Я вытаскиваю телефон из сумочки, пролистывая шквал сообщений, ожидающих меня.

Мама: Позвони мне, как только устроишься. Запомни, никто не упрекнёт тебя, если ты решишь вернуться домой пораньше.

Папа: Оливия. Позвони, если что-нибудь понадобится. Горжусь тобой.

Белла: Уже скучаю. Ты самая знойная Флоренс Найтингейл, уж я-то знаю.

Андреа: Ты ещё здесь? У моих тёти и дяди есть летний домик в Вермонте, на случай, если потребуется отвлечься, когда тебе осточертеет заботиться о престарелом чуваке. xoxoxoxoxo.

Остальные сообщения, пришедшие от моих друзей, представляют собой смесь поддержки и скептицизма, дойду ли я до конца. Добравшись до сообщения Майкла, немного медлю:

«Позвони мне, когда перестанешь убегать».

И удаляю его.

Но именно последнее сообщение съедает меня живьём. Мы с Итаном не поддерживали связь с тех самых пор, как я попыталась — и облажалась — вернуть его несколько месяцев назад, несмотря на это у него хватает внимательности, чтобы отправить простое:

«Удачи, Лив».

Я перечитываю эти два скромных слова порядка пяти раз, но так и не могу найти в них скрытый смысл. Вот такой парень Итан. Он бесхитростно хороший.

Я его не заслуживала.

Я отвечаю родителям, давая им знать, что всё в порядке, и я благополучно добралась, но больше никому ничего не отправляю. Даже не знаю, что сказать. Хотя перелёт из Нью-Йорка в Мэн занял всего-навсего чуть больше часа, я уже чувствую себя полностью оторванной от прежней жизни. Это чувство выбивает из колеи, но и дарует освобождение. Как если бы, быть может, я действительно могла начать всё сначала.

Я начинаю со своей первоначальной задачи «Погуглить Пола Лэнгдона», но сеть ловит не везде, и прежде, чем мой телефон успевает загрузить результаты поиска, она выходит из зоны действия.

Фантастика.

Я убираю телефон и откидываюсь в кресле, размышляя. Я чередую худшие варианты развития событий того, что ждёт меня впереди (очередная возможность что-нибудь запороть) и веду переговоры с бодростью духа Поллианы (ну, вы понимаете) большую часть дороги, но выпрямляюсь, когда улавливаю воду, проглядывающую через деревья, и напрягаюсь, дабы разглядеть получше.

Мик замечает мои передвижения.

— Это Французский Залив. В солнечный день он ещё красивее.

Я киваю, однако мне вроде как нравится эта пасмурность. Похоже, она годится для моего настроения. Проблески воды становятся всё чаще и чаще, и даже с серым небом этот вид походит на открытку.

— Долго ещё? — спрашиваю я. Мои ладошки потеют.

— Нет. Усадьба Лэнгдонов прямо за городом у воды.

Усадьба Лэнгдонов? Интересно. Есть просто богатые, а есть богатые. Теперь мне действительно жаль, что моё интернет-исследование касательно Лэнгдонов не было таким уж скрупулёзным.

И когда Мик съезжает на усаженную деревьями подъездную аллею, мне становится жаль, что я не наняла самого настоящего частного детектива, потому что я вполне уверена, что здание справа от меня это, честное слово, конюшня.

— Как давно вы работаете на Лэнгдонов? — интересуюсь я, теперь уже абсолютно уверенная, что Мик — штатный сотрудник богатой семьи, а не редкий каприз.

На этот раз он не встречается со мной глазами в зеркале.

— Давно, — говорит он, наконец, ещё более лаконично, чем раньше.

Поняла. Никаких разговоров о наших работодателях.

Потом я вижу дом. На самом деле, «дом» — это большая натяжка. Больше похоже на комплекс.

Есть, по меньшей мере, три строения в нескольких минутах ходьбы от главного здания, соперничающих по величине с хэмптонскими домами, в которых я была. Я всё ещё зазёвываюсь, когда Мик обходит машину и открывает для меня дверь. В доме нет ни новомодного минимализма, ни показной роскоши. Всего один раз я видела что-то подобное, когда проводила Рождество с родителями в курортном домике в Швейцарских Альпах. Три хорошо сохранившихся деревянных домика, серый каменный дымоход и высокая остроконечная крыша.

Не могу не представить всё строение, сплошь покрытое снегом, возможно, украшенное белыми огоньками на Рождество. Я ничего не пытаюсь романтизировать, но должна признать… это неплохое место для собственного изгнания.

