Наши взгляды скрещиваются. Прекрати.

Его глаза слегка прищуриваются, прежде чем он отводит взгляд.

Хороший мальчик.

Я устраиваю целое представление, проверяя вес, но фиксатор уже был установлен под самым первым грузом, создавая минимальную нагрузку. Наверное, заводская установка, потому что, держу пари, им никогда не пользовались.

— Скажи, когда будешь готов, — тихо произношу я.

Он на секунду поджимает губы, раздражённо передёргивая плечами.

— Тебе обязательно смотреть?

Небрежно пожимаю плечами.

— Я наблюдала за твоей разминкой.

— Это другое, — скрипит он. — И, кстати, тоже жутковато.

— Ничем не могу помочь. У тебя получается сделать бешеное количество подтягиваний. Сомневаюсь, что у меня хватит сил даже на пять.

— А думаешь на одно хватит?

— Эй! — возмущаюсь я.

Сама невинность, Пол вскидывает руки:

— Их тяжело делать. Я знал несколько женщин в сапогах, которые не могли сделать больше двух. И мужчины тоже.

Я открываю рот, чтобы поспорить, пусть и понятия не имею, смогу ли подтянуться хотя бы раз.

— Ты тянешь время. И я уже согласилась ответить на твои идиотские вопросы. Не пытайся умаслить меня и на подтягивания.

— Ага, именно на это мечтает поглазеть каждый парень. На корчащуюся в попытке подтянуться девчонку.

Если это хоть как-то похоже на мужские подтягивания, то тогда не так уж плохо. Было что-то такое в Поле, одетом в серую майку и голубые спортивки, что обнимали его бёдра, когда он поднимал себя снова, и снова, и…

Мои мысли о его идеальной спине вмиг рассеялись, когда до меня дошло, что его ноги двигаются. Пришлось зарыться ногтями в ладони, чтобы удержаться и не коснуться его в одобрении.

Первый раз даётся ему до смешного легко, отчего становится ясно, что для поднятия веса он использует только здоровую ногу.

То же самое и со вторым.

И с третьим. И с четвёртым. И с пятым. Вся работа предоставлена правой ноге, тогда как левая просто парит рядом.

Не получится. Так не пойдёт. Теперь я касаюсь его. Нежным прикосновением над его здоровым коленом, но этого достаточно, чтобы он замер. Его глаза взлетают к моим, но он поспешно отворачивается, не глядя мне в лицо. Как и во многих других спортивных залах, освещение здесь довольно яркое, и я внезапно понимаю, что у меня впервые появился шанс увидеть его шрамы вблизи, без теней рассвета или заката, за пределами его мрачного логова или тёмной спальни.

Здесь нет теней, которые смягчили бы его шрамы, но я этого даже не замечаю. Они есть — конечно, есть, я знаю, — но для меня они почему-то входят в комплексный пакет Пола Лэнгдона.

Хотя я и в курсе, что он видит всё не в этом свете. Поэтому, когда он отворачивается, я отвожу глаза. Сперва мы приведём в порядок ногу. А потом поработаем над принятием нового лица.

Я вновь аккуратно прижимаю руку к его колену, безмолвно упрашивая расслабить здоровую ногу и дать другой поработать. Судя по его судорожному вздоху, он понимает мою просьбу.

Его руки сжимаются в кулаки по бокам, и на долю секунды мне кажется, что он вот-вот скажет мне отвалить, но затем штанга вдруг снова начинает подниматься. Медленно на сей раз. Но уверенно.

Шесть, мысленно отсчитываю я.

Он опускает ногу, пялясь на неё, будто удивившись обнаружить, что она действительно может двигаться, если он того захочет.

Штанга снова приходит в движение. Всё ещё медленно, но по-прежнему твёрдо. Семь.

На этот раз она опускается со звоном, более громким, чем раньше, и сердце у меня в груди переворачивается, когда до меня доходит, насколько слаба эта нога на самом деле.

Но он не останавливается. Снова так же неспешно. Восемь. А за ним выстраданный девятый подъём.

На десятом разе штанга останавливается на полпути, а его дыхание сбивается. Я проскальзываю своей рукой в его, пытаясь ладонь к ладони передать, что у него всё получится.

Его пальцы так сильно сжимаются вокруг моих, что, клянусь, я слышу хруст костей, но это стоит того, чтобы увидеть, как он поднимает вес ещё на несколько дюймов выше. На сей раз штанга стремительно падает, когда он убирает ногу, а звон металла, кажется, повисает на целую вечность, пока я, наконец, не отрываю глаза от его ноги, чтобы встретиться с ним взглядом.

