничать.

- Можете сесть сюда, - подсказала Светлана, отодвигаясь к окну.

Кошкин, не раздумывая, подскочил и сел рядом с нею. Правда тотчас опомнился: снова, наверное, покраснел и чуть отодвинулся, чтобы его колено не касалось ее бедра под юбкой свободного кроя.

Светлана, скорее для приличия, чем от смущения, тоже отодвинулась дальше.

Паука на стене уже не оказалось, но Кошкин не сомневался, что он там был - ведь самолично видел одну из этих тварей, едва вошел в купе!

- Черт знает что - клоповник, а не первый класс! - вырвалось у него в сердцах.

Светлана только глядела не него невинным взглядом, а кружево на ее юбке почему-то снова касалось его колена.

- В казенных поездах всегда так, - сказала лишь она. - В частных несколько получше обстановка. Вы что-то спрашивали у меня, Степан Егорович?

- Да… так ваш порошок от мигрени - в последний раз вы заказывали его там же, где и всегда?

- Разумеется, - ответила она, - я не настолько рассеяна, чтобы уехать на отдых, не взяв всего необходимого. Порошок я покупала сама у проверенного аптекаря.

Кошкин сдался. Видимо, порошок - это ложная зацепка. Стоило над этим еще подумать, но сейчас, рядом с этой женщиной, думать ему удавалось с трудом.

- Хорошо, - вздохнул он, - прошу вас рассказать, что вы делали после того, как выпили свой порошок и отвар? Как можно подробнее.

- Для начала я позвала Василису, чтобы она помогла мне переодеться ко сну… вам во всех подробностях?

- В основных… В каких сочтете нужным…

Оставив шутки, Светлана кивнула. Заметно было, что те воспоминания для нее мучительны.

- Словом, приняв отвар, уснула я достаточно быстро, - начала она, - но среди ночи неожиданно проснулась. Я не могла понять, что это - то ли видение, то ли явь. И отчего-то решила, что именно сейчас мне нужно поговорить с Павлом. Объяснить ему все о Леоне - почему он здесь находится. Это нелогично и глупо, я знаю, но я руководствовалась тогда порывами, а не разумом. Я накинула пеньюар, вышла… спустилась по лестнице - увидела, что свет за дверью в библиотеку горит, обрадовалась и потянула ее на себя.

Она замолчала, напряженно глядя мимо Кошкина

- И что было дальше? - решился поторопить он.

- Дальше - сплошной туман. Я ничего не помню… знаете, это похоже на забытый поутру сон, от которого остались лишь неясные образы и ощущения. Кажется, я разговаривала с кем-то… с Павлом, очевидно, или с Боровским. Я… я очень зла была на этого человека, с которым разговаривала. Я его ненавидела. А еще мне было очень страшно. Я знала, что случилось что-то ужасное и непоправимое. Как оказалось вскоре - я просто поссорилась с Павлом и застрелила его.

- А где вы взяли револьвер?

- Не знаю. Может быть, его Боровской привез или сам Павел - не знаю. В доме я оружия не держу.

Кошкин кивнул и уточнил с некоторым скепсисом:

- Но после убийства вы отнесли револьвер в свою комнату и спрятали его в комоде.

- Вероятно, что так…

- А зачем?

- Умоляю, не ищите логики в моих поступках, - поморщилась Светлана, - я была не в себе, разве вы еще не поняли?

- Тогда выходит, что вы пришли в библиотеку, увидели там вашего супруга и Боровского, поссорились с ними и, взяв так некстати принесенный кем-то револьвер, застрели их обоих. Они не противились тому. После вы избавились от одного из тел, спрятали револьвер в своем комоде и опять вернулись в библиотеку, чтобы, когда без четверти час ночи туда спустилась ваша сестра, вы были бы уже на месте.

- Все так, - с заминкой кивнула Светлана.

Вероятно, и она отметила, насколько это все глупо и бессистемно - даже для человека «не в себе».

