–  Предупредит, – согласился Герман. – Ну и пусть оба катятся. Тебе что, так нужна ее кровь?

–  Не нужна мне ее кровь, – поморщилась Катя, – но хотелось бы, чтоб она больше не возникала.

–  Не возникнет. Изольда на этом деле истощила весь свой творческий гений. Вернее, даже не Изольда, а Фраерман. Мы его в театре видели. Я с ним разберусь, не беспокойся. Забудь.

Катя промолчала, прижимая к себе сына.

Они давно уже покинули тоскливый «индустриальный пейзаж» Лихоборских Бугров, вокруг них клубился и плясал огнями город. Герман затормозил у круглосуточного магазина. Ярко светились в ночном небе цифры 24 / 7.

–  Надо Саньке купить что-нибудь поесть. У него зубы выбиты, а у меня дома ничего такого нет, чтоб не жевать. Пойди, ты лучше знаешь, что ему нужно.

Катю такая забота растрогала чуть ли не до слез. Слезы были близко, залегли прямо под веками, а сейчас едва не пролились.

–  У меня денег нет, – смутилась она. – Я где-то сумку посеяла. Наверно, у тебя дома. Не дай бог, в машине у Алика… – Катя постаралась припомнить. – Он меня привез… Нет, из машины я вышла с сумкой. Значит, у тебя дома.

Герман протянул ей свой бумажник.

–  На разграбление города. Ни в чем себе не отказывай.

Катя ничего не сказала, взяла бумажник и вышла из машины. А вот Санька на заднем сиденье тихонько хихикнул.

–  Как вас зовут? – спросил он Германа, когда Катя скрылась в магазине.

Герман повернулся к нему.

–  Герман Ланге.

–  Вы – мамин хахаль?

–  Хахаль? – переспросил Герман. – Да нет, я бы так не сказал. Даже не знаю, в каком я статусе. Надеюсь, жених. Ты как – не против?

–  Нет, не против, – опять хихикнул Санька. – А что это за фамилия такая – Ланге?

–  Фамилия немецкая, а что?

–  Вы немец?

–  Поволжский. Слыхал о таких?

–  Нет…

Санька был немного разочарован. Поволжский немец – это какой-то неправильный немец. Ненастоящий. А он уже вообразил, как мама выйдет за этого Ланге и можно будет рвануть к бундесам. Вот было бы классно! Хотя… это ж надо язык учить…

Ему хотелось выяснить, как у этого Германа с деньгами. В общем-то, все и так ясно: тачка крутая, а на переднем пассажирском сиденье стоит кейс с лимоном.

–  Ладно, о поволжских немцах как-нибудь потом потолкуем, хватит с тебя впечатлений на сегодня. Извини, мне надо позвонить.

Герман спохватился, что Никита Скалон ждет его звонка и волнуется. Он позвонил.

–  Ну все, отбили, – весело доложил он. – Едем домой. Деньги не понадобились. Верну в первозданном виде.

«Ага, значит, бабки не его», – догадался Санька опять с легким разочарованием. И вдруг накатил стыд. Этот неправильный бундес ради него, незнакомого пацана, рисковал жизнью. Бабками тоже. К папане их пристегнул… С папани сталось бы сдриснуть, хотя от такого, как этот Герман, фиг сдриснешь… Как они ворвались в гараж – до сих пор в глазах стоит. Умереть – не встать!

Чувство стыда не было знакомо Саньке. Мама все пыталась ему что-то втолковать, рассказывала про какого-то Анатоля, который жил весело и кучеряво, не спрашивая, откуда бабки берутся, как будто кто-то почему-то взялся устраивать ему такую распрекрасную житуху, а за какие заслуги – ему и в голову не приходило спросить. Но сам Санька так и не сподобился прочесть «Войну и мир». Четыре тома – это ж убиться можно! Поэтому он пока не знал, что веселый и кучерявый Анатоль потерял ногу в Бородинском сражении.

Но сейчас ему стало стыдно. Впервые в жизни он почувствовал себя сволочью. Его спасли от чеченов, от рыжей людоедки, а он сидит тут и уже планирует, как будет чужие бабки тратить. Весь в папаню. При мысли об этом его тряхануло, словно электрическим током ударило. Горе в том, что он не знал, как быть хорошим. Привык жить беззаботной жизнью, которую кто-то по неизвестной причине взялся ему устраивать. Нет, почему кто-то? Он точно знал – кто. Мама и бабушка с дедушкой.


Катя купила несколько баночек мгновенного картофельного пюре, мягкий творог, шоколадные муссы, мороженое, соки, какао, молоко, десяток яиц – завтра она сделает сыну воздушный омлет! – и под конец прихватила бутылку ликера «Бейлиз». У Германа-то наверняка ничего такого нет, а Саньке надо бы – согреться.

