Эдуард Зубов

Случайная любовь

1

Сережа шел по улице и прислушивался, как и куры, и гуси, и овцы, вся живность, всё, что ходило, поклевывало, погогатывало, говорило по-своему, делало двор по-деревенски веселым. Он только что приехал на каникулы и теперь ему, выросшему в деревне, после двух лет пребывания в городе эта мелодия ласкала слух.

Сережа обогнул угол последнего дома, прошел вдоль забора, огораживающего засаженный картофелем земельный надел, и спустился по откосу к реке.

Солнце стояло уже высоко. Оно жгло и берег, и белевших на мелководье гусей, и полоскавшую в реке с мостков белье бабу, и отражалось от воды так ослепительно ярко, что у него жмурились глаза.

А если посмотреть дальше, то за поросшей по берегам камышом и тростником рекой, белевшей, как залысинами, песчаными отмелями, можно было увидеть, как тянулись вдоль берега вязы, а ещё дальше простирались луга, пшеничное поле, лес и перелески, за горизонт уходила дорога, и, где-то совсем далеко виднелся поблескивающий золотом в солнечных лучах крест на колокольне соседней деревушки.

Сережа подошел к поставленной неизвестно для чего у самой воды изгороди из жердей, и вдруг на него нахлынули воспоминания двухлетней давности. Теперь ему казалось, что это было давным-давно. Тогда, после окончания школы, они по традиции, всем классом, когда уже стемнело, вышли на берег, и первая его любовь стояла у этого забора. У неё была белая шея, светлые волосы, прическа по-особенному, алый румянец, тоже по-особенному, по-молодому…

Он не спускал с неё любящих глаз. Сердце билось тревожно и страстно, но она смотрела спокойно перед собой. Её черные изогнутые ресницы подрагивали. Сколько чистоты было тогда в них обоих, чистоты наивной, милой, влекущей.

Как безумно хотелось любви: озаренной, ласковой, чистой… Но её спокойные, ясные серые глаза мягко и с затаенной ласковостью говорили: «Нет».

«Где она сейчас?» – подумал, перелезая через забор, про свою первую безответную любовь Серёжа. С тех пор у него были с девочками лишь только мало чего значащие мимолетные встречи.

В надежде увидеть кого-либо из молодежи (особенно девочек) он взором окинул по обе стороны реку, но не увидел никого. Лишь только невдалеке, у поворота, барахтались на мели, играя в «ныру», чумазые, уже посиневшие до судороги, но не вылезавшие ещё на берег мальчишки.

«Скучно в деревне. В такую погоду даже девки сидят по домам. То ли дело раньше», – подумал он и, перелезая изгородь, спрыгнув на землю, зашагал по тропинке, которая вилась меж мелкорослого кустарника вдоль реки.

На повороте он увидел специально очищенное, метра на три в ширину, от камыша и тростника для рыбной ловли место. На удобном, в виде ступени, покрытом сухим сеном сидении, восседал Мамон – старик с заячьей губой. Его желтая, большая круглая плешь была не покрыта и блестела на солнце как медный таз, а сивые клоки давно нестриженых волос вздыбились, как у взъерошенной птицы.

Мамон был заядлым рыбаком и, несмотря на то, что все говорили, что рыбу в реке давно уже вытравили удобрениями, и в ней ничего не поймаешь, он почти никогда не возвращался с рыбной ловли без улова.

Сережа подошел и поздоровался. Мамон повернул в его сторону голову, вынул изо рта обсосанную до мокроты потухшую папиросу, вновь прикурил и спросил:

– Как у городе?

– Что?

– Жись, говорю, у городе как?

– Если деньги есть, жить можно, – ответил Сережа, обратив внимание на то, что удилишки у Мамона были не складные, как у городских рыбаков, и даже не бамбуковые, а всего-навсего из обычного, небрежно ошкуренного изогнутого орешника, и в этом ему показался какой-то особенный рыбацкий шарм.

По левую от Мамона руку на сене лежал тряпичный мешочек с подкормкой – распаренными отрубями; справа в траве стояла литровая стеклянная банка, прикрытая листом лопуха, в которой, свернувшись комком, шевелились в навозе красные черви. Под ногами лежала брезентовая сумка, в которой лежала краюха ржаного хлеба и два мешочка. В одном была распаренная пшеница, в другом – нарезанный кубиками недоваренный картофель – это для наживки.

Мамон, видимо, довольный ответом, скосил на Сережу подрагивающий глаз.