— Мистер Лэнгдон предпочёл бы, чтобы вы остались в главном доме, вблизи Мистера Пола, — оповещает Мик, взяв мой чемодан из багажника. — Но если это не сработает, то в домике для персонала много места. «Малый дом» — так мы его называем.

Я слегка хмурюсь, раздумывая над скрытым смыслом, который должен притаиться за этими словами. Почему со мной «не сработает» остаться в главном доме?

Я следую за Миком через парадную дверь, прилагая все усилия, чтобы не глазеть. Я была в стольких хороших домах, что в большинстве случаев у меня срабатывает иммунитет на все эти причиндалы, купленные за деньги, но не на эту чуждую роскошь. В Хэмптон-Бич нет нарочитого снобизма Парк-Авеню или же слишком упорной беззаботности домов. Их место здесь занимает вид на эту сельскую красоту. В мраморном фойе с хрустальными люстрами устроена просторная лестничная площадка с выходом на широкую деревянную лестницу. В декоре почти нет ничего домашнего, за исключением тёмно-зелёного ковра с жёлтым отливом, однако это срабатывает. Слишком много наворотов отняли бы у выставленной древесины природную красоту.

Определённо холостяцкое жилище, и я обнаруживаю, что корю себя за то, что не удосужилась узнать, что случилось с Миссис Лэнгдон. Потому что, как бы величественно это ни выглядело, ясно, что ни одна женщина не называла это место своим «домом» достаточно времени. Возможно, когда-нибудь.

Я семеню за Миком в самую большую кухню, которую когда-либо видела. У плиты посреди комнаты имеется около восьми конфорок, а холодильник как минимум в два раза больше нашего дома.

Мик что-то бормочет женщине средних лет, чей фартук поверх джинсов и синей рубашки на пуговицах идентифицирует её как того самого человека, ответственного за все эти вкусные запахи, поднимающиеся над плитой.

— Мисс Миддлтон, это Линди Мэннинг.

— Оливия, пожалуйста, — говорю я с улыбкой.

— Зови меня Линди, — произносит седовласая женщина, встряхнув мою руку в дружелюбной манере, впрочем, понятно, что я прицениваюсь. — Ты моложе других.

— Других… сотрудников? — спрашиваю я, не поспевая.

Мик и Линди переглядываются. Очевидно, я что-то упускаю.

— У нас, на самом деле, не так уж много работников, — объясняет Мик с вымученной улыбкой. — Я отвечаю за вождение и управление усадьбой. Линди же выполняет обязанности кухарки и домработницы, хотя каждую неделю из города приезжает парочка девушек, чтобы помочь с более действенной уборкой. А Скотт заботится о земле и конюшне.

— Ох, — выдаю я, всё ещё обескураженная тем, что они умалчивают. И, конюшня? Серьёзно?

К счастью, Линди, похоже, не из загадочных.

— Когда я сказала, что ты самая молодая, я имела в виду, что ты моложе других сиделок. Я привыкла видеть ворчливых престарелых женщин или же тридцатилетних работниц благотворительных организаций, — она делает паузу. — Вы с Мистером Лэнгдоном встречались лично?

— Пока нет, — говорю я. — Но я готова с ним встретиться. Он здесь?

Мик и Линди обмениваются ещё одним из этих своих взглядов, и я немного прищуриваюсь. Что-то подсказывает мне, что Мик и Линди больше, чем просто коллеги. Наверное, это даже хорошо, учитывая, что они здесь, посреди глуши, все сами по себе.

— Мистер Лэнгдон приезжает в Бар-Харбор каждые несколько месяцев или около того, — осторожно отвечает Линди. Он сказал тебе, что будет здесь?

Чувствую себя немного одурелой. Каждые несколько месяцев? В смысле, я знала, что он здесь не живёт, но мне казалось, что он, по крайней мере, будет тут во время моего приезда, чтобы выдать мне конкретные указания.

— Наверное, он так не говорил, — отвечаю я, пытаясь не сорваться на них. — Я только предположила…

— Ну, не имеет значения, — произносит Линди, одаривая меня доверительной улыбкой. — Мы объясним азы, представим тебя Мистеру Полу, и ты почувствуешь себя точно, как дома.

Я довольно-таки уверена, что Мик бормочет себе что-то под нос, однако он тут же выкатывает чемодан из кухни, утвердительно кивая на инструкции Линди о том, что меня нужно разместить в Зелёной Комнате.

