Когда Герман, уже одетый, только без пиджака, вошел в кухню, омлет золотистой пышной шапкой стоял над сковородой, а Катя варила в турке кофе.

–  Садись, – кивнула она ему и выложила на специально подогретую тарелку дышащее золотистое чудо.

–  Все мне? А тебе?

–  Я кофе варю.

–  Сядь поешь. – Герман разрезал омлет и переложил половину ей на тарелку.

–  Кофе сбежит.

–  Да отставь ты его, потом сваришь!

–  Это процесс непрерывный… Все, готово. – Катя разлила кофе по чашкам. – Ой, зачем мне так много? Я на диете сижу.

–  Слезай сейчас же, – шутливо приказал Герман. – У тебя все на месте.

Вот и Нина вчера так говорила.

Сев за стол, Катя улыбнулась ему чуть виновато.

–  Извини, у меня хлеба нет, только хрустящие хлебцы.

–  Ничего, сойдет. Но вообще-то ты завязывай с этим делом, – потребовал Герман, уплетая омлет. – И почему девушки вечно мечтают похудеть?

Он замолк на полуслове. Опять глупость сморозил. Не надо сейчас рассуждать о девушках вообще. Зато в следующую минуту Герман сказал именно то, что данная конкретная девушка мечтала услышать:

–  Когда мы увидимся? Я до вечера занят, но давай я тебе позвоню? У тебя есть мобильник?

–  Конечно, есть! Я дам тебе номер. Ты сыт? Хочешь чего-нибудь еще?

–  Чего-нибудь еще хочу, но не сейчас, – лукаво подмигнул ей Герман. – Давай я приглашу тебя в гости? Проведем вечер у меня.

Катя потупилась.

–  Понимаешь, я должна ночевать здесь.

–  Ты что, шагу отсюда ступить не можешь? – нахмурился Герман.

–  Конечно, могу! Я же была с тобой на концерте! Но ночевать я обязана здесь. Это условие страховки.

–  Черт, как же быть? Я хочу тебя с родителями познакомить, а они живут под Тарусой, к ним хорошо бы на выходные поехать. Поговори со своей Этери, а? Может, можно тебя кем-нибудь заменить?

–  Поговорю.

Неизвестно почему, настроение у Кати упало. Мысленно она выбранила себя неблагодарной скотиной. Только что провела с мужиком феерическую ночь, какой у нее никогда в жизни не было, занимались любовью четыре раза, и каждый раз – успешно, он ее с родителями знакомить хочет, значит, намерения серьезные, а она недовольна.

Но… вечно у нее все получается слишком быстро. Переспала с самым красивым мальчиком в классе, забеременела, вышла замуж, родила. Все в один год. О дальнейшем лучше не вспоминать. С Борисом тоже все вышло моментально. Катя когда-то прочла в одной лингвистической статье, что слова «хвать», «глядь» или вот у Пушкина «Татьяна ах!» – это так называемая ультрамгновенная форма глагола. Вот и у нее с мужчинами вечно все в ультрамгновенной форме. В памяти мелькнуло даже, как она дала пощечину Мэлору, а он отбил себе копчик.

И с Германом все произошло быстро, в первый день знакомства. Нет, ей грех жаловаться, но… Так вдруг захотелось долгого ухаживания, каких-то романтических глупостей… Цветов, шоколада, воздушных шариков… Качелей-каруселей, прогулки по набережной, сцепившись мизинцами… Всякой такой ерунды. С Германом такое невозможно, он солидный бизнесмен, генеральный директор корпорации АИГ, да и возраст уже не тот… «И у тебя тоже», – ехидно напомнила себе Катя.

–  Я когда-то охранником начинал, – говорил меж тем Герман, – до сих пор связи остались. Могу кого-нибудь организовать.

–  Нет, давай я лучше поговорю с Этери, – покачала головой Катя.

–  Вообще-то я устроил бы тут ограбление в чисто рекламных целях, – продолжал Герман. – Представляешь, как авторам будет лестно, что их мазня кому-то понадобилась? О них еще и в газетах напишут. По-моему, для них это единственный шанс прославиться. О присутствующих не говорю, – поспешил добавить он. – Я тебе позвоню, сходим куда захочешь, а потом доставлю назад в лучшем виде. Идет?

–  Идет.

Они обменялись телефонами, Катя проводила Германа к двери черного хода. Они торопливо поцеловались на прощание.

* * *

Утром примчалась Этери.

–  Ну, рассказывай. Ладно, можешь ничего не рассказывать, – тут же совершила она обратный вольт, – по лицу все видно. Но он не из тусовки: я о нем даже не слышала не разу.

–  Нет, он не из тусовки, – сдержанно отозвалась Катя. – И мне это нравится. Ты не могла бы мне сейчас деньги выдать? – перевела она разговор на другие рельсы. – Ужасно хочется с долгами расплатиться. Соседи по даче уже все изнылись.

