Наталья Миронова - Случай Растиньяка

–  Да, но тут все не так просто…

–  А почему ты мне не позвонила? – обидчиво спросила Этери.

–  Они требовали пять миллионов, и вообще тут дело не в деньгах, это долгая история. Давай я тебе завтра расскажу. Я за галерею волнуюсь, там никого нет…

–  Да ерунда, сейчас попрошу Левана, пусть пошлет кого-то из охраны ночевать… А что с Санькой?

–  Уже все в порядке, – ответила Катя. – Он тут, с нами.

–  Ну, слава богу. Ладно, завтра расскажешь. Обожаю запутанные истории! – азартно добавила Этери. – С хорошим концом.

Герман осторожно обнял Катю за плечи, когда она захлопнула мобильник.

–  По-моему, тебе тоже не мешало бы приложиться к этой бутылке, – заметил он.

Катя тут же вспомнила о своих так и не проверенных подозрениях.

–  Нет, я не буду, – отказалась она. – Где мы Саньку положим?

–  А чем плох диван в кабинете? Старинный, между прочим, мне его прежняя хозяйка оставила. – Герман улыбнулся, вспомнив интеллигентную старушку. – Ты не думай, я его перетянул, он вполне удобный…

–  Я не думаю, – устало улыбнулась Катя.

Сказано – сделано, они постелили на диване и уложили Саньку, а сами, не сговариваясь, опустились почему-то на пол возле этого дивана. Санька мгновенно уснул, отрубился, а Катя и Герман еще долго сидели и сторожили его сон.

Свет они потушили, но Катя попросила Германа включить камин. Он включил. В комнате и без того тепло, но почему-то ужасно приятно и уютно следить, как ходят и мигают под искусственным пеплом красные огонечки. Разговор тек неспешный, бессвязный…

–  Пацан кое в чем прав, – полушепотом начал Герман. – Ты выйдешь за меня?

Так долго она этого ждала, а тут почему-то уклонилась от прямого ответа.

–  Может, нам обоим стоит для начала развестись?

–  Я думаю, тут проблем не будет. Твой под следствием, моя в бегах… У меня есть знакомый адвокат – кстати, и его ты тоже в театре видела, – он поможет. У меня процедура уже запущена…

–  Как же нам обоим повезло, – вдруг сказала Катя. – С такими супругами и расстаться не жалко, и щадить их нечего. Могло ведь быть и по-другому… Как думаешь, Алику срок дадут?

–  Это будет во многом зависеть от тебя, – ответил Герман. – Он реальный соучастник похищения. Чеченцы все будут валить на него, тем более что Изольда сбежала. И если ты… если вы с Санькой предъявите ему обвинение, его посадят. Но вы не обязаны против него показания давать. Формально ты пока его жена, Санька – сын. Можете сказать, что просто чеченские террористы… злоумышляли… И так далее. Хочешь?

–  Не знаю… Нет, я не хочу врать милиции. Он пришел, сказал, что сына похитили…

–  Ну, такая правда ему не повредит, – рассудил Герман.

–  Но он же был в сговоре! Знал, где Санька, но в милицию не обратился, молчал до конца.

–  Боялся, что это повредит сыну. Это не я говорю, – уточнил Герман, – это он так скажет.

–  Но Санька-то знает правду! Я с ним поговорю, – пообещала Катя. – Не хочу, чтобы он стал Павликом Морозовым. Но думаю, он выложит все как есть. А почему ты Алика выгораживаешь?

–  Я выгораживаю? Да бог с тобой. Просто предупреждаю, что он и в этом случае сумеет выкрутиться. Скажет, что хотел тебя вернуть, ситуация вышла из-под контроля… ну и так далее.

–  Я с ним поговорю. С Санькой, – повторила Катя. – Как-нибудь обойдемся без подробностей. Но я не хочу, чтобы Алик вышел сухим из воды.

–  А ему по-любому плохо будет. Даже если его отпустят… У него же долги? Значит, кредиторы наедут. Чеченцы опять же. Наверняка у них тут полно родни. Я же говорил, бросим его на съедение волкам.

Катя вспомнила, как жалко, унизительно перепугалась, когда Алик пришел и сказал, что Саньку похитили. Как мелко она засуетилась, как страшно и стыдно ей было к Герману идти, а вдруг он денег не даст.

–  Давай, – согласилась она. – Бросим его на съедение волкам.

О, как это упоительно прозвучало! Пусть кто угодно ее осудит, она не испытывала ни капли жалости к Алику. Только одна мысль ее смущала:

–  А твоя Изольда? Она не может вернуться и…

–  Забудь о ней. Изольда сейчас объясняется со своим папочкой, и, поверь, ей очень несладко. Это ж его деньги на Кайманы уплыли, а он за копейку душу вынет.

–  Но это же ты перевел деньги на Кайманы!

