Эрин Уатт - Сломленный принц

Я знаю, что глаза у меня сейчас как два больших блюдца, но не могу не спросить:

– Э-э-э, вы реально собрались убить Дэниела?

– Черт, пап, как круто!

– Спасибо, сын. – Каллум ухмыляется. – Мои яйца еще при мне, что бы вы, мальчишки, там себе ни думали. И нет, Элла, я не собираюсь убивать Дэниела. Военная служба может спасти. Но может и превратить трудных подростков в законченных отморозков. Если мои друзья посчитают, что он неисправим, то у меня есть и другие варианты. Но вот их я уже с вами обсуждать не буду.

Ну и ладно.

Когда мы приезжаем домой, Истон сразу бежит наверх, чтобы рассказать все близнецам, а Каллум скрывается в кабинете, чтобы позвонить Гидеону. Я остаюсь стоять в огромном холле, вспоминая первую ночь, когда я переступила порог этого дома. Было поздно, почти как сейчас.

Мальчишки выстроились вдоль балюстрады раздвоенной лестницы, вид у них был раздосадованный и неприветливый. Я боялась их. А сейчас я боюсь за них.

Каллум меняется на глазах. Например, его сегодняшние действия. И вообще он стал принимать гораздо больше участия в жизни мальчишек, чем когда я впервые приехала сюда. Но все пойдет коту под хвост, если он женится на Брук. Его сыновья никогда не смогут доверять ему, пока он будет с этой ужасной женщиной. Почему он этого не видит?

Если бы Каллум был поумнее, то отправил бы Брук в специальную военную академию вместе с Дэниелом. Но почему-то он ничего не замечает, когда дело доходит до нее.

Я жую щеку. А что если бы Каллум узнал правду? Если бы узнал о Риде и Брук… он бы все равно женился на ней?

Есть только один способ это выяснить…

Будь Рид дома, он не захотел бы, чтобы я пошла в кабинет Каллума. Но его дома нет, и я принимаю решение, ответственность за которое беру исключительно на себя. Знаю, он будет в ярости, когда узнает, что я сделала, но кто-то должен достучаться до его отца, и, к сожалению, этим кем-то должна стать я.

Я тихо стучусь.

– Каллум, это Элла.

– Заходи, – доносится сиплый ответ.

Я вхожу в кабинет. Здесь все очень по-мужски: стены отделаны темными панелями из древесины вишни, мебель для сидения обита бордовой кожей, окна обрамляют темно-зеленые шторы.

Каллум, конечно, держит в руке стакан. Ладно, можно сделать исключение. Если бы существовала специальная ночь для того, чтобы напиться, то сегодняшняя бы прекрасно подошла.

– Спасибо, что помогли с Дэниелом, – говорю я.

– Когда я привез тебя сюда, то пообещал, что сделаю для тебя все, в том числе уберегу от таких людей, как Делакорт. Мне стоило отослать его еще раньше.

– Я очень благодарна вам, правда. – Я прохожу мимо рядов книг. В центре книжных полок стоит еще один портрет Марии. – Мария была очень красивой.

Немного помолчав, я добавляю:

– Мальчики сильно скучают по ней.

– Мы очень изменились после того, как она покинула нас, – отвечает Каллум, повертев в руках стакан.

Я делаю глубокий вдох, понимая, что вот-вот переступлю все дозволенные границы.

– Каллум… насчет Брук… – на одном дыхании говорю я. – На дворе двадцать первый век. Вам необязательно жениться на девушке только потому, что у нее будет от вас ребенок.

Он резко усмехается.

– Нет, обязательно. Видишь ли…

– Что я должна увидеть? – Я в полнейшем смятении. Мне хочется броситься и выбить у него из руки дурацкий стакан. – Что вы хотели сказать?

Он смотрит на меня поверх стеклянного края.

– Черт побери, Каллум! Пожалуйста, скажите мне!

Проходит почти минута, и Каллум тяжело и опустошенно вздыхает.

– Присядь, Элла.

Мои ноги делаются ватными, поэтому я даже не спорю. Опускаюсь в кресло напротив него и жду, когда же он наконец расскажет мне о своем отвратительном и необъяснимом влечении к Брук.

– Брук появилась в моей жизни в самый нужный момент, – признается Каллум. – Я был убит горем и пользовался ее телом, чтобы забыть. А потом… было проще и дальше продолжать использовать ее. – Каждое его слово пронизано сожалением. – Ей было все равно, что я сплю с другими женщинами. Она даже поощряла меня. Мы могли пойти куда-нибудь, и она обращала мое внимание на женщин, которые могли бы мне понравиться. Не нужно было никаких эмоциональных вложений, и меня это устраивало. Но в какой-то момент ей захотелось больше, чем я мог дать. Я никогда не пытался найти другую Марию. К тому же Брук не будила во мне никаких чувств, кроме похоти.

