– Угу… – Он снова поцеловал ее. – Замечательная Рая. Спасибо ей.

– Подарок на Новый год… – изумленно повторила Надя. – Ну надо же…


Утром, едва открыв глаза, они так обрадовались друг другу и тому, что все произошедшее оказалось не сном. Как, наверное, оба не радовались еще никогда в жизни.

– Леон, миленький… – Она обнимала и тормошила его.

– Надя… Ты здесь!

– Конечно! А куда я могла исчезнуть из собственной квартиры! Кстати, ты оценил новый диван?

– Разве он новый?

– Ну да! Подарен мне некоей Зиной Трубецкой.

– Хорошие у тебя подруги – диваны дарят… Слушай, Надя, я вот что решил… – Приподнявшись на локте, он провел ладонью по ее телу.

– Что? – с радостным любопытством спросила она.

– Я никуда не уйду от тебя.

– Как это? – растерялась она.

– А вот так… – Он прижал ее к себе. – Я без тебя не могу.

Надя моментально представила себе Альбину – как та возвращается домой, а там – никого. Не о ком заботиться, некому готовить обед, стирать и гладить рубашки, не для кого благоговейно хранить тишину в доме – словом, «создавать условия». А Новый год? Одна, в пустой квартире, брошенная… Тут и здоровый человек умер бы от тоски и ужаса, что уж об Альке говорить…

– Нет! – вздрогнула Надя.

– Почему? Разве ты не любишь меня?

– Люблю…

– Так в чем же дело? Или ты боишься, что я стану мешать тебе? Но это временно, скоро мы с Альбиной разменяем нашу квартиру и все такое… – нахмурясь, торопливо заговорил Леон.

– Не в том дело! – перебила она. – Дело в Альке! С ней нельзя так поступать!

– Мы уже поступили… – Он усмехнулся, откинувшись назад.

Надя растерянно смотрела на него. Это был немного другой человек – не тот, которого она видела раньше. Этот новый Леон твердо шел к своей цели и ни в чем не раскаивался. Этот Леон мог думать не только о возвышенных материях, витая в мире звуков, но и о вполне реальных вещах – о размене квартиры, например…

– Мне очень жаль Альку, – пробормотала Надя. – Я тебя люблю, но… Вот что – давай еще раз хорошенько все обдумаем. Ты действительно готов изменить свою жизнь?

– Ага… И думать я не собираюсь. Я хочу быть с тобой – и точка.

Он неподвижно смотрел на нее – так же пристально, почти не мигая, как прошлым вечером.

– Какие у тебя глаза… – завороженно сказала Надя, сжав в ладонях его голову. – Ни у кого таких не видела. Словно камни драгоценные.

– Да ну? – усмехнулся он.

– Да! Такие… зеленовато-серые, ясные… – Она поцеловала его в подрагивающие веки.

– Ты мне не ответила.

– Вот что, Леон… Давай отложим все до начала января. Пусть пройдут праздники – а там уж делай, что хочешь… Нет, правда – слишком жестоко оставлять женщину прямо перед Новым годом!

Леон задумался. Кажется, доводы Нади показались ему вполне убедительными.

– Хорошо, – наконец согласился он. – После праздников я расскажу ей обо всем.

– Обо всем сразу – не надо! Лучше постепенно, исподволь… У нее слабое сердце, не забудь!

– Которым она вечно всех шантажирует! – с досадой произнес Леон. – И тебя в том числе…

– Леон!

– Ладно, не буду… Только учти – я не передумаю. Все очень серьезно.

– Правда? – Она положила голову на подушку – рядом с его головой.

– Правда… – Он поцеловал ее в нос.

– И я буду твоей музой? – весело спросила она.

– И ты будешь моей музой! – засмеялся он.

Так они смеялись и веселились – точно дети, пока за окном не стало смеркаться.

– Иди, – строго сказала Надя. – Альбина, наверное, уже приехала – она будет тебя искать.

Леон нехотя подчинился. Уже стоя у порога, он сказал:

– Надя… Я тебя люблю… Безумно, как сумасшедший! Я тебя обожаю… Какие еще есть слова? Все они принадлежат тебе… Да! – спохватился он. – Я тебе позвоню?

– Только тайком! Мы не можем испортить Альке Новый год.

– Ну да… А ты? С кем ты будешь в новогоднюю ночь?

– Ни с кем!

– Тебе будет грустно… – Он взял ее за руку.

– Мне будет грустно только в том случае, если Алька раньше времени начнет догадываться о нас. Все, иди!

Он уже шагнул за порог, а потом снова вернулся, чтобы сказать с серьезной, таинственной интонацией:

– Это судьба. Чему суждено случиться – то и произойдет. Как ты ни пряталась, как ни избегала меня, как ни старалась убежать – ты моя, и только моя. Любовь настигла тебя. Точно так же Данаю настиг золотой дождь! Не пытайся сопротивляться любви…

Он ушел, и Надя осталась одна.

