Анастасия Эльберг - Слишком хорошо, чтобы быть правдой (2)

(Мадена) Шели пришла минута в минуту. Она не любила опаздывать, так как считала себя деловой женщиной.

– Мадена, ты ещё не готова? – притворно ахнула она. – Если мы опоздаем, это будет сущий позор.

– Это всего лишь спектакль…

– Не имеет значения. Сегодня ты опаздываешь в театр, завтра – на свидание, послезавтра – на работу или же на деловую встречу. И что о тебе подумают люди?

Не одевай эти туфли. Ты не умеешь ходить на каблуках.

Я вздохнула и открыла шкаф в поисках более подходящей обуви.

Мы с Шели были ярким примером того, что безнадёжные оптимисты и слепцы именуют "лучшими подругами". В женскую дружбу я, разумеется, не верила, да и мы с Шели были слишком разными для того, чтобы дружить. Я – совершенно обычный помощник адвоката, человек без амбиций и честолюбивых планов на будущее. Шели – финансовый аналитик одной из нью-йоркских бирж, владелица магазина модной одежды, акционер фирмы, производящей эту самую одежду, честолюбивая феминистка. Вряд ли такие разные люди способны на то, чтобы дружить, не опошляя отношения той самой завистью, на которую способны только лишь женщины.

Шели жалела меня и иногда давала мне деньги. Я от денег не отказывалась, но никогда их не возвращала по одной простой причине – у меня их не было. Шели выбирала мне обувь, косметику, одежду, духи, спортивные залы и мужчин. Я одобряла её выбор. Нам обеим было комфортно. Мы были счастливы.

– Представляешь, – снова заговорила Шели, – этот продавец из магазина решил за мной приударить.

– Ты же говорила, что он гей? – удивилась я.

Шели раздосадованно тряхнула головой.

– Я ошиблась. Мадена, я не ошибаюсь только в цифрах. Во всём остальном я – простая смертная.

Всю дорогу Шели, не умолкая, рассказывала о том, как мнимый гей пытается за ней ухаживать.

– Он дарит мне ужасные розы. Белое золото. И фальшивые бриллианты! – Она всплеснула руками, на миг оторвавшись от дороги, и я всерьёз испугалась, что её новенькая "тойота" спикирует в кювет (за два года она разбила три машины). – Ты представляешь? Мне! Женщине, халат которой стоит в десять раз больше, чем его лучший костюм!

Шели закончила рассказ, когда мы сидели на одной из скамеек в парке рядом с театром. Закончила в довольно-таки неожиданном для неё ключе.

– Но при всём при этом… он очень милый парень. Правда, немного нагловатый. Из тех, кто говорит вместо "женщина" "баба".

И тут мы обе явственно услышали:

– Иган, может, мы не будем говорить о бабах? Это меня раздражает.

Чуть поодаль беседовали двое приятелей.

Один из них, высокий шатен, стоял, прислонившись спиной к фонарю, и курил, поглядывая на собеседника. На нём была зелёная шёлковая рубашка, чёрные брюки и до блеска начищенные классические туфли. Резкие черты лица и чуть смугловатая кожа делали его похожим на дитя страсти славянки и восточного мужчины (или наоборот?). Прошлое у молодого человека было спортивное – об этом говорили не только фигура и осанка, но и резковато-волевые жесты, на которые он не скупился.

Незнакомец был идеально выбрит и очень аккуратно пострижен по современной моде.

На его запястье поблескивали новенькие "Casio", а дорогие запонки очень удачно дополняли картину. Он улыбался улыбкой человека, который является хозяином своей жизни. Немного надменной и нагловатой, но всё же очень тёплой и искренней.

Шатен относился к разряду тех мужчин, в которых женщины влюбляются быстро и надолго. И очень редко навсегда.

Его собеседник являл собой полную противоположность. Это был мужчина средних лет с невероятно бледным и невыразительным лицом. Он сидел на скамейке, слегка ссутулившись, и смотрел на шатена снизу вверх. У мужчины были светлые волосы почти до плеч, уложенные наспех (или не уложенные вообще) и как минимум двухдневная щетина. Простенький серый костюм только добавлял ему невзрачности.

Вид у блондина был очень усталый и печальный. Присмотревшись, я поняла, что они почти ровесники. Но вселенская печаль на лице у этого безутешного человека делала его похожим на старика.

Блондин был мужчиной, которых Шели называла мужчинами моего круга.

Впрочем, сейчас блондин её не интересовал.

– Модник и "белый воротничок", – проговорила Шели, разглядывая шатена. – Ну и хлыщ.

– Хорошая туалетная вода, – попыталась разрядить обстановку я.

– "Burberry". Угадай, чья. Помолчи, Мадена. Я хочу послушать.