Я изумленно таращусь на него.

– Тогда пошлите ее ко всем чертям. Вы же все равно сможете быть отцом этому ребенку.

Черт, да Брук продаст его, если ее устроит цена!

Каллум продолжает, словно меня здесь нет.

– Может, если Брук станет моей женой, я смогу контролировать ее. Смогу связать ей руки брачным договором. Она не хочет жить в Бейвью. Хочет переехать в большой город. В Париж, Милан, Лос-Анджелес, где смогла бы водить дружбу с актерами, моделями, спортсменами. Если я смогу отправить ее подальше от своих мальчиков, то оно того стоит.

– Вы не отправите ее подальше от них. Вы тычете ею прямо им в лица! – Почему этот человек не хочет уступить здравому смыслу?

– Мы могли бы перебраться на западное побережье. Или за границу. Мальчики отлично справятся здесь и сами, пока не закончат школу. Я сделаю все, чтобы она держалась от них подальше. Особенно от Рида.

Я хмурюсь.

– Что вы имеете в виду?

От его следующих слов у меня стынет кровь.

– Этот ребенок, скорее всего, его, Элла.

Хорошо, что я сижу. Иначе бы рухнула на пол.

Я пришла сюда, чтобы рассказать Каллуму про Рида и Брук, а он, похоже, вовсе не пребывает в неведении, как мне казалось, а прекрасно знает, что его сын переспал с его же подружкой.

Наверное, мои мысли отражаются у меня на лице, потому что взгляд его голубых глаз становится пронзительным.

– Ты знала, – задумчиво произносит он.

Я робко киваю. Мне требуется немного времени, чтобы вернуть себе способность говорить.

– Вы знали?

Он мрачно усмехается.

– Когда Брук пришла ко мне и сообщила о том, что беременна, я сказал ей то же самое, что ты мне сейчас. Что она может оставить ребенка, я буду помогать ей. Тогда она рассказала мне, что переспала с Ридом и ребенок может быть его.

К горлу подступает тошнота.

– К-когда это случилось? У них с Ридом?

Рид клялся мне, что не прикасался к Брук с тех пор, как поцеловал меня, но он не говорил, когда они точно перестали спать друг с другом. А мне не хватило храбрости или глупости, чтобы выжать из него детали.

Каллум осушает стакан и встает, чтобы налить еще.

– Предполагаю, что до твоего приезда. Я знаю Рида. Он бы даже не подошел к тебе, если бы все еще был с Брук.

Я поднимаю руку к горлу.

– Вы и о нас знаете?

– Я не слепой, Элла. Да и вы двое не очень-то осторожны. Я подумал… что, наверное, так будет даже лучше для вас обоих. Рид будет с кем-то своего возраста, а в твоей жизни появится кто-то близкий. Я не знал до твоего побега, – признается он. – Но позже все понял.

– Тогда почему вы не поняли, что затеяла Брук? Почему не смогли защитить от нее сына?

Мой обвиняющий тон заставляет его глаза яростно вспыхнуть.

– Зато я защищаю его сейчас! Думаешь, я хочу, чтобы мой мальчик был привязан к ней до конца жизни? Лучше я буду растить этого ребенка как своего собственного, а у Рида будет жизнь, которую он заслуживает.

– Каллум, он не может быть его отцом. В последний раз они были вместе полгода назад, но она никак не может быть на шестом месяце!

Если, конечно, Рид не наврал мне о том, что случилось в его спальне в прошлом месяце.

Нет. Нет. Я отказываюсь в это верить. Я дала ему еще один шанс, потому что доверяю ему. Если он сказал, что той ночью между ними ничего не было, значит, между ними ничего не было.

Каллум смотрит на меня так, будто я маленький ребенок, глупое, ничего не понимающее дитя.

– Это его ребенок, Элла.

– Откуда вы знаете, что не ваш? – с вызовом спрашиваю я.

Он грустно улыбается.

– Потому что пятнадцать лет назад я сделал вазэктомию.

Я проглатываю ком в горле.

– Ой!

– Мария отчаянно хотела девочку, – рассказывает Каллум. – Мы не сдавались, но после рождения близнецов врачи запретили ей иметь детей. Еще одна беременность могла убить ее. Она отказывалась смириться, но… Я сделал вазэктомию и ничего ей не сказал. – Он печально качает головой. – Я не могу быть отцом ребенка Брук, но могу взять на себя ответственность за него. Если она втянет во все Рида, то они будут связаны навечно, связаны чувством вины, горечью, обязательствами. Я не могу этого позволить. Может, мой сын и ненавидит меня настолько, что лег в постель с моей девушкой, но я люблю его достаточно, чтобы спасти его от дальнейших мучений.