–  А возвращать придется ей. Забудь. Давай лучше поговорим о нас. Ты так и не ответила: пойдешь за меня?

Катя в ответ заплакала. Герман еще крепче обнял ее плечи.

–  Ты не понимаешь, – всхлипывала она. – Я невеста с «приданым». У меня сын.

–  Ну и что? Нормальный пацан.

Но Катя покачала головой:

–  Он весь в отца. «Не напрягаться». «Все по фиг». Вот такая нехитрая философия. Ты ведь еще не в курсе, Алик и его пристрастил к игре! Я не знаю, что с этим делать. Водку или наркотики я бы еще поняла: это химия. Идет какая-то реакция в организме. Можно ей противопоставить другую химию, провести детоксикацию, подождать, пока организм очистится сам и привыкнет жить без яда. А тут? Как радиация. Как в фильме у Ромма – помнишь «Девять дней одного года»? «Невидимо, неслышимо, ни цвета, ни запаха…»

Герман дал ей высказаться, выплеснуть все, слушал не прерывая. Заговорил, только когда она смолкла.

–  Катя, тут тоже химия. Что-то вырабатывается: адреналин там, не знаю, серотонин, эндорфины… Что бы это ни было, мы будем бороться.

–  Как? Как бороться? Привязать его к кровати? – Катя вздрогнула, вспомнив, как ее сын только что просидел целый день, прикованный к стене. – Хитрый стал. Уже дважды у бабушки деньги выманивал, у моей мамы. А теперь у тебя начнет просить.

–  Ну, со мной где сядешь, там и слезешь…

–  Я боюсь, он начнет воровать.

–  У меня фиг своруешь, – улыбнулся в темноте Герман.

–  А если не у тебя? Если он начнет воровать в магазинах, у прохожих на улице? Если грабить начнет?

Герман опять вспомнил Федю Коваленка.

–  До этого не дойдет. У меня есть знакомая – психиатр. Очень хорошая… Да, ты ж ее тоже в театре видела! Этот театр – прямо Ноев ковчег. Всякой твари по паре. Это Данина бабушка. Давай к ней обратимся.

–  Я не верю психиатрам, – горестно вздохнула Катя.

–  Вот и Голощапов не верит. А зря, между прочим. Может, Изольду можно было… ну, не вылечить, так хоть купировать как-то ее психоз. Ладно, черт с ней, вспоминать не хочу. Но Софья Михайловна – очень толковая и знающая женщина. Мне она помогла.

–  У тебя были проблемы с психикой?

–  Да как тебе сказать? Не то чтобы проблемы, но кое-что было. Она помогла мне разобраться.

Герману не хотелось рассказывать ей об Азамате Асылмуратове. Даже теперь, когда все уже кончилось. Хватит с нее пока пережитого в гараже.

–  Ладно, давай поговорим с ней, – уступила Катя.

–  Вообще-то ему скоро в армию. Вот там и узнает, что почем.

–  Ой, нет, я не хочу отдавать его в армию! – испугалась Катя. – Получить его назад в гробу? Инвалидом?

–  Катя, ты преувеличиваешь, – начал было Герман, но она и слушать не стала.

–  Давай не будем об этом. Я тебе так скажу: будь это – ну, например! – израильская армия, отдала бы я его служить с дорогой душой. Там люди делом заняты, каждый человек на счету, дедовщины нет, там и умереть… – Катин голос дрогнул, – не так обидно. Но наша армия… Я такого начиталась, наслушалась… По-моему, эта армия может сделать только уродом.

–  Меня же не сделала.

–  Верно, тебя не сделала. Но ты сильный, а он слабый. Спортом не занимается, книг не читает… Весь в отца. Он… он рассчитывает на меня, понимаешь? Если я отдам его в армию, он меня возненавидит. Будет считать, что я его предала. Вот если бы ты сам был командиром его части, – примирительно добавила Катя, – тогда да.

Герман не забыл, как высшие офицеры в Чечне спекулировали бензином, как продавали противнику оружие, а их жены почему-то оказывались ответственными за провиант, в то время как ему самому приходилось выкупать со склада то, чем его обязаны были снабжать бесплатно.

–  Ладно, я им на гражданке займусь, – пообещал он. – Но если ты думаешь, что я на тебе не женюсь, потому что у тебя сын трудный… – И Герман выдал изобретенную когда-то формулу: – Взялся за гуж, не говори, что не муж!

Но Катя даже не улыбнулась.

–  Это еще не все, – решилась она. – Все случая не было сказать. Я, кажется, беременна.

–  От меня?

Катя сбросила его руку и отодвинулась.

–  Я не встречаюсь с двумя зараз.

–  Прости, опять глупость сморозил. Я, между прочим, так и подумал, когда ты отказалась ликер пить. – Герман восстановил статус-кво: вернул руку на прежнее место. – А почему «кажется»?