И Шели услышала то, что она хотела услышать.

Шатен достал пачку "Парламента" и "зиппо" – разумеется, дорогую, как и полагается тем мужчинам, которые пользуются "Burberry".

– Поговорим о бабах в другой раз, – сказал он своему другу таким тоном, будто хотел его утешить.

– Последите за языком, мистер! – довольно-таки резко бросила ему Шели.

Шатен повернулся к нам. У него были каре-зелёные глаза и длинные пушистые ресницы, которым позавидовала бы любая женщина.

– Это вы мне, мисс? – неподдельно удивился он.

– Разумеется, вам. Вы говорите про баб или кто-то другой?

– Во-первых, про баб тут никто не говорил. Напротив, я сказал своему другу, что эта тема меня раздражает. Во-вторых, слова "последи за языком" я слышал только от своего отца. А вы не очень похожим на моего отца, мисс. Я уже не говорю о том, что подслушивать чужие разговоры – это дурной тон. Вас плохо воспитали.

– Вас тоже. Вы выросли шовинистом.

Слова, которые мужчины считали оскорблением, шатен воспринял иначе. Он улыбнулся, показав отличные белые зубы (вероятно, они достались ему вместе с восточным чертами лица и смугловатым оттенком кожи), после чего закинул голову и расхохотался.

Смеялся он так заразительно, что его депрессивный друг тоже не удержался от улыбки.

Улыбнулась и я.

Единственным человеком, который не улыбался, была Шели.

– Я сказала что-то смешное, мистер? – спросила она ледяным тоном – Да. Назвали меня… – Он опять улыбнулся, но на этот раз сдержал смех. – Шовинистом. Ох, я давно так не смеялся. Спасибо вам, мисс, вы меня развеселили.

Нет, я не шовинист. К счастью или к сожалению. А вот у вас взгляды определённо феминистические.

– А что вы имеете против феминисток? – спросила Шели с явным вызовом.

Шатен присел на скамейку рядом со своим другом.

– Глупо, – глубокомысленно изрёк он.

Шели злобно вытянула шею.

– Глупо? – переспросила она с плохо скрываемым раздражением.

– Конечно, глупо, – кивнул шатен. – Начнём с того, что это фанатизм. А я не люблю фанатизма. Теперь вот что. Феминизм изжил себя. Разумеется, раньше в нём была потребность. Скольких великих женщин мы бы лишились без феминизма! Маргарет Тэтчер, Индира Ганди, Гольда Меир… да что там, список можно продолжать. Но в современном мире, мисс… вы добились того, чего хотели. Ваши права уже никто не ущемляет. Женщина-профессор. Женщина-инженер. Женщина-солдат. В наши дни феминизм преследует только одну цель – унизить мужчину и тем самым продемонстрировать, что женщина на порядок выше, чем он. Посмотрите правде в глаза, мисс. Мы не можем быть равными. Нас создали разными, для разных целей. И вместо того, чтобы продолжать эту феминистическо-шовинистическую грызню, нам следует объединиться и тем самым попытаться сделать этот мир лучше. Ненамного – на чуть-чуть.

Шели театрально зааплодировала.

– Браво, браво. Отличная речь. Она достойна того, чтобы её цитировали. Вы служили в армии, мистер?

Шатен, как мне показалось, смутился.

– Нет, мисс, но…

– Оно и видно.

– Я действительно не служил в армии, но лишь потому, что избрал для себя другой путь. Я решил посвятить свою жизнь науке. На самом деле, у нас с этим строго – каждый год мы обязаны посещать военные сборы. Три месяца в год. Физическая подготовка, рукопашный бой, владение холодным и огнестрельным оружием. Правда, ума не приложу, зачем нам всё это надо… Армия – это здорово, мисс. Но меня не устраивает сама система. Я не признаю жёстких рамок. Для меня очень важна свобода.

– То есть, вы хотите сказать, что женщины любят подчиняться, и именно поэтому они хотят служить в армии?

Шели лезла в бутылку. И шатен это прекрасно понимал. Он тяжело вздохнул и провёл ладонью по волосам, немного нарушив причёску.

