Теперь Лукас уже не был моим младшим братцем. Я не могла командовать им. Я была всего лишь сестрой из провинции, и он мог относиться ко мне покровительственно, как когда-то я к нему.

Подобный поворот дел меня не устраивал, и я поняла, что моя мать была права. Я сама отрезала себя от мира, интересуясь только домашними делами, в то время как вокруг происходили огромные перемены.

После церемонии бракосочетания состоялся банкет, а затем бал. Я плохо знала новые танцы, но, обладая прирожденным чувством ритма, сумела все-таки не ударить в грязь лицом. Мои родители с гордостью представляли меня людям, которых считали подходящими для этого, и таким образом я познакомилась с несколькими молодыми людьми, которых при желании можно было бы назвать женихами. Многие из них в свое время были знакомы с Эдвином, и то, что я его молодая вдова, вызывало интерес ко мне. Но все они проигрывали в сравнении с моим любимым Эдвином. Их широкие штаны, украшенные кружевами, ниспадающие шейные платки, огромные парики, парчовые и шелковые камзолы, сплошь расшитые лентами (ленты вокруг пояса и на коротких рукавах, ленты даже на париках!), делали их изысканными щеголями. Трудно было воспринимать эти нежные благоухающие духами создания как мужчин. Насколько они отличались от моего отца и лорда Эверсли, которым их военные мундиры придавали такое достоинство! Я не ощущала ничего, кроме желания убежать от этих надушенных типов с их назойливым остроумием, поверхностными суждениями и постоянными намеками.

Я была вдовой, а не какой-то неопытной девчонкой, и от меня ожидали, что я буду понимать их намеки и отвечать на них.

Я даже обрадовалась, когда меня пригласил на танец Карлтон Эверсли.

— Нельзя назвать меня хорошим танцором, — предупредил он. — Но зато я могу спасти вас от бедняги Джемми Тримбла. Он глупый парень, и видно, как он утомил вас.

Я подняла брови, а он продолжил:

— Предупреждаю, вам может показаться, что ситуация изменилась к худшему.

— Хорошо, что вы подали мне эту мысль.

— Не всегда во благо следовать собственным наклонностям. Увидев вас, я подумал, как очаровательно вы выглядите в этих модных одеждах. Вам следует чаще украшать собой светское общество. Вы вносите в него свежую струю, кажетесь явившейся сюда из иных сфер.

— Наверное, деревенской мышкой?

— Мышки могут быть очень милыми, особенно если они деревенские.

— А кто же все эти изысканные существа? Вероятно, кошки, которые пришли ловить мышек?

— Вот именно. Они вышли на охоту. Видите ли, им совсем недавно разрешили свободно гулять. Теперь они получили возможность открыто развлекаться. Их испорченность стала просто забавной. Она всего лишь вызывает смех их друзей, а не осуждение на вечные муки, как в недавнем прошлом.

— Вы весьма легкомысленны.

— Это мой вечный недостаток. Но я хочу сказать совершенно серьезно, что очень рад встретить вас здесь. Наконец-то вы решились доверить своего драгоценного Эдвина нянюшкам. Ручаюсь, что вы даже сейчас размышляете, все ли с ним в порядке. Сознайтесь!

— Я действительно думаю о нем.

— Старушка Салли Нуленс присматривала за его отцом и за его тетушкой. Она подобна ангелу-хранителю с пылающим мечом. Пару раз я получал от нее тумаки во время моих попыток сделать из Эдвина мужчину. Она боялась, что несколько жесткое отношение убьет ее любимчика. Любопытно, не повторяется ли история?

— Что вы имеете в виду?

— Мы не должны вырастить Эдвина феминизированным юным джентльменом, боящимся выйти во двор, чтобы не простудиться.

— Я знаю, как я хочу его воспитать.

— В определенных аспектах — да. Вы окружите его преданной любовью. Но уже сейчас он твердо знает, что если он станет чересчур рисковать, то его мама ударится в панику. «А что скажет твоя дорогая мамочка? — спросит Салли Нуленс. — Это опасно, вот что она скажет». И маленький Эдвин подумает: «Лучше быть поосторожнее. Я слишком хрупок и могу пострадать, если начну что-то делать». Так нельзя воспитывать мальчиков, кузина Арабелла.

— Вы преувеличиваете. Он научится ездить верхом, фехтовать, делать все, что должен уметь мальчик.

— Ему не хватает отца. В таком возрасте ребенку необходимы оба родителя: нежная любовь матери и твердая рука отца.