– Раки донимают, – сказал он, снимая с крючка объеденную насадку. Затем, порывшись загрубелыми, в трещинах, черными от грязи пальцами в банке с навозом, он достал извивающегося червя, ловким движением насадил его на крючок, сноровисто взмахнув удилищем, закинул метра на три от берега наживку, той же рукой отщипнул от буханки хлеба мякиш, сунул его в рот, разжевал, выплюнул на ладонь и бросил для приманки на поплавки.

– Здесь хоть огурчиков вырастишь, курочка яичко снесет, картошка своя, грибочков в лесу соберешь, я вот сазанов поймаю, а у городе все с базара, – сказал он.

– А ты, дядя Мамон, сегодня что-нибудь поймал? – поинтересовался Сережа.

– А вон, – Мамон показал глазами на поросшую осокой ложбинку, где лежали, один к одному, каждый килограмма на два, несколько отливающих желтизной сазанов.

– И так каждый день? – удивляясь улову, спросил Сережа.

– По-разному. Думал по весне место подальше сделать, на извороте под талиной, там солнце бы лысину не пекло и дно глубже, да ноги не ходят, болят, если ходишь далече.

– А что вы с рыбой-то делаете? Продаете?

– С рыбой, говоришь? Сам, вот не поверишь, не ем. На продажу ловлю. По улице все знают, которые заказывают. Летом в деревне скотину кто режет! Всем хочется свеженькой рыбки. Продам – выпью. Все жизнь веселей. А ты где учишься-то? Еще не закончил? – в свою очередь спросил Мамон.

– В университете. На третий курс еще только перешел. Удачи вам, дядя Мамон, не буду мешать, – сказал Сережа, заметив, что между кустов и прибрежного тростника, там, где была тропка, промелькнули белая шляпка и цветастый сарафан.

«Кто-то из девчат идет купаться. Это уже интересней!» – подумал он, сразу же теряя к Мамону интерес.

Сережа вышел на тропку и увидел идущую впереди себя девочку, которая, не оглядываясь, легкой походкой, неся в одной руке полиэтиленовый пакет, а другой срывая случайно росшие вдоль тропки полевые цветы, направлялась к месту, где обычно купались деревенские девчата.

«Кто же это может быть?» – подумал Сережа, обратив внимание, что девочка была среднего роста, с красивыми ножками, стройная и, судя по всему, в хорошем настроении.

2

Девочка облюбовала местечко не там, где обычно купались деревенские девчонки и ребята, а метрах в тридцати от берега, среди высокой травы. Она оглянулась, скользнула по Сереже безразличным взглядом, постелила покрывало, скинула, словно была одна у себя дома, сарафанчик и легла на спину. Теперь Сережа мог видеть только выглядывающие из травы согнутые в коленях ножки.

«Свеженькая, – отметил Сережа. – Наверняка студенточка. Деревенские не ходят по одиночке купаться. Приехала, очевидно, из города к родственникам на каникулы здоровье поправлять».

Сережу подмывало подойти к девочке или, по крайней мере, пройти мимо, под каким-то предлогом взглянуть на неё, хотя бы одним глазком, но он был робок с девочками, да и было не удобно, ведь не экспонат же для обозрения лежал в траве. Но она словно невидимыми нитями притягивала его к себе.

«На городских пляжах – кабины для переодевания, а здесь…», – подумал Сережа, залезая в прибрежные кусты и, раздевшись, осмотрел своё стройное тело. «Ну, чем не вышел?! Имею даже разряд по лыжам и плаванию, а она не удосужила даже взглядом!», – подумал он, а когда вылез из кустов, опять невольно свернул шею в её сторону, но девочка, видимо, повернулась со спины на живот, согнула в коленях ноги и из травы теперь виднелись только пятки.

«Ей до меня, как до фени! – подумал Сережа. – Как же, городская! Вся, видимо, из себя! А разница-то сейчас: что город, что деревня… В городе даже наоборот: и наркотики, и шпана!» Он открыл прихваченный с собой томик детектива, прочитал одну страничку, другую, но дальше этого дело не пошло – чтение про грабежи, убийства и насилия на природе, когда рядом загорает красивая девочка, было занятием противоестественным. Сережа отбросил в сторону с броской обложкой книжку, приподнялся и, вытянув шею, взглянул туда, где до этого из травы виднелись пятки загорающей незнакомки, но уже не было видно и пяток. «Может быть, она залезла в воду», – подумал Сережа, встал и прошелся вдоль берега. В реке никто не купался. В расстроенных чувствах он сел на берег и кинул в реку подвернувшийся под руку камень. По воде кругами пошли волны.