– Ох, и далась вам эта армия, мисс. Может, поговорим о чём-нибудь другом? Хорошо, считайте меня шовинистом, мне всё равно – но я уверен, что женщине в армии не место. У нас, слава Богу, не Израиль. Мы можем переложить заботу о безопасности страны на плечи мужчин. А женщинам следует заниматься чем-то другим. Например, готовить, заниматься хозяйством. Знаете, у меня есть дом, но в плане денег я человек очень бережливый, поэтому домработницу нанимать не стал. Я готовлю сам и совершенно самостоятельно делаю уборку. Но… иногда очень хочется вернуться домой и найти на столе горячий ужин, приготовленный любимой… – Шатен посмотрел на Шели и запнулся. – Ладно, ладно, мисс. Только не злитесь, хорошо? Забудьте мои последние слова. Есть мужчины, которые готовят в сто раз лучше женщин. И делают уборку в миллион раз тщательнее. Но ведь есть вещи, которые мы действительно не можем делать. Например, дать жизнь маленькому существу… – На лице шатена появилось мечтательное выражение. – Что может быть чудеснее возможности подарить жизнь? Если бы я мог…

– Не могли бы, – оборвала его Шели. – У вас слишком низкий болевой порог.

Мечтательное выражение на лице шатена вмиг сменилось холодным.

– О да, – произнёс он немного высокомерно. – Именно поэтому вы решили немного потренировать нас. Только вот боль по какой-то непонятной мне причине не физическая, а душевная. И вообще, мисс, чего вы ко мне прицепились? Из-за баб?

Баба-баба-баба! – сказал он тоном капризного и упрямого ребёнка, которому строго-настрого запретили говорить плохое слово. – Вот. Довольны? А теперь отстаньте-ка от меня вместе со своей феминистической придурью. И без вас тошно.

И шатен демонстративно повернулся к нам спиной.

– Извинись, – шепнула я.

– Ещё чего!

– Ты разве не понимаешь, что виновата?

Шели задумчиво кусала губы. Ей пришлось бы сделать над собой усилие, чтобы это сказать.

– Да ладно вам, мистер. Извините, если я вас задела.

– Да ладно вам, мисс. Слов обратно не возьмёшь.

– Вам тоже следует извиниться.

– И не подумаю! – буркнул шатен. – И, если вы не заметили, я вас не простил. И не собираюсь. Очень надо!

Шели всплеснула руками.

– Да как вы только смеете! Кто вы? И кто я?!

– Я – востоковед-арабист. Учился в Гарвардском университете. На данный момент занимаю пост помощника советника по делам арабского мира, а также руковожу отделом арабских СМИ.

– Надо же. – В голосе Шели послышался сарказм. – Не думала, что такие слюнтяи, как вы, учатся в Гарварде. Держу пари, диплом у вас довольно-таки посредственный.

Вы явно любили заглядывать под юбки, а не в книги.

– Если вы разозлите меня, мисс, то вам придётся плохо, – предупредил Шели собеседник с таким серьёзным лицом, что она поморщилась. – А диплом у меня отличный. Кроме разговорного арабского. – Он нахмурился. – Чёртов Хомейни. Я чувствовал, что от него ничего хорошего ждать не стоит.

– Да, у меня тоже был такой преподаватель, – ляпнула Шели. – Ужасно строгий.

Шатен стал ещё печальнее.

– Аятолла Хомейни, – вздохнул он. – Иран. Революция. 1979 год. Учите историю, мисс.

– Ненавижу историю. Я финансовый аналитик. И работаю на бирже.

– Не перевариваю цифры. "По результатам сегодняшних банковских торгов…" Вот объясните мне, глупому. Что такой красивой, сексуальной, умной и знающей себе цену женщине делать на бирже? У вас должна быть другая профессия. Гораздо более романтическая… а, знаю! Стюардесса!

Шели совершенно неожиданно покраснела, как помидор.

Шатен победоносно улыбнулся – он сделал верный ход.

– Я люблю цифры, – ответила Шели. – Мне нравится логика. И точность.

Шатен поднялся, прошёлся перед нами, после чего остановился и пару раз качнулся на каблуках.

– В истории маловато и того, и другого, – задумчиво и немного печально изрёк он.

– И всё же я считаю, что каждый должен обладать минимальными знаниями в этой области. Мой отец – историк, доктор исторических наук. О, у него в голове целая энциклопедия, мисс! Я бы продал душу Дьяволу за то, чтобы знать хотя бы половину…

Но я нерадивый ученик. Я не могу учить то, что мне неинтересно. Древнейшая история, к примеру. Кому нужны все эти палки-копалки… Фу. – Шатен брезгливо сморщил нос. – Отец всегда ругал меня за такую избирательность.

– Интересно, как это – посвятить всю жизнь науке? – задала я вопрос.

– Полагаю, это чудесно. Это – самое лучшее, что только может быть. Я мечтаю об этом. Итак, вернёмся к истории. Её надо знать. Хотя бы потому, что иногда, анализируя прошлое, мы можем избежать ошибок в настоящем. Например, война в Ираке. Эта бессмысленная борьба за нефть. Нефть когда-нибудь закончится. Даже на Ближнем Востоке. А человеческие жизни никто не вернёт.