— Очень мило с вашей стороны проявлять такую заботу.

— Заботу? Ну конечно, я озабочен. Речь идет о будущем лорде Эверсли. На молодого Эдвина будет возложена большая ответственность, так же, как и на вас.

— У его дедушки впереди еще долгие годы жизни.

— Мы все на это надеемся, но, когда наследует внук, он обычно делает это до совершеннолетия. Вот почему Эдвина нужно особенно тщательно готовить к его роли. Обещаю вам помочь. В конце концов, это моя обязанность. В определенном смысле я являюсь его наставником. Я знаком с делами Эверсли не хуже, чем мой дядя. Вы забыли о том, что после смерти Эдвина-старшего и до рождения малыша я являлся наследником всего того, что теперь должно перейти к вашему сыну.

Боюсь, от его внимания не ускользнуло, что я вздрогнула при этих словах.

— О да, — продолжал он. — Дважды мои ожидания не оправдались. Когда-то давным-давно, до того, как родился ваш муж (ведь я старше его на несколько лет), я считал, что после смерти моего дяди все перейдет ко мне. Затем появился Эдвин, и я отступил на шаг назад. Эдвин умер — и я сделал шаг вперед. Затем появился маленький Эдвин, и я оказался там, где нахожусь сейчас.

— Вы… обижены?

— Умные люди не обижаются на судьбу, дорогая кузина. Чему быть, того не миновать. Это мудрая поговорка, да и возможно ли по-иному? Бранить то, что случилось, — значит напрасно тратить время. Я говорю вам это лишь для того, чтобы вы поняли, почему меня так интересуют вопросы наследования и почему я так хочу, чтобы ваш сын был достоин своей роли, когда настанет его пора.

— Я полагаю, его дедушка прекрасно сознает все это. Он возьмет воспитание Эдвина в свои руки, как только тот достигнет соответствующего возраста.

— А я выполню свою задачу. Надеюсь, вы не выскочите поспешно замуж.

— Я не собираюсь замуж — ни поспешно, ни как-то иначе.

— Иногда такие намерения появляются за один вечер. Насколько мне известно, вы познакомились и поженились с Эдвином в очень короткое время, так что вы, видимо, из тех дам, которые умеют быстро принимать решения. Мне это нравится. Я сам люблю так поступать. Я знаю, чего я хочу, и знаю, как этого достичь… как, вероятно, и вы. Но мне хочется, чтобы вы знали, что всегда можете рассчитывать на мою помощь.

— Буду помнить об этом.

— Хотелось бы мне иметь возможность оказать вам самую большую помощь.

Я ничего не поняла и промолчала. Карлтон тихо рассмеялся, в его смехе опять сквозила насмешка.

— Мне, конечно, известно, какое решение было бы идеальным для будущности юного Эдвина. Увы, к тому слишком много препятствий.

— Я в самом деле не понимаю, о чем вы говорите.

— Короче: как хорошо было бы, если бы вы решили выйти замуж за меня, а я имел бы возможность к этому.

Я в ужасе отстранилась от него.

— О, я всего лишь размышлял о том, как удобнее было бы уладить дело. Ничего больше, уверяю вас. Всего лишь предположения. «Если бы», «если бы» и еще раз «если бы»…

— Непреодолимый барьер из «если бы», — сухо ответила я. — Я вижу отца. Он смотрит на нас. Проводите меня к нему.

— С удовольствием. Ах да, еще одно. Вам обязательно надо сходить в театр, раз уж вы выбрались в город. Я все устрою к завтрашнему дню. С нами пойдут Карлотта и мой дядя. Я приглашаю ваших родителей и надеюсь, что вы захотите присоединиться к ним.

— Спасибо, — сказала я.

* * *

Этот человек привел меня в замешательство. Мне не понравилось, как он пожимал мою руку во время танца. Если бы не насмешка в его глазах и не легкая манера ведения разговора, к которой я постепенно привыкала, я была бы, пожалуй, более встревожена. Невозможно поверить! Неужели он действительно считает, что в иных обстоятельствах мы могли бы пожениться? Конечно, это могло бы произойти только ради Эдвина. Карлтон видит в себе единственного человека, способного должным образом воспитать моего сына, и это лишь потому, что Эдвин, появившись, отнял то, чем Карлтон надеялся обладать. Но в любом случае он женат. И слава Богу! Что за удивительный человек! Что за странный разговор! Правда, он происходил в меняющемся обществе, которое становилось все более и более смелым. Люди вели себя так, будто долгие годы сидели в тюрьме, а теперь, попав на волю, решили вознаградить себя за вынужденное воздержание.

