Наталья Миронова - Случай Растиньяка

–  Ты… присмотрись к моей Зольке.

Герман умел владеть собой, но тут невольно вздрогнул. Голощапов заметил это его движение и криво усмехнулся.

–  Знаю, неказиста. Вся в меня. И нравная. Но… с лица ж воду не пить. Стерпится – слюбится. А что нравная, тоже понять можно: век в девках сидит. Вот замуж выйдет, нарожает мне внучат и успокоится.

–  Простите, Аркадий Ильич, а сама Изольда Аркадьевна знает о ваших планах?

–  Нет, но я с ней поговорю, – пообещал Голощапов. – Мне, главное, с тобой перетереть, а там уж я с ней потолкую и… засылай сватов. Ну что ты на меня уставился? Ты ж своих стариков любишь? Ну а я доньку свою люблю. Уж какая есть.

–  Позвольте мне подумать, Аркадий Ильич.

–  Ну, думай, думай. – Взгляд Голощапова стал тяжелым, недобрым. – Только недолго.

Дочь Голощапова принадлежала к той породе женщин, о которых в анекдоте говорится: «Мне столько не выпить». Герману пришлось еще тяжелее, он совсем не пил.

И лицом, и телосложением Изольда Голощапова пошла в отца: борцовская фигура без шеи, без талии, малый рост, немалый вес. Как и у отца, у нее была выраженная прогения – так называемый бульдожий прикус, отчего тяжелая нижняя челюсть выдавалась вперед. Когда Изольда была маленькой, никто в СССР еще не носил скобок на зубах. Ей сделали операцию по исправлению прикуса, когда она уже стала взрослой, но это не слишком помогло, все равно казалось, что она держит под языком булыжник.

Еще хуже обстояло дело с характером. Изольда выросла с целым ворохом неизжитых подростковых комплексов. Герман потом не раз думал, что будь Изольда при своих внешних данных нормальной женщиной – доброй, отзывчивой, жалостливой, – он бы в конце концов привык, может, даже привязался бы к ней. Но Изольда, зацикленная на своей неудачной внешности, ненавидела себя, а вместе с собой и весь белый свет.

И этой женщине, словно в насмешку, дали имя белокурой героини средневекового рыцарского романа, олицетворяющей красоту! Но отец любил ее, жалел, называл Зулей. Ради нее больше не женился, остался бобылем, чтобы у Изольды не было мачехи, хотя его жена, мать Изольды, умерла от какой-то женской болезни, когда дочери было всего три года.

Изольда росла замкнутой и нелюдимой. В детстве у нее еще были фантазии и надежды, что когда-нибудь вопреки всему она вырастет высокой и стройной красавицей. Она привыкла подолгу стоять перед зеркалом, рассматривала себя, изучала, расчесывала любимую болячку. Потом поняла, что ей ничего не светит.

Она пыталась сидеть на диетах, еще в советские времена доставала через знакомых отца какие-то «очковые», «японские» и другие экзотические рекомендации по правильному питанию, подсчитывала калории. Все было без толку. У нее развился нервный голод. Только поела, только пища «проскочила», уже опять есть хочется. От голода у Изольды начиналась мигрень, она места себе не находила, злилась, готова была броситься на кого угодно. Очень скоро сдавалась, проклинала очередную диету и снова начинала объедаться.

Учась в выпускном классе, Изольда сделала попытку перерезать себе вены. Ах, если бы тогда Аркадий Ильич встревожился и показал дочь толковому психиатру! Он, конечно, встревожился, но ни о каких психиатрах мысли не допускал. Он думал только о том, как бы замять историю, чтобы никто о ней не узнал.

В минуты сильного волнения Голощапов начинал вставлять в речь украинские слова. У него мать была украинкой, украинский язык он когда-то в детстве учил в школе.

–  Що ты зробыла, доню моя? – спросил он, когда стало ясно, что все обошлось и Изольда выживет.

–  Я себя ненавижу! Я уродина! Зачем мне жить?

Аркадий Ильич таких душевных тонкостей не понимал. Он обнял дочку, стал уверять, что она дурочка, что с лица воду не пить, вырастет не хуже других.

–  А як же тато? – говорил он о себе в третьем лице. – Тато тебя кохае… Души не чае… Только бы донечка здоровенька была… А ты… татку бросить хочешь, да? Щоб вин один остався?

Изольда выросла и поступила в Московский институт народного хозяйства имени Плеханова. Отец купил ей трехкомнатную кооперативную квартиру в одном из цековских домов в центре города. Не в общежитии же жить дочери директора крупнейшего металлургического комбината! Он просил ее остаться в Свердловске, но Изольда настояла на Москве.