Он смотрит на меня, во рту пересыхает от силы его взгляда. Мне хочется завопить громкое «ура». Первый демон повержен. Но победа не была лёгкой.

Я начинаю вытягивать руку, но он всё ещё держит меня.

— Твой черёд, Златовласка. Начинай говорить.

Хочется парировать чем-нибудь остроумным, но самое лучшее, что я могу сделать, — жалко закатить глаза, и его усмешка подсказывает мне, что он в курсе, что загнал меня в угол, в котором я не хочу находиться. Но это не останавливает его, и он добивает меня.

— Мой животрепещущий вопрос, Мисс Миддлтон… И прошу отвечать правдиво…

Я колеблюсь лишь слегка перед тем, как отрывисто кивнуть.

— Не волнуйся. Он лёгкий, — он наклоняется вперёд. — Кто такой, дорогая моя, Итан Прайс?

Глава четырнадцатая

Пол

Признаюсь, моё расследование касательно жизни Оливии Миддлтон вышло за рамки основ, таких как возраст и место рождения. Ладно, может, я и откопал все фотографии, на которых она когда-либо отмечалась.

И главной звездой «Шоу Оливии» оказался Итан Прайс. Парень, который был приклеен к ней почти на всех фотографиях, охватывающих очень, очень большой период.

А потом несколько месяцев назад вдруг — бам. И больше никаких совместных снимков.

Что же сейчас? У этого Итана на профиле фигурирует симпатичная брюнетка, и это навело меня на мысль, что примирение между Оливией и её бывшим женихом вряд ли произойдёт.

Меня это не должно волновать. И это меня не волнует. Любовь всей жизни Оливии Миддлтон не имеет ко мне никакого отношения, но меня привлекли сроки. Она бросила учёбу через месяц после того, как подорвалась её личная жизнь? И удрала в Мэн? На мой взгляд, тут есть связь.

Её шокированное выражение лица подсказывает мне, что я застал её врасплох своей достойной сталкера информацией. Но меня интригует вовсе не удивление, появившееся на её лице. А мелькнувшая вина.

Интересно.

— Откуда ты узнал про Итана? — спрашивает она.

Без труда. Просто побарахтался в киберсталкинге.

Изучая её, я рассеянно растираю ногу. По правде говоря, болела она не так сильно, как я ожидал, но даже такое простое упражнение, которое с огромной натяжкой можно назвать тяжёлым, является ужасающим напоминанием о том, какой слабой стала моя нога.

Нет, какой слабой я позволил ей стать.

И, как бы сильно я себя ни ненавидел, её я презирал ещё больше за то, что она заставила меня пойти на это. Не только из-за боли в ноге, а ещё и от осознания собственной слабости. Если всё и дальше пойдёт в том же духе, следующие три месяца просто уничтожат меня. И если это так, то я заберу её с собой на путь разрушения. Нога — моё слабое место, но могу побиться об заклад, что у неё тоже такое есть, и это Итан Прайс.

— Твои настройки конфиденциальности в социальных сетях оставляют желать лучшего, — в конце концов, отвечаю я.

— Мне нечего скрывать, — она слегка задирает подбородок.

— Отлично. Значит, проблем с рассказом о твоём парне у тебя возникнуть не должно.

— Бывшем парне, — автоматически исправляет она.

— Оу, — выдаю я понимающе, хотя уже и так об этом очень даже знал. — Рассказывай.

— Уже. Ты спросил, кто такой Итан Прайс, и я тебе ответила. Он мой бывший парень. Я говорила, что буду отвечать честно, но не говорила, что буду выдавать краткий пересказ всей своей личной жизни.

Я устраиваю целое шоу, массируя свои ноги, словно говоря ей: «Ты мне задолжала». На мгновение она поджимает губы, принимая немного жеманный, но очень милый вид.

— Так, что, — подсказываю я, предвкушая начало. — Он был всей твоей личной жизнью?

Её тело дёргается, будто она собирается отвернуться, но потом её взгляд останавливается на моей ноге, и она тяжело вздыхает.

— Мы с Итаном выросли вместе. И начали встречаться задолго до того, как узнали, что это вообще значило. Наши семьи дружили.

— Помолвлены с пелёнок?

— Что-то вроде того, — бормочет она.

— И что случилось? Вы выглядели так, будто и после школы останетесь вместе.

Оливия гримасничает, совсем по-девичьи натягивая в защитном жесте рукава на ладошки.

— Мы расстались. Вот, что случилось.