–  Без проблем. Я проверила: платеж за твои картины поступил.

–  Я же сама деньги с карточки снимала! – обиделась Катя.

–  Ну, знаешь, как на свете бывает? Потом вдруг оказывается, что счет заблокирован. Но твой варяг с золотыми слитками не подкачал. Поехали в банк.

Они съездили в банк, Этери сняла со счета причитающийся Кате гонорар, попросила выдать в евро, отсчитать и положить нужную для отдачи долга сумму в конверт. Конверт и оставшиеся деньги россыпью вручила Кате.

–  Ну что? Жизнь прекрасна?

–  Можешь подождать минутку?

Катя позвонила бывшему соседу. Для конспирации она не стала приглашать его в галерею, а настояла, что сама подъедет к нему на работу. Этери подвезла ее на машине.

–  Да, все-таки есть в жизни счастье, – заметила Катя, когда, вернув долг, вышла из конторы и снова села в машину Этери. – Спасибо тебе, Фирочка. Ну, мне пора в галерею бежать.

–  Я подвезу. Все-таки расскажи о викинге.

–  Я на метро быстрей доберусь, – отказалась Катя. Ей очень хотелось еще хоть ненадолго оставить викинга только для себя.

Около галереи ее дожидался посыльный с огромным букетом. Катя торопливо расписалась в квитанции и отпустила его. Хотела дать на чай, но посыльный отказался напрочь, обронив загадочную фразу: «Все включено».

Оставшись в галерее одна, Катя развернула букет роскошных золотых хризантем. За годы безденежья у нее выработалось скептическое отношение к цветам. Она машинально прикидывала, сколько за любой букет можно купить мяса или картошки. Но в этом букете лежал завернутый в золотой фантик шоколадный трюфель с записочкой: «Слезай с диеты!»

Катя рассмеялась вслух. Это было то, о чем она мечтала: милый, дурашливый жест. Ухаживание. Не зная, можно ли ему звонить среди дня, она послала эсэмэску: «Без тебя никак не слезу».

Он ответил ей смайликом, видно, занят был.

Но у Кати продолжилась цепь удач. В галерею зашел посетитель и купил картину с электрической вилкой на сковородке: понравился ему этот прикол. После обеда опять приехала Этери. Она привезла новые картины, среди них три Катиных полотна, когда-то сданных на реализацию, и объявила, что пора менять экспозицию. Галерею закрыли, неликвидные серо-зеленые разводы сняли, картины в стиле Хокни перевесили в передний отсек, а на освободившееся место водворили новые. Ввели данные в компьютер, распечатали новый прайс-лист.

–  Цены я установила сама, – объявила Этери, – а ты сиди и не петюкай.

–  Герман обещал скупить все мое творчество, – сказала Катя, умолчав о его предложении скупить все напрямую, минуя Этери.

–  А мы его на слове поймаем. Устроим тебе персоналку, и пусть скупает. Вот погоди, у нас на Винзаводе скоро Любаров будет, дай с ним разобраться, потом тобой займусь. Между прочим, на Винзаводе ты мне тоже понадобишься – бодрая и свежая.

–  Да я, как тот юный пионер, в отличие от котлеты, всегда готова, – пообещала Катя. – У меня к тебе другая просьба…

–  Ну, говори, пока я добрая.

–  Он меня с родителями познакомить хочет.

–  Кто? Этот твой Герман?

–  А чему ты удивляешься?

–  Да я не удивляюсь, – пожала плечами Этери. – Мне нравится ход его мыслей… Просто это как-то уж слишком скоро, тебе не кажется? А ты еще формально не разведена, если я ничего не путаю…

–  Не напоминай, – поморщилась Катя.

–  Ладно, как скажешь. А в чем проблема?

–  Его родители живут под Тарусой. К ним надо ехать с ночевкой, на выходные…

–  Не вопрос, – отмахнулась Этери. – Попрошу у Левана кого-нибудь из охранников, он здесь за милую душу переночует. Подумаешь, дело большое!

–  А днем? Что охранник в картинах понимает? Как он будет продавать?

Продажи случались далеко не каждый день, иногда по будням Катя до закрытия так и просиживала в галерее одна, но в выходные посетителей обычно бывало больше: самое торговое, самое золотое время.

–  Днем?… Кого-нибудь из папиных студентов мобилизую, – нашлась Этери. – А ты мне потом все расскажешь: что за родители, как приняли, ну и вообще.

–  Они из поволжских немцев, Герман их из Казахстана сюда перевез.

–  Ну что ж, это характеризует объект с положительной стороны, – одобрила Этери. – А что они там делают – под Тарусой?

–  Больше ничего пока не знаю. Он просил сводить его в музей, – добавила Катя.

