Полная смятений, Светлана вышла, подумав, что надо отправить Алену убрать здесь все. В этом доме она ему задержаться более не позволит в любом случае.

Но разыскать Алену оказалось не так просто: ни в людской, ни на кухне ее не было. Светлана уже хотела махнуть рукой и заняться другими делами, более насущными, но вдруг услышала громкий и отчетливый смешок за какой-то дверью. Потом разобрала два голоса - мужской и женский, определенно принадлежащий Алене. Пошла на звуки и, толкнув дверь в сени - тотчас увидела Надину горничную в компании слуги следователя. Они вели беседу, словно давние знакомые.

- Ой! - сказала Алена, едва ее увидела. Покраснела до корней волос, подхватила тюк с бельем у своих ног и пулей вылетела за дверь - Светлана даже не успела ей ничего сказать.

А слуга остался. Высокий, широкоплечий со взлохмаченными соломенными волосами и совершенно нелепой бородой - даже для деревенского мужика нелепой. Без бороды он точно казался бы моложе и привлекательней, хотя Алене, кажется, сгодился и таким.

- Простите, барыня… - он стянул с головы фуражку и изобразил поклон, - Его благородие изволили звать меня к себе, вот ваша девка и вызвалась проводить.

Светлану несколько покоробило, что Алену назвали девкой - все ж таки этот крестьянский говор ей не по-душе… Она молча смерила мужчину взглядом, но вроде бы ее ничего не насторожило - слуга как слуга. Аленка девица видная, на нее многие засматриваются.

- Коли сбежала ваша провожатая, придется мне. Идемте…

Закутавшись плотнее в накидку, Светлана повела его к следователю, невольно раздумывая, для чего тот позвал слугу.

- Вы с господином Девятовым к нам надолго ли? - решилась спросить Светлана. - Я видела, как вы с моим сторожем распрягали лошадей.

- Да нет, - как будто извиняясь, улыбнулся тот, - поводья треснули, вот я и попросил вашего Петра помочь.

«Будто сам наладить поводья не мог… и по имени успел уже познакомиться с Петром…» - Светлана вновь насторожилась, ей не нравилось, что полицейский, будь это даже просто прислужник следователя, без ее ведома разговаривал о чем-то с ее слугами. Предупредить их, чтобы держали язык за зубами, она не успела. Просто не подумала об этом. И оставалось только надеяться что ни Петр, ни Алена ничего лишнего сболтнуть не успели.

Светлана подвела слугу к библиотеке, куда вернулся Девятов после их разговора. Следователь снова на коленях ползал по полу, изучая пятна на паркете.

- А, Стенька?! - обрадовался он, поднимаясь, - Как раз вовремя, сейчас помогать будешь. - Он живо стянул сюртук и швырнул слуге - тот едва успел его подхватить на лету. - Вы позволите, Светлана Дмитриевна?…

- Да-да, конечно, не буду вам мешать, - Светлана неохотно вышла за дверь и закрыла за собою.

Во второй раз Светлана нашла Алену уже скорее - та была в кухне и грела воду для стирки. На хозяйку девушка смотрела с непонятным опасением. Непонятным, потому что строгой барыней Светлана себя вовсе не считала.

- О чем он тебя спрашивал? - смерив ее взглядом, задала вопрос Светлана.

- Н-ни о чем… - Аленка разволновалась пуще прежнего и дрожащими пальцами принялась переплетать кончик косы, - вовсе ничего не спрашивал, барыня! Так… поздоровался токмо.

Ей было семнадцать или около того - Светлана не знала точно и никогда не интересовалась. Алена была сиротою, из родственников только Петр, который приходился ей, кажется, дядькой. Родных детей у них с Василисой не было, и тот держал девчонку при себе, в помощницах. А с этого лета Надя взяла Аленку в горничные и собиралась осенью увезти в Петербург, потому как прежнюю только-только выгнала. Горничные у Нади никогда не задерживались надолго.

- Про гостя нашего рассказала? - уже без обиняков спросила Светлана.

- А что - не нужно было? - невинно осведомилась девушка. Светлана едва удержалась, чтобы не сказать ей что-нибудь резкое. - Светлана Дмитриевна, ну, не знаю я как это вышло… он меня сам спросил, чья, мол, сломанная коляска в сарае стоит, а я уж и сама не рада, что сказала, ну простите…

- Ну, сказала и сказала, - смирилась вдруг Светлана, - я и сама собиралась сказать. Больше гость этот к нам не приедет, так что вещи его собери и оставь где-нибудь, чтобы по всему дому не искать.

