— Возможно, это все-таки был Ли.

— Может, и так. Он был там с ружьем, стрелял по голубям. Это вполне вероятно. И все-таки… он настаивает на своем. Он все время плакал, Салли никак не могла его утешить. Он продолжает утверждать, что это не он. Выстрел прозвучал прямо над его головой… то есть из кустов за домом. Ну что ж, может быть, это и он. Наверное, он просто не понял, куда стрелял. Вообще-то Ли никогда не лжет.

— Если стрелял он, это просто несчастный случай.

— Конечно. Никто и не думает, что Ли хочет тебе зла. Он обожает тебя. Однако я постараюсь выяснить… если сумею.

— Но кто другой мог это сделать? Если это не Ли и не Молодой Джетро…

— Это мог быть кто-то из слуг, кто теперь боится признаться.

— Наверное, нам лучше об этом забыть.

— Ты слишком разволновалась. Да, лучше забыть об этом.

Но я знала, что он не забудет. Я лежала в постели, радуясь тому, что он так беспокоится обо мне.

Впрочем, радовалась я недолго. Мою руку освободили от повязок, затем я перестала носить ее на перевязи и убедилась в том, что на ней останутся лишь незначительные шрамы, но вместе с тем я стала ощущать, что в доме царят какая-то напряженность, страх, сознание того, что дела обстоят совсем не так, как кажется.

— Вы перенесли сильное потрясение, — говорила мне Салли Нуленс, а Эллен кивала, соглашаясь с ней. — Вначале выкидыш, — продолжала Салли, — а потом еще и это. Слишком много бед свалилось на одно тело. Это начинает действовать на нервы, вот что.

Эллен сказала:

— Да, как известно, беда не приходит одна, а чаще по две, по три.

— То есть мне следует ждать третьей? — спросила я.

Салли сказала:

— Поберечься никогда не мешает. Но для начала надо привести вас в порядок. У меня есть особое средство, и оно сделает чудеса, верно, Эллен?

— Вы имеете в виду пахту, которую сами готовите?

— Вот именно, — ответила Салли. — Будете пить ее каждый вечер перед сном, госпожа Арабелла. Ваш сон станет от нее тихим и мирным, а, как известно, ничто так быстро не ставит человека на ноги, как хороший сон.

Вот так они меня убеждали, но, хотя я пила чудодейственное питье Салли, спалось мне плохо. Мое беспокойство, видимо, нельзя было снять столь слабыми средствами.

Ко мне вернулись старые подозрения. Действительно ли Карлтон любит меня? Действительно ли он хочет меня теперь, когда я не смогла дать ему сына? Как великолепно он умел обводить вокруг пальца «круглоголовых», делая вид, что он один из них! Он был ничуть не худшим актером, чем Харриет.

А сама Харриет? С ней что-то происходило. Она по-прежнему выглядела счастливой, хотя перестала проводить со своим сыном так много времени, и мне показалось, что ее удовлетворенность объясняется отнюдь не материнскими чувствами. Я вспомнила, как мы приехали с ней и Эдвином в Англию. Не такое ли выражение довольства я видела тогда на ее лице?

Что это могло значить?

Когда я выходила в сад прогуляться, ноги помимо воли несли меня к беседке. Она стала оказывать на меня странное воздействие. Теперь, когда с деревьев опали листья, беседку можно было разглядеть из окна спальни, и у меня сложилась привычка смотреть на нее.

Однажды, когда ноги вновь привели меня туда, я услышала, что кто-то выкрикивает мое имя, и, обернувшись, увидела, что ко мне бежит Частити.

— Не ходите туда, госпожа! — сказала она. — Никогда сюда не ходите. Здесь привидения.

— Чепуха, Частити, — сказала я, — никаких привидений не существует. Если хочешь, давай зайдем туда вместе.

Она заколебалась. С того дня как я подарила ей стеклянную пуговичку, она питала ко мне особую благосклонность.

— Пойдем! Зайдем и посмотрим. Я докажу тебе, что бояться там нечего. Это просто четыре стены, заросшие кустами, которые давным-давно никто не подстригал.

Частити взяла меня за руку, и, пока мы шли к беседке, я чувствовала, что ей хочется увести меня отсюда.

Я открыла дверь и вошла внутрь. Воздух здесь был несколько затхлым. Пахло мокрым деревом и гниющими листьями.

Здесь они были вместе… Харриет и Эдвин… Мои глаза обратились к окну, сквозь которое смотрели на них фанатичные глаза Старого Джетро. Мне казалось, что я слышу звон разбитого стекла, звук смертельного выстрела… раздавшийся еще ближе, чем тот, который ранил меня. Я представляла себе Харриет, потрясенную и все же сохранившую достаточно самообладания для того, чтобы побежать к Карлтону и сообщить ему о случившемся.