–  «Я поведу тебя в музей», – сказала мне сестра», – продекламировала Этери, и обе подруги рассмеялись. – В какой музей?

–  Да в любой. Он совершенно не разбирается в живописи.

–  Надеюсь, за это ты не станешь гнать его из койки?

–  Нет, не стану, – застенчиво улыбнулась Катя.

–  Ну, не вредничай, расскажи. Я тупо и пошло храню верность Левану. Хоть послушать, как оно на стороне бывает.

Но Катя не могла рассказать. Это было слишком личное.

–  Он мне цветы прислал, – увернулась она от разговора об интиме, – и вот…

Она показала подруге трюфель. Этери прочла записочку и покатилась со смеху.

–  Ты эту конфетку съешь прямо у него на глазах. Кстати, хотела бы я на него посмотреть. Познакомь, а? Отбивать не буду, обещаю.

–  Да ну тебя, Фирка, что ты несешь? Между прочим, я его нарисовала.

–  И молчала?! Дай посмотреть!

–  Пошли наверх.

–  Пошли. Заодно покажешь, что ты там у Нины накупила.

Катя нервничала. Рабочий день кончился, вдруг Герман позвонит? Но откровенно выпроводить Этери она не могла. Они поднялись в квартиру, и Катя показала подруге рисунок.

–  А что? Неплохо… Очень даже неплохо. Слушай, давай его выставим, этого варяга, а? Обрамим и выставим.

Но Катя отказалась:

–  Нет, это личное. Это мое.

–  Да ладно, я пошутила. Но рисуночек очень неплохой. Растешь на глазах.

–  Стараюсь.

–  Ну, давай шмотки показывай.

Катя показала просто так, вынимая из шкафа одну вещь за другой.

–  Надень, – попросила Этери. – Устрой мне дефиле.

–  Надо душ принять, мы ж картины вешали, я вся потная. Давай как-нибудь в другой раз.

Этери почувствовала, что пора сворачиваться. Она только туфли не одобрила:

–  Ну, Катька, ну ты тупишь! Это туфли для женщины за пятьдесят.

Сама она обожала щеголять на высоченных шпильках.

–  Когда-нибудь я до них дорасту. Оглянуться не успеешь, – печально улыбнулась Катя.

–  И опять черные! Не надоело?

–  Ну, ты ж меня знаешь… Я как Генри Форд: «Машина может быть любого цвета, если она черная», – отшутилась Катя. – Черные ко всему подходят. Не надо голову ломать.

–  Ладно, я еще займусь твоим воспитанием, – пообещала Этери. – Шмотки хороши, но их мало. Купи еще что-нибудь. И только пикни мне про долг, убью на месте. Зарэжу, да? – изобразила она грузинский акцент.

Герман позвонил, когда Этери уехала, словно подгадал. Но голос у него был виноватый.

–  Прости, я освобожусь поздно. Мы протокол о намерениях подписали, партнер – грузин, будем обмывать.

–  Ты будешь обмывать? – иронически уточнила Катя.

–  При сем присутствовать, – вздохнул Герман. – Я не знаю, когда освобожусь. Просто не представляю.

Катя даже не ожидала, что так расстроится.

–  Ничего страшного, – пролепетала она. – Завтра увидимся. Или как-нибудь на днях. Мы сегодня экспозицию меняли, я устала.

–  А твои картины там есть?

–  Вот придешь и увидишь.

«Что я делаю? – спросила она себя мысленно. – Зазываю его. «Заманываю на интерес», как говорит Этери». Из трубки до нее фоном доносился гул голосов.

–  Ладно, иди уже. Тебя там ждут, неудобно.

–  Я позвоню, – обещал Герман. – Завтра же.

Положив трубку, Катя постаралась взять себя в руки. Ничего же не случилось! Он не обязан. Он позвонил, предупредил. Не пропал без следа. Все нормально. Но она с ужасом чувствовала, что он нужен ей и что провести ночь одной в пустой постели… «Ты знаешь его со вчерашнего дня, – строго напомнила себе Катя. – Ты ничего о нем не знаешь. Прыгнула в койку с мужиком и…»

Она приняла душ, бросила халат в стиральную машину… Есть не хотелось. Что ж, уже хорошо. Может, она похудеет. Правда, худела она почему-то всегда не в тех местах. Лицо осунется, а корма как торчала, так и торчит.

Катя решила поработать, у нее было два заказа от двух разных издательств, но почувствовала себя страшно усталой. И в то же время знала, что не уснет. Включила телевизор. Сто девяносто шестая серия трехсотсерийного фильма. Нет сил даже впрягаться в сюжет, хотя сюжеты этих фильмов нарочно делают так, чтобы зритель, подключившись не с самого начала или отъехав на пару недель по служебным делам, мог с ходу врубиться в суть действия и смотреть с любого места.