И еще кое-что беспокоило меня в Карлтоне Эверсли. Я не сознавалась себе в этом, но где-то в глубине души допускала, что он оказывает на меня сильное влияние. Я не забыла слова матери, произнесенные ею когда-то: «Такие женщины, как мы, должны жить в замужестве. Мы не способны быть одинокими». Я знала, что она думает о своей сестре Анжелет, которая питала отвращение к телесному общению и вследствие этого разрушила свой собственный брак. В этом отношении я не до конца понимала себя. Меня вполне удовлетворяло то, как это складывалось у нас с Эдвином. Я разделяла его страсть и одновременно не могла испытывать влечения к кому-либо другому. Я тосковала по Эдвину, все еще любила Эдвина и верила, что буду любить его до конца своих дней. Я хотела Эдвина, но не могла представить на его месте никого другого.

Возможно, я просто не до конца повзрослела. Возможно, я была, как выразился Карлтон, «деревенской мышкой». Конечно, за те дни, что я провела в обществе, столь сильно отличавшемся от общества Эверсли, мои горизонты расширились. Я начала задумываться, не слишком ли упрощены мои взгляды на жизнь. Черное для меня было черным, а белое — белым, и никаких оттенков я не видела.

Эти мысли опять обратили меня к личности Карл-тона. Я считала его повесой. Он хорошо вписывался в это безнравственное общество. У него была жена, и я знала, что они, по их собственному выражению, «ходили своими дорожками». Видимо, такая жизнь устраивала обоих. Они придавали огромное значение тому, что называли «своей свободой». Но были ли они счастливы? В этом я не была уверена. Существовало так много вещей, в которых я не была уверена, и особенно — во всем, что касалось Карлтона.

Меня беспокоило, что, едва Карлтон входил в помещение, я сразу чувствовала его присутствие. Он был выше большинства мужчин и, по-видимому, с полным безразличием относился к производимому им эффекту, что, по-моему, можно было бы назвать позой. Создавалось впечатление, что ему совершенно безразлично, как к нему относятся окружающие. У Эдвина не было этой черты. Эдвин всегда стремился вызвать у всех ощущение легкости и радости. Карлтон старался казаться безразличным. Он был очень самоуверен. Более того, груб, — решила я. И еще одно. В нем всегда ощущалось мужское начало, в какие бы костюмы он ни одевался. Никакое количество бархата и кружев не могло заставить Карлтона казаться женоподобным.

Мне было непонятно, почему он проводил так много времени при дворе, в то время как душой — я уверена — стремился в Эверсли. Впрочем, потеряв права на наследство, он был вынужден делать самостоятельную карьеру и, возможно, именно этим и занимался при дворе. Но в то же время его волновали дела в Эверсли. Он желал воспитать молодого Эдвина так, чтобы тот был способен достойно выполнить свой долг.

Самые различные мысли кружили у меня в голове. Я была не способна уловить их и разобраться в них. Да мне и не хотелось этого. Некоторые из них были просто абсурдными… Слишком смехотворными для того, чтобы рассматривать их всерьез.

Но мне хотелось бы прекратить думать о Карлтоне Эверсли.

* * *

У моих родителей на этот день имелись иные планы, и они не могли присоединиться к нам, так что в карете лорда Эверсли, ехавшей к театру, находились мой свекор, Карлотта, Карлтон и я. Поездка по улицам Лондона к Кингз-хаусу на Друри-лейн уже сама по себе являлась приключением. Улицы были заполнены толпами людей. Кареты, подобные нашей, направлялись к театру, в них сидели изысканно одетые кавалеры и дамы с подкрашенными глазами и мушками на щеках. Какой контраст они составляли с оборванными нищими и с теми, кто жил своим умом! Я видела этих ловкачей, быстро пробирающихся среди толпы, и была уверена в том, что кое-кто из прохожих сегодня обеднеет на содержимое своих кошельков. Улицы были плохо освещены, кое-как замощены булыжником и покрыты грязью, так что мне не хотелось бы оказаться на месте пешеходов, на которых время от времени летели потоки грязи из-под колес проезжающих экипажей. Я никогда в жизни не видела такого контраста богатства и нищеты, как сегодня на улицах Лондона.

— Не вздумайте как-нибудь отправиться на пешую прогулку! — предупредил меня Карлтон. — Вы постоянно будете подвергаться опасности.