Частити смотрела на меня глазами, округлившимися от ужаса.

— Госпожа, здесь правда живут привидения. Давайте уйдем быстрее…

«Да, — подумала я, — Здесь живут привидения… Привидения моих воспоминаний. Мне не стоит возвращаться сюда».

Частити тянула меня за руку, и мы вышли наружу.

— Ну, вот видишь, бояться здесь нечего, — сказала я.

Она как-то странно взглянула на меня и ничего не ответила. Я заметила, что, пока мы не удалились от беседки, она изо всех сил сжимала мою руку.

В этот вечер, глядя из окна спальни, я увидела возле беседки свет. Я смотрела как завороженная, наблюдая за огоньком, мелькающим в кустах.

Потом свет исчез. Я решила, что это был фонарь. Интересно знать, кто держал его в руках и заходил ли он — или она — в беседку?

И зачем?

Я еще долго смотрела из окна, но свет больше не показывался. И я начала думать, что это мне померещилось.

Я все еще была слаба.

Салли сказала:

— Женщине нужно год, а то и два, чтобы прийти в себя после выкидыша. Некоторые говорят, что это хуже, чем роды, потому что это неестественно. А потом, конечно, еще и тот случай…

Кажется, она была права. Я была уже не той Арабеллой, что прежде. Временами мне хотелось уехать в Фар-Фламстед и попытаться рассказать своей матери о тех сомнениях и подозрениях, которые постоянно преследовали меня.

И все-таки мне надо было оставаться здесь. Я чувствовала, что в доме происходит что-то, глубоко затрагивающее мои интересы. Мне хотелось избавиться от этого беспокойства, от ощущения постоянной угрозы.

Неужели кто-то стрелял, рассчитывая убить меня? Говорили, что мне очень повезло: дробь попала в руку. Если бы она попала в голову или в другие жизненно важные органы тела, исход мог оказаться фатальным.

Если это не случайный выстрел Ли, то чей? Кто-то целился в голубя… или в меня?

Карлтон опять зачастил в Уайтхолл. Иногда он казался немного печальным, словно размышлял о том, что же не ладится с нашим браком, поскольку после этого взрыва нежности, связанного с несчастным случаем, наши отношения обострились, причем обоюдно. Я была неспособна определить свои чувства к нему. Я хотела, чтобы он любил меня, был со мной, вел себя как муж. Временами мне казалось, что я пытаюсь заставить его стать совсем иным человеком, чем он есть. Я стала подозрительной, неуверенной, постоянно спрашивала себя: возможно ли, чтобы мужчина, живший такой жизнью, как он, вдруг исправился и стал верным мужем? Я не могла забыть Эдвина и то, как ему удавалось обманывать меня; и я понимала (хотя и пыталась с этим бороться), что он продолжает оказывать влияние на мою жизнь.

Беседка по-прежнему завораживала меня. Как-то раз во второй половине дня, когда в доме все утихомирились, я вышла в сад и ноги сами понесли меня в том направлении.

На дворе стоял ноябрь — мрачная погода, почти все листья опали и лишь кое-где зеленели хвойные деревья. На ветвях растянулась паутина: настал сезон пауков.

Подойдя к беседке, я услышала голос, который, казалось, читал панихиду. Я подошла еще ближе и, к своему изумлению, увидела, что возле стены беседки на коленях стоит мужчина. Я сразу узнала Молодого Джетро.

Приблизившись вплотную, я стала рассматривать его. Он стоял на коленях, сложив руки, словно для молитвы. Я поняла, что он и в самом деле молится.

Неожиданно он замер, должно быть, ощутив мое присутствие. Он резко обернулся и взглянул на меня своими безумными глазами, почти спрятанными под косматыми бровями.

— Что вы здесь делаете? — спросила я.

— Молюсь, — ответил он. — Молюсь Господу. Здесь когда-то совершилось убийство. Это проклятое место. Я молюсь Господу за душу своего отца.

— Я понимаю…

— О, Господи, спаси его душу от вечных мук, — сказал Джетро. — Он совершил это, считая, что действует во славу Господню, но Книга говорит нам: «Не убий», а это значит не убий даже во имя Господа. Мой отец убил здесь человека. Тот был воплощением сатаны, пойманным за сатанинским делом… но Господь говорит: «Не убий».

Я мягко сказала:

— Все это было так давно, Джетро. Лучше всего позабыть.