Покинув душное помещение кухни, Светлана распахнула первое же попавшееся окно и подставила лицо порыву ветра, принесшему сырой, пропитанный хвоей воздух. Все-таки здесь было красиво. Алина выделила ей дом, бывший прежде барским: белокаменное в античном стиле здание стояло на самом берегу озера, которому даже названия не дали - настолько оно было мало. На том берегу располагались еще дачи и деревня, а за ней - могучие, величественные горы, поросшие соснами.

«Может, это и неплохо, что Аленка уже рассказала про Леона… - подумала Светлана. - Вдруг полиция решит, что это он убил Павла? А, может, так оно и есть?…»

Глава IV

Как только дверь библиотеки закрылась за хозяйкой, Кошкин зло швырнул сюртук обратно Девятову:

- Ты, Михал Алексеич, играй, да не заигрывайся.

- Ну, прости, Степан Егорыч, - не обращая внимания на тело несчастного графа, распростертое на полу, Девятов захихикал, как мальчишка, - не могу удержаться, когда вижу тебя с этой дурацкой бородой. Не боишься, что она прямо при хозяйке отклеится? Вот визгу-то будет. Зачем вообще тебе этот маскарад, не понимаю? Пока ты прохлаждался во дворе и изображал деревенщину, я всю работу сделал. Почти…

- Да я тоже много любопытного узнал.

- От слуг? - фыркнул Девятов. - Да знаю, знаю я твою теорию, что от прислуги гораздо больше полезного можно услышать. Да только они ж наверняка врут половину!

- Людям вообще свойственно врать, - отстраненно заметил Кошкин, - однако, по моему опыту, господа врут куда больше.

- Кстати о господах… - Девятов быстро соскучился продолжать тему маскировки и тихонько приоткрыл дверь, проверяя, не слушает ли их кто. Удовлетворенно ее закрыл и повернулся к Кошкину: - Ничего так бабенка, да? Я о вдовушке. В самом соку - повезло ему! - Девятов кивнул все на того же покойного графа и разулыбался, довольный двусмысленной шуткой.

- Прекрати, - вяло, скорее для проформы, осадил его Кошкин.

О вдовушке он и сам был невысокого мнения: муж лежит мертвый, а она ходит по дому, разодетая, как стыдно сказать кто, и явно рассчитывает своими прелестями обаять Девятова. Его ведь она посчитала за следователя? Интересно, зачем она это делает?… Неужто вина за ней какая есть?

Кошкин очень недолго разговаривал с Раскатовой, но ясно для себя понял: ее что-то очень гнетет, но, кажется, отнюдь не смерть мужа. Кошкин поклясться готов был, что в этом убийстве замешан мужчина Раскатовой, любовник. Нагляделся он на истории с подобным печальным финалом достаточно, чтобы быть в этом уверенным.

Встав на одно колено возле тела графа, он нахмурился и оглядел рану, после чего подозвал Девятова:

- Хорош зубоскалить, рассказывай лучше, что нашел.

Девятов тяжко вздохнул. Разумеется, он куда охотнее пообсуждал бы еще достоинства прекрасной вдовы, и наличие в комнате тела ее покойного мужа его вовсе не смущало. Тела убитых Девятова вообще никогда не смущали, не нарушали размеренности жизни и не тревожили его настроения - подобный цинизм поражал, а порой и выводил Кошкина из себя. Единственная причина, по которой он терпел помощника, заключалась в том, что Девятов был профессионалом в своем деле.

Вот и сейчас, быстро включившись в работу, Девятов натянул перчатки и мизинцем указал на пулевое отверстие в груди убитого:

- Хватило, как видишь, единственного выстрела - оружие боевое, мощное, мелкокалиберное. Револьвер, скорее всего. Но стреляли, меж тем, два раза. - Тот же мизинец Девятов перевел на дверной проем, и Кошкин только теперь отметил, что дерево на резном наличнике выщерблено пулей. А Девятов прокомментировал: - Одна пуля ушла мимо: не самый искусный стрелок наш убийца. Ну а стоял он, судя по всему… - Девятов огляделся и сделал три больших шага назад. - Примерно здесь, возле окна.

Кошкин согласился, что, ежели соединить эти три точки: пулю, врезавшуюся в древесину, труп Раскатова и место, где стоит Девятов, то выйдет ровная линия. Стреляли совершенно точно от окна, находясь рядом с массивным дубовым столом.