— Понятненько, но, если вы начали встречаться ещё до того, как у вас начали расти лобковые волосы, причина для разрыва должна быть веской. Если только вы не устали друг от друга.

Я знаю, что дело не в последнем. Она не вела бы себя так резко, если бы они просто решили пойти разными дорогами.

Она щурит глаза.

— Откуда такой интерес?

— Откуда такая агрессия? — парирую я.

Но с чего у меня взялся такой интерес? Я говорю себе, что всё это связано с моим желанием выведать её мотивы и сравнять счёт, а вовсе не со странной обжигающей ревностью, что я ощутил, когда увидел руку этого парня, Итана, на её плечах или её беззаботную счастливую улыбку, которую мне ещё не довелось увидеть воочию.

— Всего лишь убеждаюсь, что ты доведёшь сделку до конца, — отзываюсь я, пытаясь воззвать к её совести. — Не хотелось бы, чтобы ты мучилась из-за чувства вины, ведь благодаря твоему обману у бедного несчастного меня разболелась нога, взамен которой я так ничего и не получил.

— Твоей ноге от этого будет только лучше, и ты это знаешь, — огрызается она.

— Знаю, — тихо уступаю. — Ей станет так же лучше, как и тебе, если ты поделишься с кем-то.

— И что это должно значить?

Я пожимаю плечами и перекидываю ноги, чтобы подняться. До сих пор наши глаза находились на одном уровне, ведь я сидел, а она стояла. Я рывком становлюсь, осторожно распределяя вес на здоровую ногу. Даже так сильно согнувшись вправо, я по-прежнему возвышаюсь над ней.

— Я упрощу, — говорю я. — Не надо рассказывать всю историю. Скажи только: ты бросила или тебя?

Грубый вопрос, хотя последние несколько лет таким я и был: грубым.

Её глаза ненадолго устремляются в сторону, но когда она возвращает взгляд, то в нём плещется спокойствие и непоколебимость. Умница.

— Расстаться было его решением, — отвечает она тихо.

То, как она это произносит, подсказывает мне, что это всего лишь верхушка айсберга. В этой истории кроется нечто гораздо большее, нежели желание её детской любви двигаться дальше. Но новая информация потребует с моей стороны ещё одной сделки, а я не собираюсь становиться её марионеткой или позировать для гламурных съёмок, выставляя напоказ свои шрамы, поэтому не копаю глубже. Пока что.

— Ясно, — говорю я просто. Потом дёргаю головой в сторону беговых дорожек. — Давай посмотрим, какой хороший из тебя слушатель.

— Что? — переспрашивает она, явно застигнутая врасплох сменой темы.

— Советы по дыханию, которые я давал тебе, — отвечаю я. — Давай посмотрим на них в действии.

Она едва заметно склоняет голову, будто бы задумавшись о своём лёгком побеге от хренового разговора, но тут же пожимает плечами и направляется к беговой дорожке.

— Что ж, я передумала. Хочу поговорить об этом огромном слоне, засевшем посреди комнаты, — говорит она, уперев руки в бёдра. (Прим. ред.: огромный слон посреди комнаты — неловкая тема).

Господь Всемогущий. Что такого в этой девушке, одетой в тренировочную одежду, из-за чего я сгораю в огне?

— Ты это о чём? — интересуюсь я, пытаясь не допускать воспоминаний о невероятном вкусе её ключиц, соответствующем тому, как они выглядят.

— Ну, даже не знаю. Как насчёт того, что ты прошлой ночью засунул мне язык в глотку? А твои пальцы в моих трусиках?

Волны жара проходят по моему телу, и я фокусирую все свои духовные силы на тупой боли в ноге, чтобы сдержаться и не повторить этого.

— Мы не говорим об этом, — ворчу я.

— Ты хреново с этим справляешься, знаешь ли, — говорит она, врубая беговую дорожку на первую скорость. Неудивительно, что у тебя нет девушки. В смысле…

Я уже начинаю открываю рот, чтобы сказать, что ей явно доставило удовольствие всё, что я с ней сделал, и если она забыла, то буду счастлив повторить. Но потом замечаю улыбку, которую она усиленно пытается спрятать. Издевается надо мной.

Я щурюсь, прежде чем выкинуть руку и отрегулировать скорость на её беговой дорожке самостоятельно.

И спустя несколько секунд она уже мчится у меня в таком темпе, что разговаривать не представляется возможным. Да и моя сосредоточенность на её беге удерживает меня от того, чем мне хочется заняться на самом деле: согнать её с дорожки и довести до состояния, когда она и помыслить не сможет о том, чтобы пожаловаться.