— Он сейчас горит в аду. Такая благочестивая жизнь, и всего один неверный шаг… и вот он горит в аду.

Мне вновь представилась эта сцена. Смогу ли я когда-нибудь забыть об этом? Свидание в беседке, и безумец с ружьем. Любовники, пойманные на месте преступления. Запретные ласки, и мгновенная смерть Эдвина. Харриет, бегущая к дому, и этот уверенный в своей правоте человек Божий, возвращающийся в свой амбар и считающий, что сотворил благое дело. А потом? Страдал ли он от раскаяния? Он был убийцей, независимо от мотивов убийства. И он нарушил заповедь Господню.

Меня терзала жалость к этому странному полубезумному человеку. Мне хотелось утешить его, сказать, что я, страдавшая и потерявшая своего мужа из-за поступка его отца, прощаю его, и сам он должен забыть об этом.

Но говорить с ним было бесполезно. Я понимала, что рассуждения и Молодой Джетро — противоположные понятия. Для него существовал лишь Закон Божий, такой, как он его понимал, и он верил в то, что его отец, несмотря на всю его святость, совершил смертный грех.

Я повернулась и пошла прочь, а вслед мне неслись его молитвы.

Теперь я могла быть твердо уверена: в меня стрелял кто угодно, но только не Молодой Джетро, и теория Карлтона, в соответствии с которой семейство Джетро питает враждебность к нашему семейству из-за того, что мы роялисты и, по их мнению, несем ответственность за достойное сожаления состояние страны, — эта теория не имеет ничего общего с истиной.

Значит, это был кто-то другой.

Это был Ли, внушала я себе. Возможно только такое объяснение. Бедный мальчик, он выстрелил в ошибочном направлении, а затем так испугался, что сумел убедить себя в том, будто ничего подобного не было.

Теперь все, что мне оставалось сделать, — это восстановить свое внутреннее здоровье, поднять свой дух, избавиться от опасений и вновь почувствовать радость жизни.

Карлтон опять находился в отъезде. Я сидела в детской вместе с Салли, перебиравшей детские вещи, чтобы выяснить, чего нам недостает. Позже мы собирались поехать в Лондон и купить все необходимое.

Бенджи и Присцилла по настоянию Салли спали после обеда, а мальчики отправились на верховую прогулку.

Я как раз собиралась рассказать Салли о молитвах Молодого Джетро возле беседки, когда в комнату вошла Карлотта.

Она подошла к колыбелькам и взглянула на спящих детей.

— Какой мирный вид! — прошептала она.

— Посмотрели бы вы, как они выглядели полчаса назад, — сказала Салли. — Бенджи орал словно резаный, а госпожа Присцилла упала и испачкала свое чистенькое платьице.

— А теперь уже все забыто, — заметила Карлотта. — Как быстро забываются их неприятности! Я думаю, нам что-то надо сделать с беседкой. Этот угол совсем зарос.

— Да, — ответила я, внезапно насторожившись.

— А мне кажется, что эту рухлядь вообще нужно снести, — вставила Салли. — Что вы думаете об этом платьице из муслина, госпожа? Присцилла уже почти выросла из него, а оно совсем целенькое. Думается, я его постираю и спрячу. Кто знает, может, оно еще нам понадобится.

Она намекала на то, что через некоторое время у меня могут быть еще дети. Такая уж у нее была привычка — делать все для укрепления моего духа. Милая Салли!

— Я не удержалась и зашла в старую беседку, — сказала Карлотта. — Грязь и запустение! Да, я думаю, нам следует снести ее. Должно быть, когда-то мозаичный пол был очень красив.

Я представила себе пол — мозаика, выдержанная в белых и бледно-голубых тонах, залитая алой кровью Эдвина, и Харриет, которая в панике глядит на него, не зная, что делать.

Мне необходимо была прекратить рисовать себе эти картины всякий раз, когда кто-то упоминал о беседке.

— Я наступила на одну из плиток, и оказалось, что она качается, — продолжала Карлотта. — Я решила поставить ее на место и вдруг обнаружила под ней забавные вещицы… вроде маленьких куколок… Наверное, кто-то спрятал их под каменными плитками. Что это может быть?

Она достала из кармана платья две маленькие фигурки.

— Как вы думаете, что это такое? — спросила она. Салли подошла, чтобы взглянуть, и побледнела. Я увидела, что это восковые куколки. Одна из них кого-то мне напоминала глазами, формой носа. Она напоминала меня!

Я взглянула на Салли и увидела, что ее лицо, только что бывшее бледным, стало почти алым.