Когда она вернулась к машине, Герман вышел, отнял у нее тяжелый пакет, распахнул дверцу, помог сесть… «Вот у него прямо само собой получается!» – отметил Санька с завистью, чувствуя, что ему-то самому никогда не стать таким. Хорошо бы они с мамой поженились… Ему ужасно понравился этот неправильный бундес. В нем чувствовалось то, чего никогда не было в папане да и в самом Саньке. Санька даже слова не мог подыскать для этого «чего-то». Это было слово «независимость». А может, «самостоятельность». А может, «ответственность». А может, и просто «мужество». Все эти слова он знал, когда-то слышал, пожалуй, смог бы их правильно написать, но они существовали отдельно от него.

–  Я Никите позвонил, – прервал Герман Санькины горькие размышления, подсаживая Катю в машину. – Они все за нас страшно рады. И Никита, и Нина, и Вера Васильевна, и даже королева Юламей. Нина ей позвонила, и она тоже приехала за тебя попереживать. А муж у нее знаешь кто? Тот самый парень, что мне «детку» ставил, Даня Ямпольский! Ну помнишь, длинный, рыжий? В общем, поздравляют, передают привет, зовут в гости.

–  Не сегодня, – устало улыбнулась Катя. – Я с ног падаю, а уж Санька… Как ты, Саня?

–  Ничего, – прошепелявил Санька. Правая рука, которую он все время оттирал, вроде начала проходить, но при этом заболела, как чертова мать.

Они снова тронулись и благополучно прибыли в Подсосенский переулок. Дом Саньке понравился, а вот квартира… Ему показалось, что квартира маловата. Он привык видеть по телику миллионерские хоромы, какими их представляют себе авторы фильмов. Помещения чуть ли не вокзальных размеров. Впрочем, авторы телефильмов и квартиры обычных работяг, и даже жилища проституток изображали в виде роскошных апартаментов с арочными проемами вместо дверей. Ему и в голову не пришло вспомнить, что сам он с мамой и с отцом-бизнесменом прожил всю жизнь в маленькой двухкомнатной квартирке, где только у него была отдельная комната, а мама теснилась в основном на кухне.

Но вслух он ничего не сказал. Мама, сняв пальто, и здесь ушла на кухню, а Саньку Герман повел за собой в ванную.

–  Снимай все, – велел он.

Санька замялся.

–  Ты что, стесняешься? Вот дурачок! Думаешь, меня твоя пиписка интересует? У меня своя есть, точно такая же. Раздевайся.

–  Я весь в дерьме, – признался Санька.

–  Ты знаешь, это чувствуется, – улыбнулся Герман. – Ничего, что естественно, то не позорно. Погоди. Постой тут пока, я кое-что придумал.

Герман ушел и вернулся с большим мусорным мешком и целым рулоном кухонного бумажного полотенца.

–  Становись ногами прямо сюда, – скомандовал он, расправляя мешок. – У тебя при себе что-нибудь ценное есть? Что тебе дорого как память? Проверь карманы.

Санька добросовестно обшарил карманы.

–  Ключи от квартиры.

–  На Минусинской?

–  Да, а вы откуда знаете?

–  Твоя мама сказала. Давай сюда. Раздевайся и все бросай прямо в мешок.

Ключи от квартиры на Минусинской улице Герман положил на стиральную машину. Когда Санька разделся догола, он пустил воду и обтер мальчика бумажным полотенцем, бросая скомканные куски туда же, в мешок. Потом осторожно ощупал все его тело.

–  Стой смирно, не собираюсь я к тебе приставать. Я не по этой части. Просто проверяю, нет ли переломов. Вот теперь полезай в ванну и мойся. Как ты смотришь на то, что мы все это выкинем к чертям собачьим?

–  А что же мне надеть?

–  Завтра новое купим. Все равно это все в дерьме. Ты пока мойся, а я тебе что-нибудь подыщу. А это выкину. Вонь такая, что хоть топор вешай.

–  Они не дали мне…

–  Знаю, милый, я ж ничего не говорю. Забудь, как страшный сон. Ну, я пошел. Давай мойся.

Герман вынес Санькины вещи вместе с курткой и кроссовками в мусороприемник, прошел в свою спальню и вернулся в ванную с парой толстых теплых носков и футболкой. Конечно, Санька в его вещах утонул.

–  Ну ничего, как-нибудь, – утешил его Герман.

О, как приятно было переодеться в сухое и чистое! Футболка доставала Саньке до колен, в носках можно было плавать, штанов вообще не было, но все это ерунда.

–  Дядя Герман, – спросил Санька, – а вы женитесь на маме?

–  Если она за меня пойдет, – серьезно ответил Герман. – Зови меня просто Герман, без «дяди». И говори мне «ты». Идем.