В группе было много девочек и всего два мальчика. Один – невзрачный, еврейской наружности, Изольда не обращала на него внимания. Зато вторым, не признаваясь в этом никому, она была одержима. Нет, не влюблена. Изольда ненавидела его еще более страстно, чем весь окружающий мир и себя в первую очередь.

Но она была больна им. Боялась даже лишний раз посмотреть в его сторону, чтобы никто не заметил, что он ее интересует. Завидовала другим девчонкам, которые запросто шутили и заигрывали с ним. Вот взять, к примеру, Гальку Сидорчук. Тощая жердь с длинным кривоватым носом. В общем-то ничем не лучше самой Изольды, а вот запросто флиртует с Витькой Иваницким, задирает его, высмеивает.

Витька, гад, ведет себя в женском коллективе, как самец морского котика на лежбище. Будто у него тут гарем. Изольде хочется истерически крикнуть: «Нет! Я не такая! Не из твоих морковок!» Вот только одна загвоздка: Витька и сам не взял бы ее к себе в гарем. Много раз, даже не обращаясь лично к Изольде, даже не глядя на нее, словно она садовый гном, закаканный голубями и потому неприятный на вид, давал понять, что для него такие, как она, не существуют.

О, как Изольде хотелось гордо сказать ему, что на хрен он ей нужен, а пригласительный билет в гарем разорвать и бросить ему в рожу. Но для этого нужно было, чтоб ей прислали билет. А ей никто посылать билет не собирается.

Витька любит кокетливых, бойких, хорошеньких девочек, которых сам называет «приятными», а еще «морковками». Говорит, что каротин полезен для здоровья. Шутка в том, что каротин – это витамин такой, в моркови его много. Витька только и делает, что хвастает своими победами. Можно подумать, хорошенькие девочки существуют на свете исключительно для его, Витьки Иваницкого, удовольствия.

Галька Сидорчук не хорошенькая, но бойкая донельзя.

–  Витюша! – говорит она кокетливо. – А что делать некрасивым девочкам? Удавиться?

–  А на кой они нужны? – искренне удивляется Витька.

–  Какой же ты, Витечка, добренький! Только с морковками тоже хлопот полон рот. Знаешь, они иногда глотают дыни. И эти дыни потом так трудно доставать…

На беременность намекает.

–  А это не моя проблема, – самодовольно хмыкает Витька. – Пусть сами предохраняются.

Но настырная Галька Сидорчук не оставляет попыток его «достать». Она знает, да и Изольда знает, все в группе знают, что Витька больше всего на свете боится заразу подхватить. Сам не раз признавался. Простой, как три рубля.

–  А иногда, – гнет свое Галька, лукаво поглядывая на Витьку, – морковки – они ж такие веселые! – начинают трепака плясать. Да так заразительно!

Все хохочут. Все знают, что это она триппер имеет в виду.

–  Галька, заткнись, что ты мне позитив ломаешь! Слушай, а как СПИД начинается? – тут же спрашивает Витька, и вся группа ржет еще громче.

О СПИДе в те годы ходили смутные слухи, толком никто ничего не знал, официально считалось, что все это западные штучки, а в СССР такого нет и быть не может, но Витька Иваницкий, живший, как он сам выражался, «в полном промискуитете», попросту говоря, спавший с кем попало, уже боялся.

–  Витечка, СПИД – это не болезнь, это отсутствие иммунитета, – охотно разъясняет Галька. – Вот заразишься чем-нибудь, от этого и помрешь. А СПИД только поможет.

–  Нагонит и еще добавит, – вставляет Гаянка Тер-Маркарян, тоже уродина с огромным армянским носом и короткими армянскими ногами, но тоже без комплексов.

И опять все смеются. Кроме Изольды.

Как бы она хотела вот так же беспечно смеяться и подшучивать над Витькой! Но Изольда была в плену у собственного тела, сидела в тюрьме и выглядывала наружу через зарешеченную бойницу. И ей даже в голову не приходило, что в эту тюрьму она заперла себя сама.

Галька Сидорчук только делает вид, что подтрунивает над Витькой Иваницким, а сама влюблена в него как кошка. Изольда однажды видела, как они вместе выходили из библиотеки. Шли по улице и разговаривали. Дело было в конце мая, они оба были в белых джинсах, оба высокие, стройные и светловолосые. Издалека смотрелись прекрасной парой. Галька, конечно, страхолюдина со своим кривоватым носом, но держится королевой. А все потому, что высокая. Будь Изольда высокой… Но даже роста ей природа не дала.