- Хорошо… Светлана Дмитриевна, а вы не можете припомнить все же - отчего вы проснулись той ночью?

Она попыталась вспомнить:

- Кажется, часы били полночь. Я давно привыкла к этому и обычно засыпала сразу. Но не тогда.

- Они били полночь? Вы уверены? - заинтересовался Кошкин.

- Нет, не уверена. Просто в полночь, в три, в шесть и в девять часы играют особенно длинную мелодию. А что-то не так?

- Видите ли, Светлана Дмитриевна, - удерживая ее взгляд, пытаясь достучаться, начал объяснять Кошкин, - следствие пришло к выводу, что ваш муж был убит ровно в полночь. Как раз под бой часов. Потому что никаких других громких звуков никто в ту ночь не слышал. Бой часов поглотил грохот выстрелов, понимаете?

- Должно быть, я ошиблась… - смешалась она. - В одиннадцать часы тоже бьют - всего один раз, правда, но и это могло меня разбудить, согласитесь.

- Не думаю, - холодно ответил Кошкин. - Ваша сестра дала показания, что между одиннадцатью и полуночью она несколько раз порывалась спуститься в библиотеку - выходила на лестницу - и непременно столкнулась бы там с вами. Незамеченной вы могли пройти лишь после полуночи. Когда ваш муж и Боровской уже были мертвы.

Светлана не ответила. Только смотрела на него, будто огромный черный паук полз теперь прямо по лицу Кошкина. Она так и не сказала ничего, пока Кошкин сам не продолжил разговор:

- Припомните, пожалуйста, быть может, случилось еще что-то в ту ночь? Возможно, что-то незначительное, но выбивающееся из обычного распорядка.

- Ничего не было, - упрямо сказала Светлана.

Но, кажется, против своей воли, она все же что-то вспоминала - и сомневалась теперь, стоит ли сообщать ему.

- Мой отец… - она бросила на Кошкина короткий опасливый взгляд. - У меня было ощущение, что там, в библиотеке, я видела его и говорила с ним. Он как будто обвинял меня. Но это было так реально, так осязаемо!… Никогда прежде у меня не было видений, связанных с ним.

Она посмотрела на Кошкина еще раз и совсем уж нерешительно добавила:

- Возможно, Павел упоминал его имя, когда мы ссорились - потому и привиделся мне его фантом. Я не вижу иного объяснения, хотя и ума не приложу, почему я могла поссориться с Павлом из-за отца…

- Может, это потому что вы ссорились не с вашим мужем? - аккуратно намекнул Кошкин.

- Что вы хотите сказать?

- Позвольте, я расскажу вам куда более вероятную последовательность тех событий, - сказал он. - В тот вечер вы невольно приняли что-то, что затуманило ваш разум и заставило вас уснуть. Ненадолго: в полночь из-за боя часов вы проснулись. Будучи взволнованной из-за приезда мужа вы и впрямь решились спуститься в библиотеку, чтобы с ним поговорить, но когда открыли дверь, то увидели вашего мужа и Леонида Боровского убитыми. Ваш разум отказался это принять и предпочел выключиться - благо вы и так смутно осознавали реальность из-за лекарств - оттого вы ничего и не помните. Возможно, что вы увидели в библиотеке еще кого-то - их убийцу, например. К нему-то вы и чувствовали ненависть и страх, но сделать ничего не могли - он это видел, потому совершенно вас не опасался. Даже прошел мимо вас в коридор, поднялся в комнату, которую вы, конечно же, не заперли, и спрятал револьвер в комоде, желая заставить вас думать, что эти убийства совершили вы.

Светлана так и не вымолвила ни слова, глядя на него с ужасом. Кошкин мог лишь надеяться, что она тоже считает эту версию гораздо более правдоподобной.

- Ну а фантом вашего отца… - продолжил он в задумчивости, - вероятно, убийца и впрямь упоминал его имя тогда, желая разозлить вас или же объяснить что-то. Если так, то, очевидно, он был знаком с ним. И теми событиями десятилетней давности тоже…

Светлана снова впилась пальцами в ридикюль и принялась смотреть в пол - будто испугалась.

