— Убирайся, — произносит он, еле шевеля ртом.

Я нервно облизываю губы, замечая, как его глаза прослеживают движение моего языка, и наконец признаю, что, несмотря на саму себя — несмотря на страх, — меня до абсурда к нему влечёт. Влечёт неистово, по-животному, чего раньше я никогда не испытывала.

Я находила Итана привлекательным, конечно. В смысле, мы же встречались примерно половину моей жизни. И Майкл… Я не хочу думать о Майкле.

Но ничего из моего ограниченного сексуального опыта не сравнится с этим магнетическим притяжением, которое оказывает на меня он.

Я игнорирую требование оставить его в одиночестве.

— Мне что-нибудь тебе принести? — интересуюсь я, как будто он не выгонял меня из комнаты. — Чашку успокаивающего чая? Сэндвич с индейкой? А может, солнечные очки, чтобы защитить себя от всего этого счастливого сияния, которое ты излучаешь?

Его глаза вновь вспыхивают, на сей раз в замешательстве. Я одариваю его поддельной сочувствующей улыбкой и похлопываю его по руке.

— Ох, прости, милый. Твой медвежий рёв и повадки пещерного человека были направлены на то, чтобы я убежала? Ты ожидал, что я упаду в обморок от твоих гневных взглядов?

Он открывает рот, скорее всего, чтобы снова рявкнуть на меня, но я всего-навсего прикладываю палец к его губам, будто бы затыкая капризного ребёнка, хотя подобная смелость и поведение наглой девчонки так же непривычно для меня, как и для Пола.

Но, по всей видимости, я не единственная, кто может вести себя непредсказуемо, потому что вместо того, чтобы оттолкнуть меня или отвернуться, его пальцы обвиваются вокруг моего запястья до тех пор, пока его хватка не становится достаточно сильной, чтобы причинить мне боль. Его язык неожиданно щёлкает по кончикам моих пальцев, и я задыхаюсь, пытаясь отнять руку от ласковых эротических поглаживаний.

Он заигрывает со мной.

Я понимаю, что это всего лишь манипуляция, без сомнений, но будь я проклята, если не возбудилась от этой нездоровой игры с напрочь запутавшимся парнем, которого даже не знаю.

Мы оба дышим слишком быстро, и я чувствую прилив паники.

Это совсем не похоже на то, что было с Итаном. То всегда было комфортным и лёгким. Это не сравнимо и с тем, что было с Майклом. То было попросту запретным. То был уход от действительности и грех, за который я продолжаю расплачиваться.

Глаза Пола всё ещё удерживают мои, пока он очень медленно отпускает мою руку и отталкивает меня.

— Ты явно невероятно глупая идиотка, к тому же, ещё и стерва, поэтому разреши мне внести больше ясности. Проваливай на хрен из моего дома. Я не хочу, чтобы ты была здесь.

Я пожимаю плечами, делая ещё один шаг к нему, и меня поражает странное чувство удовлетворения, когда в ответ он отступает назад.

— Я уеду, — говорю я низким голосом, не отпуская взглядом его глаза. Удивление мелькает на его полукрасивых, полуискаженных чертах, тогда как я настаиваю: — Да, я уеду.

Он щурится.

— И в чём подвох? В двойной оплате? — спрашивает он с издёвкой.

— Нет. Я останусь. На три месяца, как и было условлено, — я слегка наклоняюсь, позволяя своим глазам сфокусироваться на его губах. — Тебе лучше привыкнуть ко мне.

Я успеваю добраться до самой двери, прежде чем понимаю свою ошибку. Нет, Пол заставляет меня понять мою ошибку.

Он хватает мои запястья за секунду до того, как грубо толкнуть мою спину. Лопатки ударяются о дверь за полсекунды до того, как его рот безжалостно обрушивается на мой. Я издаю испуганный визг, впиваясь ногтями в твёрдые широкие плечи, что напоминают гранит под моими руками. Быть может, его нога и искалечена, но верхняя часть тела — безусловно нет.

Это поцелуй не из желания, и уж точно не из романтических побуждений.

Это поцелуй власти. Он пытается напугать меня.

Серьёзно, я никогда не считала себя темпераментной, но что-то в этом парне явно делало меня такой. Мой гнев разгорается, и я вонзаю зубы в его нижнюю губу. Недостаточно сильно, чтобы пустить кровь, но определённо хватит, чтобы сказать ему отвалить.

Однако вместо того, чтобы отпустить меня, он рычит и придвигается ближе, прижимая меня к двери своим телом, пока его язык скользит в мой рот.