«Самое тяжелое еще впереди… Что будет с бедной Алькой, боже мой, что с ней будет!..»

* * *

Перед старинным трехэтажным особняком, в котором располагалась художественная галерея, топталась небольшая очередь.

– Какой нынче народ стал на культуру падкий! – с непередаваемой интонацией произнесла Рая. – Нет, ну вы только посмотрите – очередь! А сегодня, между прочим, тридцатое декабря – самое время по магазинам бегать да салаты резать…

– И елку наряжать, – напомнила Надя.

– Вот-вот!

На большой полотняной растяжке, висевшей над входом, привлекала внимание надпись: «Фотохудожник Артур Сипягин. «Женщина в интерьере».

– Еле вас всех вытащила! – с укором произнесла Лиля. – Какие же вы все-таки клуши…

– Лилечка, я не отказывалась, – улыбнулась Альбина.

– Да, ты молодец, а вот Надька с Райкой… Надька, мы ж все на тебя пришли посмотреть! Эта выставка через неделю заканчивается…

– У меня работа, – попыталась оправдаться Надя.

Она солгала. Дело было вовсе не в работе – просто она боялась увидеться с Альбиной. Боялась, что Алька прочитает по ее лицу правду…

– А у меня любовь-морковь! – вызывающе объявила Рая.

– С Гюнтером, да? – жадно спросила Лиля. – Ну, которого Надька переводит…

– С ним, – гордо подтвердила Рая. – Все очень серьезно.

– Ой, мамочки, что будет, что будет… – пропела Альбина. Она выглядела очень хорошо – беленькая, ни тени румянца, черная челка мысиком торчала из-под зимней, отороченной мехом шляпки. Огромные, блестящие, кроткие глаза – словно у олененка Бэмби из детского мультфильма. – Райка, а если Колесов узнает?

– Мне плевать… – мстительно произнесла Рая. – Но он узнает – и скоро.

– О чем ты? – насторожилась Лиля. Сегодня на Лиле был коротенький полушубок и кокетливая шапочка – в бежевых, нежно-пастельных тонах. И оранжевые сапожки, оранжевая сумочка, шарфик в оранжевую клеточку…

– А вот о чем… – сделала таинственную паузу Рая. – Я, собственно, для того и пришла, чтобы сообщить вам, девочки, нечто сенсационное. Мы с Гюнтером…

– Так я и знала! – всплеснула руками Надя. – Вы с Гюнтером! Господи, и зачем я тебя с ним познакомила…

– Наденька, Наденька, не перебивай! – в один голос взмолились Альбина и Лиля.

– Так вот, – невозмутимо продолжила Рая. – Мы с Гюнтером решили пожениться. Мы поженимся и уедем к нему, на его родину.

Подруги растерянно переглянулись. Все молчали, ошеломленные новостью. Никто такого поворота событий и не предполагал.

– Вы – женитесь?.. – прошептала Надя.

– И уезжаете?.. – открыла Лиля свой хорошенький, похожий на сердечко ротик.

– А дети? – испугалась Альбина. – Райка, да ты спятила – а как же дети?!

– И мама твоя!

– Колесова, ты шутишь!!!

– Мы с Гюнтером женимся и уезжаем к нему домой. Детей берем с собой. Мама остается здесь, – громко повторила Рая. Обычно Рая любила немного приврать, но сейчас в выражении ее лица было нечто такое, что подруги поверили ей сразу и безоговорочно. Рая Колесова покидает их… Возможно, навсегда.

– Так и надо ему, твоему Генке! – вдруг мстительно произнесла Лиля. – Десять лет из тебя кровь сосал… Поезжай, Раечка, поезжай, ни о чем не жалей…

– Гюнтер хороший, Гюнтер тебя никогда не обидит!.. – воскликнула Надя.

– Райка, как же я за тебя рада… – От избытка чувств Альбина бросилась Рае на шею.

– И я тебя поздравляю!

– От всей души… Райка, молодец!

Надя и Лиля тоже принялись обнимать Раю.

– Да тише вы, сумасшедшие, задушите!

Они еще немного повздыхали, повосторгались, а потом нехотя поплелись к кассе, в хвост очереди. До выставки ли сейчас им было! Обсуждали только Райкину новость.

– Языка-то ты не знаешь…

– Ничего, выучу!

– Кстати, дети очень быстро привыкнут к чужой стране, к отчиму. У них мобильная психика, я читала…

– Да-да, Лилечка, ты права – с детьми проблем не будет.

– Гюнтер в тебя с первого взгляда влюбился, Райка…

На первом и втором этажах галереи была какая-то постоянная экспозиция. Но подруги игнорировали ее и пошли сразу на третий, где выставлялись работы Артура Сипягина.