Витька Иваницкий обожает высоких. Всю дорогу только об этом и талдычит. Его послушать – и вправду выходит, что всякой там мелочи пузатой лучше бы вовсе не родиться на свет божий. Изольда не одна низенькая дурнушка в группе, Гаянка ничем не лучше, но и Гаянка, и все остальные на Витьку почему-то не обижаются, хохочут над его шутками и вообще смотрят ему в рот.

А вот Изольда… Виктор Иваницкий так и не узнал, что ему грозило. На семинарах по политэкономии социализма полагалось вырезать кубики из цветной бумаги и крепить их на ватман – строить диаграммы. Это проще, чем чертить, а то показатели меняются – ватмана не напасешься. Изольда ловила себя на том, что сидит и машинально пробует подушечкой большого пальца острые концы ножниц. Ей хотелось пырнуть Витьку этими ножницами. Она воображала, как воткнет ножницы ему в живот, как выкатятся у него глаза от изумления и испуга, как он наконец-то заметит ее и поймет, что нельзя с ней не считаться.

На третьем курсе Иваницкий перешел на экономический факультет МГИМО. У него родители дипломаты, отсюда и белые джинсы. Он с самого начала должен был поступать в МГИМО, но завалился на вступительных и пошел в «Плешку». А теперь вот перевелся, так и не обратив внимания на Изольду Голощапову. Изольда продолжала грезить о нем. Ей хотелось нанять убийцу, чтобы Витьку пришить, но в Союзе, как презрительно называли свою родину продвинутые мальчики и девочки, институт наемных убийц был еще не очень широко распространен. О них знали в основном по западному кино.

Много лет спустя Изольда увидела как-то раз случайно свое давнее наваждение. Витька Иваницкий растолстел и облысел. Он всегда был склонен к полноте, но в молодости это было не так заметно: выручал высокий рост. А тут – не просто растолстел, совершенно обабился. Увидев его, Изольда испытала мстительное удовлетворение – больше не пойдет по морковкам, на хрен он им сдался! – и в то же время острое разочарование. Он не оправдал ее… нет, не надежд, конечно, но… Столько на него было затрачено переживаний, а оказывается, все попусту. С типичной для себя логикой Изольда всю вину возложила на него.

Изольда белых джинсов не носила по понятным причинам: чтобы не выглядеть бочонком. Неудовлетворенность компенсировала огромным количеством золота и драгоценностей. Возможности были, как-никак дочка директора крупного предприятия, депутата Верховного Совета, члена ЦК.

–  Не боишься, что руку отрежут? – как-то раз спросила насмешница Галька Сидорчук, когда Изольда явилась в институт с очередным приобретением – бриллиантовым браслетом.

И тут же рассказала жуткую историю, как такой же вот франтихе в троллейбусе какой-то дядька отхватил кисть вместе с кольцами на пальцах пилой-ножовкой да и спрыгнул на остановке, унося кисть с собой.

–  Я в троллейбусах не езжу, – надменно уронила Изольда, выслушав рассказ.

Как дочь депутата и члена ЦК, она могла в любой момент вызвать из цековского гаража машину с шофером, чем и пользовалась. Галька была дочерью какого-то московского начальника, куда более мелкого, у нее такой привилегии не было, и Изольда порадовалась, что может хоть тут ее уколоть. Но зато Галька раскатывала на собственных «Жигулях», которые ей спроворил папаша, а Изольда так и не научилась водить машину. Разошлись по нулям.

Окончив институт, Изольда вернулась к отцу, но оставила за собой трехкомнатную квартиру в Москве. Она могла бы и в столице устроиться, но уж больно тяжело и одиноко было в Москве одной. Девчонки с курса не раз хотели ее с кем-нибудь познакомить. Галька Сидорчук сказала, что за московскую прописку да за трехкомнатную квартиру ее любой провинциал с радостью замуж возьмет, а Гаянка Тер-Маркарян прямо предложила познакомить Изольду со своем братом. Изольда в ответ раскричалась, забилась в истерике, даже кинулась на Гаянку. Еле оттащили.

«Психованная», – сказали девчонки и перестали с ней общаться. Вообще.

Дома Изольда устроилась бухгалтером к отцу на комбинат, а когда в стране произошли разные интересные события и Голощапов переехал в Москву, поехала вместе с ним.

В начале 90-х Аркадий Ильич завязал через Лёнчика чеченские связи и крепко нажился на фальшивых авизо. Все просто: рисуешь бумажку, что Центробанк выделил тебе такую-то сумму, приходишь с этой бумажкой в тот банк, куда она якобы адресована, и получаешь денежки. Раскидываешь сумму по однодневкам и перекачиваешь в офшор. И можно начинать по новой. Махинация элементарная, но в стране действовала еще советская, по сути, банковская система, неспособная справиться даже с таким примитивным жульничеством.