Ух ты.

Мои пальцы вновь сжимаются на его плечах, но не отталкивают. Словно какая-то тёмная, дикая часть меня вырвалась на волю, испробовав его на вкус, и вместо того, чтобы извиваться и бить его, я делаю немыслимое. Я целую его в ответ.

Он замирает на мгновение, когда мой язык робко касается его, а потом начинает отстраняться, но мои руки ложатся на его затылок и притягивают его обратно ко мне. В тот момент, когда наши губы встречаются в очередной раз, это превращается в ожесточённый бой, в котором каждый пытается взять на себя контроль в сплетении наших языков. Мы как два озабоченных животных, которые отчаянно нуждаются друг в друге, чтобы выжить.

Это абсурдно. Это неправильно.

И я не хочу, чтобы это прекращалось.

И только вибрация телефона Пола расцепляет нас, вынуждая глазеть друг на друга в озадаченном замешательстве. Я начинаю подносить к губам трясущуюся руку, но понимаю, что это уязвимый жест, поэтому взамен поднимаю подбородок и вызывающе смотрю на него.

Его глаза прохаживаются по моему телу.

— Убирайся.

Я одариваю его высокомерным взглядом.

— Да пожалуйста. Если бы я сбегала от каждого тёплого мальчишеского поцелуя, я бы так никогда и не поцеловалась в начальной школе.

Я ухожу от его взбешённого взгляда, уверенная в том, что выиграла эту битву, хоть и по очень, очень высокой цене. Потому что у меня серьёзный женский стояк из-за парня, на которого мне предстоит работать.

 

Глава шестая

Пол

Мне хочется, чтобы она закрыла дверь с взбешённым хлопком, но вместо этого она затворяет её за собой с тихим величавым щелчком. Я говорю себе, что её уход из комнаты пропитан самодовольной театральностью.

Руки сжимаются в кулаки, хотя я и не уверен из-за чего: от желания пробить стену или догнать её, чтобы зарыться пальцами в волосы и притянуть её рот к своему. Снова.

Этот повторный позыв и воспоминания о том поцелуе приводят меня в ярость.

Что-то пошло не так. Совсем неправильно. Я хотел только припугнуть её, налетев большим уродливым зверем, а она наоборот ответила, будто мартовская кошка. Ответила так, словно хотела меня. Что, очевидно, было лишь частью её игры, но… всего на секунду я захотел, чтобы она желала меня.

Эта девушка отравляет. Я буду играть по правилам с любой сиделкой моего отца, но не с ней. С кем угодно, но не с ней. Я приму дряхлую леди, чопорного проповедника, даже капризного тирана, но я не хочу проводить каждый день с девушкой, которая служит мне напоминанием о том, чего я иметь не могу.

С девушкой, которую я не могу перестать представлять надо мной, подо мной…

Христос.

Мне показалось, что она полна соблазнов, ещё когда я получил лишь краткое представление о ней. Но познав её вблизи? Она ещё великолепнее, чем я думал. Впрочем, угроза куда серьёзнее. К тому же, она наглая, непочтительная и смелая. Эта комбинация даже более заманчива, чем широко распахнутые зелёные глаза и длинное стройное тело.

Сколько прошло с тех пор, как кто-то становился со мной нос к носу? Сколько прошло с тех пор, как кто-то отказывался потворствовать моему «состоянию»?

И тот момент, когда она рассматривала мои шрамы — действительно рассматривала их… если бы она посочувствовала или ужаснулась, я бы смог с этим справиться. Но такое открытое подтверждение? Прямолинейное признание, вроде «Да, у тебя уродливое лицо»? Это было странно и интригующе.

И я не мог справиться с этим.

Я хватаюсь за телефон. Мой отец снимает трубку на втором гудке.

— Найди новую, — говорю я вместо приветствия.

Он не делает вид, будто не понимает:

— Ты прошёл через всех «новеньких», Пол. Я уже говорил тебе, что запас людей, обученных ухаживать за инвалидами, ограничен.

Обычно меня бесит слово «инвалид», но в этот раз меня смущает не эта часть:

— Обученных? Ты серьёзно пытаешься сказать мне, что эта школьница, которую ты отправил сюда, обучена чему-то помимо маникюра?

Его молчание подсказывает мне, что я прав.

— Ладно, я не говорил, что она прошла обучение. Но она будет делать то, что тебе нужно.

— И что же, подтирать мне задницу?