— Там фантастический вид на водоём, — говорит она, одёргивая передник. — И комната расположена недалеко от комнаты Мистера Пола на тот случай, если ему что-нибудь понадобится.

— А где, эм, Мистер Пол? — интересуюсь я, следуя за их именованием, хоть и чувствую себя в каком-то другом веке.

Уверенное выражение соскальзывает с лица Линди, и на секунду мне кажется, что она хочет меня о чём-то предупредить, но её улыбка тут же возвращается на место.

— Он проводит бóльшую часть утра в библиотеке за книгами, — объясняет она, показывая кивком головы, что я должна последовать за ней. — Должно быть, он там.

— А разве сейчас не день? — спрашиваю я.

Линди не поворачивается./

— Он и днём проводит там много своего времени. Как и вечером.

Упс.

— Эй, Линди, — зову я, преграждая ей путь к, как мне кажется, двери библиотеки, прежде чем она в неё постучит. — Что, эм… что я должна делать? Никто не сказал мне ничего определённого.

Она поджимает губы.

— Мистер Лэнгдон не обрисовал в общих чертах свои ожидания?

— Да, конечно. Он сказал мне воодушевить его сына на физиотерапию…

Линди фыркает.

—… и что я должна убедить его регулярно питаться.

Ещё раз.

— Но главным образом я должна быть партнером. Должна поддерживать мужскую компанию.

Линди не реагирует на последнюю часть, и я слишком поздно понимаю, что она вообще не смотрит на меня. Она смотрит за меня.

Я оборачиваюсь и с трудом подавляю вопль, когда вижу силуэт стоящего в дверном проёме человека.

Я не могу увидеть его лицо, но голос у него ледяной.

— Похоже, мой отец забыл упомянуть самую важную часть вашей работы. Впрочем, он никогда не говорит моим нянькам, зачем они здесь на самом деле.

Я делаю небольшой шаг вперёд, желая взглянуть на человека, с которым разговариваю, но он отступает назад, скрываясь в темноте.

— И что же это? — спрашиваю я, сузив глаза.

— Надзор с целью предотвращения самоубийства.

Дверь захлопывается перед моим лицом.

Глава четвёртая

Пол

Да пошло всё на хрен.

Пропади оно всё пропадом.

Прежде чем я успеваю сообразить, моя рука взлетает, и хрусталь вдребезги разбивается о стену. До меня с трудом доходит, что по стене в лужу на полу стекает Пеппи Ван Винкль (прим. ред.: «Pappy Van Winkle» марка бурбона).

Мне казалось, что я был готов.

Чёрт, я был готов.

Я был готов поприветствовать любую почтенную и благочестивую благодетельницу, которая была следующей в бесконечном списке нянек, подготовленном моим отцом, и заставить её почувствовать себя, как дома. Ладно, это преувеличение. Но у меня было намерение не быть мудаком. Я собирался продемонстрировать ей свою хорошую сторону, порядочную. Может, даже заставил бы себя улыбнуться. Радушно принял бы её. Я всю ночь уговаривал себя, что старой карге будет всё равно, как я выгляжу.

Но женщине по ту сторону двери? Нет, девушке. Она не старая карга. Эта сиделка… красивая.

И вряд ли дело в настолько большой давности отсутствия отношений с женщинами, что даже думать не хочется, или же в том, что я так же давно не видел сверстниц. Она горячая. Большие зелёные глаза, длинные светлые волосы, в которые хочется вплести пальцы. Крупный, пухлый рот, который я хочу…

Нет. Ни за что, чёрт возьми.

Ей не может быть больше двадцати двух. Всем остальным было как минимум тридцать пять. Эта женщина — эта девушка — относится именно к тем людям, из-за которых я сбежал, сослав себя в Мэн.

Она соблазнительна. Не только в сексуальном плане, хотя да, есть и такое. Но этими краткими проблесками она искушает меня чем-то худшим — жаждой нормальности.

Она должна уехать. Немедленно.

Я сжимаю кулак и с силой впечатываю его в собственное бедро, ударяя самого себя в наказание. Из всего на свете, ты должен был пойти и признаться ей, что готов на самоубийство? Но это было инстинктивно. Я хотел прогнать её грубо и быстро, и это показалось мне самым верным способом напугать новичка в этом деле.

Она сейчас же рванет к машине, и я убеждаю себя в положительности моих действий. Мне не нужна шикарная блондинка в напоминание о том, чего я не могу иметь.