– А ничего так… – огляделась Рая.

– Давайте Наденьку искать! – завертела головой Альбина.

«Женщина в интерьере»… Название оказалось очень точным. На каждой фотографии была женщина, в тех или иных декорациях. Блондинка в неглиже, развалившаяся на шкуре белого медведя – тот скалил клыки, и блондинка тоже очаровательно улыбалась… Брюнетка в полутьме, на фоне тяжелых штор и огненного заката, с длинным мундштуком и роковым выражением лица… Дамы за столом, играющие в карты (если приглядеться, становилось видно, что карты не вполне обычные – на каждой из них изображен мужчина)…

– Ой, вы вон на эту посмотрите – голая, на анатомическом столе… Ей какой-то мужик сердце вырезает! По-правдашнему или нет?

– Скорее всего, это фотомонтаж, Раечка…

– А мне вот это фото нравится. По-моему, очень стильно – она лежит на диване, с бокалом вина, а рядом питон клубком свернулся… Кстати, вы не находите – женщина на нашу Лилечку похожа?

– Что-то есть…

– Нет, а меня Артур не стал фотографировать, – вдруг обиженно произнесла Лиля. – Как я его ни просила…

– Да где же Надя изображена-то наша, в конце концов?..

Только в последнем зале они нашли то, что искали. Выставленные в нем фотопортреты были стилизованы под старинные картины. Здесь не было ни одного известного лица, хотя обычно такие вещи проделывают именно со знаменитостями, но тем даже интереснее выглядели фотографии. Игра фантазии в чистом виде, ирония над современной женщиной и одновременно преклонение перед ней.

Дама с горностаем – вместо горностая на руках изображенная держала лысую кошку породы сфинкс… Боярыня Морозова – суровая тетка, грозившая толпе с карусельных саней в парке Горького… И все такое прочее…

– Надька!

– Где, где?..

– Да вон же она!

Сердце у Нади дрогнуло, когда она увидела свой фотопортрет со стороны. Она немного не так его себе представляла.

Во-первых, сразу стало видно, что интерьер, на фоне которого она была изображена, выглядел вполне современно, несколько даже по-новорусски. Добротная кровать, постельное белье, балдахин, золоченый ангел – все словно только что из модного магазина. Выглядывающий из-за штор слуга – этакий нерасторопный телохранитель, впопыхах выскочивший из джакузи и забывший снять с головы полотенце…

Во-вторых, Надя не так уж была похожа на рембрандтовскую Данаю.

Или похожа?

– Ой, я не могу! – Рая почти носом уткнулась в фотографию. – Надька, бесстыдница…

– Замечательно. Просто замечательно! – серьезно произнесла Альбина. – Ты у нас настоящая красавица, Наденька.

– Но чем же я-то ему не подошла! – застонала Лиля. Она все никак не могла смириться с тем, что Артур не стал с ней работать.

– Надька, а ты сама что об этом думаешь?

…Обнаженная женщина лежала на кровати и тянула руку к золотому сиянию, лившемуся на нее сверху. Рыжевато-каштановые волосы завитками спускались на шею. Изгибы и впадины тела, нежная, яркая кожа, светло-карие глаза – как янтарь, улыбка радостная и немного безвольная – потому что сопротивляться этому золотому сиянию невозможно.

– А тебе идет оранжевая помада, – прищурилась Лиля.

– Меня не гримировали, – удивилась Надя. – На мне не было никакой помады.

Она вгляделась – в самом деле, губы отливали теплым оранжевым блеском. Нет, это не помада, это из-за освещения…

Надя вдруг вспомнила, что ей уже однажды говорили об этой ее особенности. Кажется, какой-то Сергей из санатория… Выходит, тот искуситель с теплохода оказался прав. Губы у нее на солнце приобретают оранжевый оттенок.

– Неужели это я? – удивленно произнесла она. – Никогда не думала, что я – такая.

– Да, ты такая, – усмехнулась Альбина и потрепала ее по плечу. – Даная ты наша…

Женщина на картине вся светилась нежными красками в определенной золотистой-рыжеватой гамме. Персиковые, абрикосовые оттенки…

– Ну, он, конечно, немного в фотошопе Надьку подправил, – критично заметила Лиля. – И нос у нее не такой…

– Нет, ее это нос, ее! – не согласилась Рая.

– Надя, да что ты такая потерянная? – удивленно спросила Альбина. – Все же хорошо!

«Ты пока не знаешь. Но через несколько дней Леон скажет: «Я ухожу от тебя…» Или не скажет, струсит? Нет, в том-то и дело, что скажет. Он ничего не боится, ему уже все равно. Это я боюсь – за тебя, Алька!»