— Составлять компанию, — рычит мой отец. — Сделает из тебя человека.

Моя голова чуть отклоняется назад на эти его слова. Он прав, конечно. Я не человек. Но услышать это от своего отца…

Я уже начинаю вешать трубку, но примирительный тяжёлый вздох моего отца останавливает меня.

— Ты же знаешь уговор, Пол.

— Ага. Трудно забыть, что мой собственный отец вышвыривает меня из дома.

— Тебе двадцать четыре. Перестань всё выставлять так, будто ты беззащитный ребёнок.

— Уровень твоей отеческой нежности зашкаливает. И я не отказываюсь от нашего уговора, а просто предлагаю тебе найти другую сиделку, — которая бы меня не возбуждала.

— Нет, — его лаконичный отказ — нехороший знак.

— Я не отказываюсь от уговора, — повторяю я, тщательно удерживая голос ровным. — Я всего лишь прошу поработать с кем-то, кто не напоминал бы мне о дополнительных занятиях после уроков.

— Оливия или никто.

Оливия. Знал ли я её имя до настоящего времени? Мы, разумеется, не представились в перерывах между теми жаркими взглядами, и если бы мой отец не упомянул её имя, вряд ли бы я удосужился обратить на него своё внимание. Это имя ей подходит.

Вопреки самому себе, мне интересна её история. Она занималась этим раньше? Помогала каким-нибудь другим жалким и ущербным неудачникам продолжать проживать свою незадавшуюся жизнь? В любом случае, это кажется бессмысленным. То, что такая девушка тратит своё время на отбросов общества.

— Разговор окончен, Пол, — отрезает папа. — Три месяца с ней, иначе сделка отменяется. Ты потерял право быть разборчивым где-то после шестого отправленного мною человека, сбежавшего от тебя.

Я опускаюсь в кресло за столом. Моя нога убивает меня, но это ничто по сравнению с давлением в груди, вызванным законченностью в голосе отца.

— Она же молодая, пап, — говорю я, ненавидя отчаяние, которое различаю в собственном голосе. — Моя ровесница.

— И?

Господи, неужели он настолько невежественный? Бессердечный?

— Просто она… Она слишком похожа на кого-то, с кем бы я зависал… раньше, — чёрт возьми, да она похожа на кого-то, с кем я бы встречался.

— Ну, может, это и хорошо, Пол, — его голос звучит устало. — Это послужит тебе хорошим напоминанием того, что, хоть ты и выглядишь и двигаешься иначе, но всё ещё остаёшься тем же самым человеком.

Определённо нет. Даже близко. Худшими шрамами являются не те, что я могу увидеть в зеркале, и мне всего лишь хочется, чтобы старый ублюдок хотя бы попытался это понять.

— Я не проведу с ней следующие три месяца. Ни за что.

— Отлично. Я скажу Линди и Мику начинать собирать твои чемоданы.

Я закрываю глаза и в лёгком отчаянии резко прислоняюсь к спинке кресла.

— Клянусь Богом, что радушно приму любого, кого ты отправишь следующим. Кого угодно, но не её.

Он молчит, и на какую-то обнадёживающую долю секунды мне кажется, что он уступил. А потом он повторяет:

— Либо она, либо никто.

— Чёрт побери! — взрываюсь я.

— Мне пора — я уже опаздываю на встречу с Советом.

Ну, конечно. Человек, который питается, дышит и гадит своей работой.

Думай о Лили. Думай об Аманде. Сделай это ради Алекса.

— Отлично, — бормочу я, ненавидя самого себя за то, что похожу на капризного ребёнка, однако притворяюсь, что меня не трогают его махинации.

— Я позвоню тебе в воскресенье, — произносит он.

Я уже собираюсь вешать трубку, но его голос останавливает меня:

— Пол?

Я не отвечаю, но и не отсоединяюсь.

— Всё будет хорошо, сынок. Вот увидишь.

Дерьмо это всё собачье.

Но он пропадает прежде, чем я успеваю сказать ему, что уже очень давно разочаровался во всей этой ерунде, связанной с «хорошо».

Глава седьмая

Оливия

Я выбредаю из жуткой депрессивной пещеры Пола с высоко поднятой головой, но как только дверь закрывается, поворачиваю за угол и сползаю по стене, пытаясь собраться с мыслями.

Я сразу же жалею о нехарактерном мне всплеске… ну, честно говоря, я понятия не имею, что это был за всплеск. Хотелось бы думать, что я повела себя храбро и благородно — выполнила свои обязательства или типа того.