- Расскажите про вашего отца, - попросил тогда Кошкин.

- Что же о нем рассказывать?… - Светлана пожала плечом, робко подняв взгляд. - Наверное, вас, как и всех, больше интересует его болезнь и обстоятельства смерти, чем то, каким он был. - Она тяжело и мучительно вздохнула. - В последние годы мигрень его доконала, как он сам говорил. Сперва отказали ноги, потом… он и вовсе стал не похож на себя. Не помнил кто он, кто мы - не узнавал никого. Иногда кричал, что мы хотим его отравить. Или крушил все вокруг, до чего мог дотянуться. Возможно, даже хорошо, что ноги отказали прежде всего, иначе он спалил бы дом или еще чего похуже… Надюша… она с детства была такой же капризной и однажды устроила какую-то истерику гувернантке, а потом прибежала к нему жаловаться. А он ударил ее по лицу - сильно, она даже упала. У Нади до сих пор маленький шрам на губе остался… А она любила его безмерно и до последнего твердила нам с мамой, что он поправится. Но поправляться к тому времени было уже некому. Это был не наш отец. Иногда лишь - в последнее время совсем редко на него находило просветление, когда он осознавал, что делает, и просил нас дать ему яд. Самостоятельно взять аптечку он не мог - ее убирали. Он так просил, Степан Егорович… слышать это было еще более невыносимо, чем его крики и ругань в обычное время…

- И однажды ваша маменька не выдержала и дала ему яд. Верно?

Кошкин сказал это насколько сумел мягко.

- Видимо, вы прочли это в полицейских отчетах? - отозвалась Светлана без эмоций. - Это неправда, знайте. Не думайте так о моей матери - она была очень набожным человеком, считала, что все в этом мире есть промысел Божий, и Господь не взвалит на человека больше, чем тот сможет вынести. Она бы никогда этого не сделала.

Кошкин же глядел на нее задумчиво. Он мог понять ее нежелание верить в поступок матери… хотя именно сейчас еще больше утвердился в мысли, что яд мужу дала Елизавета Шелихова. Чтобы уберечь своих дочерей в первую очередь.

- Ну а ваша сестра, выходит, решила, что это сделали вы. Ведь за это она вас так изводит? Будто мстит.

- Выходит, что так. Все эти годы я думала, что она не помнит ничего. Мы с мамой тогда старались оградить ее… были уверены, что у нас получается. А теперь я понимаю, отчего Надя себя так ведет. И она не ненавидит меня, не думайте так. Просто она не знает, как еще выразить ту обиду, что чувствует ко мне. Если б я знала это раньше…

Она не договорила, нервно отвернувшись.

- Светлана Дмитриевна, - попытался снова привлечь ее внимание Кошкин, - у меня к вам еще одно дело.

Из бумажного пакета он вытряхнул себе на ладонь серебряный шарик-кулон. И отметил, как загорелись вдруг глаза Светланы. Впрочем, она попыталась это скрыть.

- Этот кулон, - продолжил Кошкин, - он ведь пустой внутри?

- Откуда вы знаете? - испугалась она. - Ведь никто не знал, лишь Павел… вы открыли его?

- Нет пока что. Быть может, вы сами это сделаете?

Она как будто боролось с собою полминуты и ответила:

- К нему есть ключ. Но он остался в Горках. Если бы вы отдали мне его…

- Простите, но это исключено! - решительно сказал он и подумал, что придется тогда отдать кулон Девятову - он-то подберет ключик. - Быть может, хотя бы тогда скажете, что там?

- Внутри прядь волос моего сына. Он умер пять лет назад.

- Простите, я не знал… - растерялся Кошкин. Признаться, он вовсе не догадывался, что у нее был ребенок. И счел нужным заверить: - Я обещаю вам, что как только закончится следствие - я лично верну вам этот кулон. Простите еще раз…