–  Ну извини, времени не было пописать на полосочку. Я заподозрила как раз в тот день, когда ко мне твоя Изольда пожаловала.

–  Не называй ее моей. Между прочим, она аборт сделала. От законного мужа. Больная на всю голову. Но теперь я думаю, что это, пожалуй, к лучшему. А ты? Тоже хочешь аборт сделать?

–  Нет, конечно! Но я об этом думала, – призналась Катя. – Я была так зла на тебя! Вот и подумала… Мы с Аликом живем… жили, – поправилась она, – в двухкомнатной квартире. Когда дела шли в гору, я ему говорила: давай купим квартиру побольше. Давай купим квартиру сыну, будем сдавать, пока он маленький, она и окупится. Нет, сперва дачу, иномарку, пофорсить, пыль в глаза пустить…

Изумленный Герман впервые слышал в ее голосе чисто женские сварливые нотки. Ему не нравилось, что Катя говорит об Алике как о муже, но сами нотки понравились ужасно. Это звучало чертовски сексуально. Она и его будет так отчитывать? Вот здорово! Он уже чувствовал, что женат на ней лет двадцать. И это было классно.

–  У моих родителей, – продолжала Катя, – трехкомнатная на Чистых Прудах, но они, слава богу, живы-здоровы. Куда мне с ребенком податься? Есть же еще Санька! Рано или поздно – я не сомневалась! – он оставил бы отца и прибился бы ко мне. И как нам впятером в трехкомнатной квартире жить?

–  Выброси эти мысли из головы раз и навсегда, – суровым басом командира приказал Герман. – У тебя есть я. Катя, я так хочу ребенка! Родители мне уже холку прогрызли: когда ты нам внуков подаришь?

–  Они знают, что ты женат?

–  Папа знает, как выяснилось. В каком-то журнале случайно прочел. Маме не сказал. А мне сказал в тот самый день, когда я тебя привез. Тот же самый вопрос задал: а она знает, что ты женат? Короче, разводимся, женимся, рожаем детей.

Катя вдруг заплакала.

–  Родители были против Алика… Они меня не ругали за Саньку, говорили, мы его сами воспитаем… Если бы я их послушала… если бы замуж не вышла за этого подонка… Может, Санька вырос бы совсем другим…

–  И мы бы с тобой не встретились?! Ну, спасибо!

–  Ладно, давай поженимся, – согласилась Катя. – А где мы жить будем?

–  Не вопрос. Куплю квартиру побольше. Эту Саньке оставим. – Герман заглянул себе через плечо на спящего мальчика, и Катя тоже обернулась вместе с ним. – Он уже скоро начнет барышень водить.

–  Дал бы бог, – вздохнула Катя. – Он ничем, кроме игр, не интересуется. Живет в виртуальном мире.

–  Попробуем в реальный вытащить. Первым долгом, я думаю, надо ему зубы вставить.

Катя опять заплакала.

–  В шестнадцать лет вставные зубы!

–  Ничего страшного. У него какие зубы были – как у тебя?

–  Нет, он весь в отца. У Алика передние зубы торчат и щель большая, и у Саньки тоже.

–  Вот видишь? Со вставными лучше будет. Но прямо завтра вам с ним надо в милицию – показания давать. Надо бы сперва в травмпункт – зафиксировать побои. Да, и одежду ему купить, и ботинки, я все, что на нем было, выбросил. Ничего, не волнуйся, я сам с вами съезжу. А ты увольняйся с работы, – добавил Герман.

–  Ты домостроевец? Алик все требовал, чтобы я дома сидела. Ты тоже хочешь?

–  Нет, но из галереи придется уйти. Ты же понимаешь, там нельзя оставаться. Я хочу спать со своей женой. Причем хочу прямо сейчас. Пойдем, а? С ним ничего не случится. Проспит до утра.

–  Пойдем.

Они как будто встретились после долгой разлуки. Разлука, пусть и недолгая, обоим показалась вечностью. Обнялись и утонули друг в друге, между их телами не осталось просветов, их качала и несла мощная волна, вздымала на гребень и швыряла вниз, а они упивались головокружительной качкой, длиной и силой сплетенных рук и ног. И можно было не предохраняться, ничего не бояться, все равно неизбежное уже случилось, новая жизнь уже жила в них, и они втроем помещались в ее большом и щедром теле – он, она и ребенок.

* * *

Рано утром позвонили из особняка Голощапова.

–  Герман Густавович! – кричала в трубку плачущая экономка. – Аркадий Ильич умер!

–  Как умер?!

–  Вхожу в спальню, – всхлипывала экономка, – там никого. Постель не тронута. Пошла в кабинет – проверить. А он там, на диване сидит. Глаза открыты, а сам мертвый. Изольды Аркадьевны нету, уехала куда-то еще вечером поздно, вещи собрала и уехала. Водитель говорит, в аэропорт отвез.