- А граф стоял у стеллажа, то бишь книгу выбирал, получается, - продолжал рассуждать Девятов. - Тело, судя по крови на полу и расположению трупных пятен, вроде не двигали: как упал он на спину, задев вот эти стулья, так его и оставили.

Кошкин снова согласился: крови вокруг тела было много, в нее неоднократно наступал, пачкая пол в библиотеке, или убийца, или хозяева дома - теперь уж не разберешься - но тело совершенно точно не двигали.

Однако кое-что все же обратило на себя внимание Кошкина. На груди графа, совсем рядом с раной, под халатом четко выделялся прямоугольник. Будто что-то лежало во внутреннем кармане. Не раздумывая, Кошкин отодвинул полу халата и осторожно, двумя пальцами, потянул свернутый пополам бумажный лист, что лежал там.

- Письмо? Как это я умудрился просмотреть… - мигом подскочил и встал за его плечом Девятов. Но тут же разочарованно протянул: - на французском…

Языка он не знал, но все равно попытался перевести вслух:

- «Любимый Павел Владимирович…»

- Любезный Павел Владимирович, не любимый, а любезный, - тотчас поправил Кошкин. - Это дама пишет. Она просит его немедля приехать в Горки для неотложного разговора, дает точный адрес и рассказывает, как добраться… подписи нет. Конверт бы найти.

Это был тонкий, подкрашенный голубым, листок из качественной и дорогой бумаги, вырванный, очевидно, из дневника. Что примечательно, кем сия дама приходится убитому графу, из письма было непонятно.

- Может, это сама Раскатова писала? - предположил Девятов. - Вот только она отрицала, что вызывала мужа.

- Ежели отрицала, то первым бы делом забрала письмо. Времени для этого у нее было достаточно.

- Может, она не знала, что граф его в кармане носит?

- На дуру она не похожа: не знала б точно, так проверила бы.

Кошкин вспомнил холодный, изучающий взгляд Раскатовой, коим наградила она его при встрече, и отчего-то подумал, что, ежели графа и правда убила его супруга, то они не вычислят ее никогда. Потому что уж кто-кто, а она точно подстроила бы все так, что комар носа не подточит.

Вот только это было не рядовое расследование убийства: Кошкин явился сюда по личной просьбе графа Шувалова, человека, которому он был обязан всем. Потому убийцу следовало найти, даже если это невозможно.

- Тоже возьми в лабораторию и узнай все, что сможешь, - Кошкин отдал листок Девятову. - Сколько уже тело здесь лежит?

- Так… - охотно отозвался Девятов, - ежели убили его ровно в полночь, получается… десять с половиной часов.

Кошкин уже хотел, было, принять сказанное на веру, но сообразил - что-то тут не так. И настороженно повернулся к Девятову:

- Откуда такая точность - про полночь?

Лицо Девятова сделалось хитрым:

- Так часы остановились. Все знают, что когда в доме кто-то умирает - часы и останавливаются.

Проследив за взглядом Девятова, Кошкин действительно увидел большие напольные часы слева от входной двери. Стрелки их замерли на пяти минутах первого. Часы стояли.

Кошкин еще раз повернулся к помощнику, оценил взглядом, не шутит ли он, и устало заключил:

- Девятов, ты - идиот.

Тот обиделся:

- Степан Егорыч, ты, конечно, начальник, но обзываться-то зачем?

- Я не обзываюсь, Девятов, я озвучиваю факт.

Кошкин подошел ближе к часам и внимательно осмотрел: шальная пуля точно в них не попадала, чтобы судить, остановились ли они именно в момент смерти Раскатова, или стоят так уже неделю.

- А во сколько нашли тело?

- Вдова говорит, что без четверти час ночи, - Девятов, судя по всему, уже забыл обиду и увлеченно высматривал что-то на полу с лупой.

- Надо бы поинтересоваться у нее, работают ли вообще эти ходики… - отметил для себя Кошин. - Что ты ищешь там, на полу? - он подошел ближе.

- Да вот, - отозвался Девятов, - ты на меня идиотом ругаешься, а я кое-что нашел… графа-то у стеллажа застрелили, а мазки крови почему-то дорожкой тянутся через всю залу от самых дверей.

Кошкин, насторожившись, тоже взял лупу и сам начал изучать паркет. Насчет «дорожки» Девятов, правда, погорячился: бурые мазки - будто по полу что-то тащили - действительно можно было отыскать на паркете, но располагались они несколько хаотично и были хорошенько растоптаны. Что любопытно - к телу графа они не вели, едва ли это его кровь. В основном следы были уже смазаны, но кое-где, особенно у дверей это были вполне различимые обильные пятна.