– Какой у нее месяц? – спрашиваю я.

– Третий с половиной.

От чувства бессилия я сжимаю кулаки. Мне хочется вдолбить Каллуму, что он пришел к неверным умозаключениям.

– Я верю Риду, а он сказал, что не трогал ее уже полгода.

Каллум просто смотрит на меня.

– Я верю ему, – настойчиво продолжаю я. – И хочу, чтобы вы тоже поверили. Вы не изменяли Марии, Рид не изменял мне, но это не значит, что Брук такая же.

– Брук слишком хочет носить фамилию Ройал, чтобы пойти по этому пути. Однажды я даже поймал ее на жульничестве с противозачаточными средствами.

Я провожу руками по лицу, потому что очевидно, что он уже сделал свой выбор.

– Ладно, но вы ошибаетесь. – Я встаю из кресла и понуро опускаю плечи. Но у дверей останавливаюсь и предпринимаю последнюю попытку. – Рид хочет, чтобы вы сделали тест на отцовство. Он заставил бы Брук, если бы мог.

Каллум, похоже, ошарашен.

– Он готов рискнуть и взять на себя такую ответственность?! Он ведь может стать законным отцом этого ребенка!

– Нет, он хочет доказать правду. – Я смотрю ему прямо в глаза. – Она лжет вам. Ребенок не от Рида, и если вы хотя бы немного доверяете своему сыну, то заставьте Брук… и покончите с этим дурацким бредом.

Я уже ухожу, когда Каллум поднимает руку.

– Подожди.

Нахмурившись, я наблюдаю, как он берет трубку стационарного телефона и набирает номер. Кто бы ни был на том конце провода, отвечают сразу.

– Дотти, – грохочет Каллум в трубку. – Когда утром приедешь в офис, запиши мисс Дэвидсон на прием к гинекологу, на пятницу, ровно в девять утра. И пришли за ней машину.

Мое лицо расплывается в улыбке. Может, мне удалось достучаться до него.

Каллум вешает трубку и тревожно смотрит на меня.

– Чертовски надеюсь, что ты окажешься права, Элла.

С тех пор, как меня выписали из больницы, Элла не отходит от меня ни на шаг. Что совершенно необязательно. Почти все время я нахожусь под обезболивающими, а пока не двигаюсь, то единственное, что причиняет дискомфорт, – это чешущиеся швы. Врачи велели не трогать их, чтобы не разошлись, поэтому я отвлекаю себя тем, что наблюдаю, как Сойер и Себастиан резвятся в бассейне с Лорен, перекидывая ее друг другу словно мячик.

Погода для плавания совсем неподходящая, но в нашем бассейне есть подогрев, а у Лорен есть близнецы, которые не дадут ей замерзнуть. Мы с Эллой лежим рядышком на одном из шезлонгов, а Истон сидит на стуле и переписывается с кем-то по телефону.

– Уэйд хочет знать, останется ли у тебя крутой шрам, – рассеянно произносит Ист.

Элла громко ворчит.

– Скажи Уэйду, чтобы он перестал думать о всяких глупостях и просто радовался тому, что его лучший друг остался в живых.

Я давлюсь от смеха.

– Так и процитирую, сестричка. – Ист что-то печатает, ждет, потом начинает смеяться. – Уэйд хочет знать, ты точно так же кричишь на Рида, когда вы занимаетесь сексом?

– У тебя есть смайлик со средним пальцем? – сладким голосом спрашивает Элла. – Если есть, отправь ему.

Я провожу пальцами по ее мягким волосам, наслаждаясь теплом ее тела, прижатого к моему. Если бы она только знала, как чертовски сильно я тогда испугался – не за себя, а за нее. Когда из темноты вдруг выскочил этот парень в капюшоне, моим первым и единственным инстинктивным порывом было защитить свою девушку. Я даже не помню, как в меня вошел нож. Помню лишь, как оттолкнул Эллу и опустился перед ней.

Господи! А если бы Дэниел послал кого-то за ней, а не за мной? Если бы ее серьезно ранили?

– Рид, – с беспокойством шепчет Элла.

– М-м-м?

– Ты вдруг так напрягся. С тобой все в порядке? – Она резко садится. – Нужны обезболивающие?

– Со мной все хорошо. Просто думал о Делакорте и о том, какой он псих.

– Точно, – мрачно поддакивает Ист. – Надеюсь, в той военной тюрьме из него вышибут дерьмо.

Элла вздыхает.

– Это не тюрьма, а военная академия для трудных подростков.