А сверху все палило и палило стоящее почти над головой солнце и лишь иногда чувствовалось легкое дуновение ветерка. На другой стороне реки, за поворотом, на мелководье, спасаясь от жары, по колено в воде стоял красный скот; напротив, у берега возились домашние утки; ныряя одной головой, они долго выбирали что-то в тине, пришлепывая плоскими носами; и тут же у берега неподвижно и важно белели, стоя на одной лапе, гуси. Пахло ароматом трав. Было тихо, спокойно и сонно, как будто кто-то важный отдыхал, и природа не тревожила его мирного отдыха.

«Скучно!» – подумал Сережа, не замечая и не радуясь окружавшему его покою и красоте, ибо он занят был другим, занят был молодым напряжением, той игрой просящих чего-то сил, которые зовут, сулят, не дают покоя.

3

«Надо бы искупаться», – решил Сережа. Он подошел к берегу, ступил в воду и, присматриваясь к прибрежным водорослям, наклонился. Причудливые водяные растения, инфузории и гидры, вместе со стайками пугливых мальков жили своим сказочным царством. Сережа набрал в пригоршни воды, брызгами окропил своё разгоряченное тело, бултыхнулся и саженками поплыл на другой берег. «Ширина – метров сорок, а где и шестьдесят», – на глаз измеряя расстояние от одного берега до другого, подумал он, а когда почувствовал под ногами илистое дно и вылез на берег, то опять невольно посмотрел туда, где загорала незнакомая девочка.

Она стояла среди нескошенной травы и сквозь солнцезащитные очки заинтересованно (его-то в этом не обманешь) смотрела на него. Затем изящным движением руки она сняла с головы кокетливую шляпку, грациозно прогнувшись, подняла руки и стала укладывать на затылке в узел длинные спускающиеся на плечи темные волнистые волосы. Покончив через несколько минут с волосами, она, с виду занятая только собою, сняла очки и, покачивая стройным станом, осторожно ступая босыми ногами по колкой траве, направилась к берегу, туда, где росли лилии и кувшинки.

Сережа продолжал сидеть на берегу, прутиком вычерчивая по воде круги, и сквозь опущенные ресницы заинтересованно подсматривал за незнакомкой. А она, подойдя к берегу, попробовала ножкой, какова водичка, и медленно, задерживая дыхание, прижимая к грудкам ручки, вошла по плечи в воду, взглянула, как показалось Сереже, на него беглым, любопытным и, вместе с тем, зовущим к себе взглядом и, глядя перед собой, как говорят деревенские, «по-собачьи» поплыла на другой берег.

Доплыв до середины реки, она с любопытством, мельком, взглянула на Сережу. А он, испытывая подступившее к горлу волненье, окинул взглядом сверкающую серебром реку, где кроме них был только сворачивающий уже удочки Мамон, и с берега бросился в воду. Он вынырнул почти на середине реки и поплыл в её сторону. Сережа плыл почти без брызг, свободным стилем, почти не сгибая руки в локтях, выбрасывая их вперед и погрузив голову в воду. На третий гребок, наклоняя голову на бок, он жадно вбирал в себя воздух, выдыхая его уже в воду.

Проплыв метров двадцать, Сережа поднял голову. Девочка продолжала плыть, не глядя на него, и уже приближалась к берегу. Сережа прикинул, что прежде чем он доплывет до неё, она уже будет на берегу и вновь, демонстрируя своё мастерство, опустив голову в воду, усиленно заработал руками. «Раз, два, три…», – отсчитывал он гребки. Досчитал до двадцати и опять поднял голову. Незнакомка стояла у берега, метрах в десяти от него, по пояс в воде. При плавании у неё замочились нижние пряди волос и она, заломив над головой руки, опять укладывала их в более высокую прическу. Теперь ему можно было получше её разглядеть. Правда, она стояла к нему в профиль. Сколько грации! И еще чего-то такого, что нельзя передать словами. Только юность так способна носить красоту! И она была уже совсем, как казалось издали, не дитя: при тонкой талии у неё хорошо обрисовывались груди, которые стремились вырваться из выреза голубого купальника, подчеркивающего её стройность. Какие вот только ножки?!

Она не смотрела на него, но Сереже удалось перехватить выражение её лица, оно было шаловливым, и это приободрило его, – у него появилась надежда. А так хотелось познакомиться, но он был скован, робок с девочками, и проплыл дальше. Незнакомка с любопытством проводила его взглядом. Её глаза лукаво блестели, а на губах появилась милая улыбка. Ей нравились скромные мальчики, – сейчас это редкость, – она тоже не прочь была, судя по всему, познакомиться с Сережей.