Они пошли на кухню. Санька неуверенно ступал в громадных носках. Сперва ногу надо продвинуть до конца носка, а потом уж делать шаг. Пока делаешь шаг, носок все равно сваливается вперед. Увидев его затруднения, Герман с легкостью поднял Саньку на руки и перенес в кухню.

Катя вскипятила воду в чайнике и залила в баночку с пюре.

–  Погоди, Саня, – сказала она, старательно перемешивая пюре, – тебе нельзя слишком горячее. Потерпи еще немного.

Ее материнское сердце обливалось кровью оттого, что пришлось готовить такой фастфуд, а еще больше – при виде избитого сына. Санька был весь в кровоподтеках, правая рука висела буровато-сизой клешней. Губы напоминали пельмени, один глаз заплыл; чтобы что-то увидеть, Саньке приходилось откидывать голову назад и смотреть из-под опущенного века. Ну прямо Циклопчик. Катя прогнала это постороннее воспоминание.

–  Может, туда минералки капнуть холодненькой? – предложил Герман.

–  Там жир. Сразу застынет. Давай я тебя покормлю, Санечка.

–  Я сам.

Но у Саньки ничего не вышло. Он уже мог шевелить пальцами правой руки, а вот ложку удержать не сумел. Левой тоже не очень получалось.

–  Ничего, – утешил его Герман, – я тебя научу владеть правой и левой рукой одинаково. Стрельбе по-македонски научу, хочешь?

Ему казалось, что возможность пострелять – мечта любого мальчишки, но Санька отнесся к предложению скептически. Компьютерная стрелялка – милости просим, но реально держать в руке тяжелый пистолет вместо компьютерной мыши…

Катя покормила его картофельным пюре с ложечки, как маленького. Санька так наголодался и нахолодался в гараже, что умял разом две порции да еще заполировал шоколадным муссом.

–  Открой бутылку, – попросила Катя Германа.

Она выбрала ликер «Бейлиз», потому что он мягкий, сладкий, а главное, чтобы открыть бутылку, не нужен штопор. У непьющего Германа небось и штопора нет.

У него и рюмок не было, поэтому Катя, когда Герман своими сильными руками мгновенно вытащил пробку, налила ликер в кофейную чашку. Всего полгода назад, в мае, они с Этери таким же манером вино пили из чашек… Тут Катя громко ойкнула и схватилась за щеку, как от зубной боли. Герман и Санька дружно уставились на нее.

–  Что такое?

–  Галерея… – простонала Катя. – Я совсем забыла… Там же никого нет!

Теперь Герман и Санька среагировали по-разному.

–  Ничего страшного, – начал было Герман, а Санька спросил:

–  Какая галерея?

Катя решила сначала ответить сыну:

–  Я там работала, Саня, когда из дому ушла. И жила там же. Кто-то должен все время быть на месте, иначе страховки не будет в случае чего.

–  Ну, авось «в случае чего» сегодня не настанет, – предположил Герман. – А настанет, так я выкуплю страховку.

–  Ты шутишь… Это огромные деньги… Я позвоню Этери…

Санька опять вмешался:

–  Если ты выйдешь за Германа, сможешь вообще не работать.

Катя страшно рассердилась и еще больше расстроилась. До сих пор она держалась, внутренне зажала себя в кулак, не допуская никаких недомоганий, а теперь всколыхнулась сама собой прежняя дурнота, подкатила прямо к горлу… Катя еле превозмогла ее, но заговорила внешне спокойно:

–  Саня, я работаю, потому что хочу работать. Потому что мне нравится работать.

Санька искренне не понимал, как кто-то может работать в охотку, но счел за благо промолчать. Он видел, что расстроил маму.

–  Помнишь, я тебе в записке написала, что за деньги можно купить не все? – продолжала Катя. – Вижу, ты так и не понял.

–  Да ладно, мам, что я такого сказал? Уж и сказать нельзя!

–  Ты поел-попил? Еще что-нибудь хочешь?

Санька помотал головой.

–  Тогда тебе спать пора. Сейчас я только позвоню Этери…

–  Уже за полночь, – вмешался Герман.

–  Ничего, Этери – сова, она раньше часа-двух вообще не ложится.

Катя разыскала свою сумку, взяла мобильник… Хотела послать эсэмэску обычным кодом «Гав» с вопросительным знаком, но у нее так дрожали руки, что она не смогла набрать «Гав» и просто вызвала номер.

–  Катька, привет, поздновато для тебя, – раздалось в трубке. – Ну, рассказывай!

–  Фира, я у Германа и не могу уехать.

–  А что случилось?

–  У меня сына похитили, а Герман его вернул…

–  Как похитили? В смысле – за выкуп?