— Да, — просто ответила она, понимая, что никакая ложь, даже белая, не поможет Белле. — Но мне показалось, что ты уже не сильно против? И не сильно против своего папы?

Она думала, что Белла сейчас еще о чем-нибудь спросит, но вместо этого два огонечка на мгновенье погасли, и Белла прошептала:

— Я хочу спать.

Она больше ни о чем не спрашивала и не спорила вплоть до данного момента. Софи посмотрела на Луиса, который полез в карман, достал связку ключей и положил ее на стол. Белла с Иззи уставились на ключи. Два от американских замков и два — от врезных, подвешенных на поблекшую разноцветную ленточку, с которой также свешивался потертый розовый тролль с всклокоченными слипшимися волосами.

— Мамины ключи, — тихо прошептала Белла, взглянув на Софи.

— Троллик! — закричала Иззи, схватив и поцеловав брелок. — Но я ведь не должна тебя потерять, да? А то мамочка очень рассердится. — Она пробормотала эти слова машинально, как мантру, потом нахмурилась и положила ключи обратно на стол. — Но мамочки здесь нет, поэтому я не буду с тобой играть.

Все четверо разглядывали ключи как некий невиданный талисман или как инструмент, который поможет им открыть таинственную дверь в прошлое. Софи быстро взяла ключи, пока никого не стали обуревать другие ненужные мысли, и побренчала ими, как бы вытряхивая из них какую бы то ни было значимость.

— Мы собираемся посмотреть на дом, — торопливо объяснила она, заметив замешательство Луиса. — Когда вам пришлось переехать к бабушке, все произошло очень стремительно, поэтому сейчас мы вернемся, чтобы забрать кое-какие из ваших вещей. И проверить, что с домом все в порядке, чтобы…

Белла нахмурилась.

— Чтобы что? — спросила она.

— Ну… — начала было по привычке Софи, но Луис ее перебил.

— Когда мама умерла, она оставила нам дом. Теперь он принадлежит нам, нам троим, — сказал он.

— Мама оставила тебе дом? — В голосе Беллы слышалось недоверие, и Луис понял свою ошибку. Она не из тех детей, которые легко и с радостью поведутся на полуправду взрослых.

— Вообще-то, уж если на то пошло, половина дома принадлежала мне с самого начала, еще тогда, когда мы жили в нем с тобой, Белла, а после того как мама умерла, другая половина также перешла ко мне, потому что мы с мамой были по-прежнему женаты.

— Вы не были женаты, — сказала Белла. — Женатые люди живут вместе.

Луис потянулся к ее руке, которую она отдернула и спрятала под стол, сцепив ладошки вместе.

— Да, я знаю, — сказал Луис, опустив руку на цветастую скатерть. — Но по закону мы были по-прежнему женаты и… в любом случае, теперь дом принадлежит нам — тебе, мне и Иззи. Мы сейчас на него посмотрим и решим, что будем с ним делать.

Белла высвободила одну руку и просунула ее под локоть Софи.

— Что значит — «что мы будем с ним делать»? — неуверенно спросила она.

— Ну, мы можем его продать, — осторожно сказал Луис. — Или жить в нем. Втроем. Ты, я и Иззи.


Дом Кэрри располагался посередине Вирджин-стрит. Это был узкий беленый домик, рамы фасадных окон и дверь были выкрашены голубой краской. Софи узнала его сразу, не глядя на номера зданий, пока они спускались по крутой дороге. Это единственное здание, на крыше которого в ярком утреннем свете сверкал иней. Холодный пустой дом в самом центре теплой бурлящей жизни, втиснутый между другими домами в местности, которая когда-то была предметом радости и гордости Кэрри. Он оказался не совсем запущенным. В него регулярно наведывалась соседка. Включала и выключала свет, вынимала почту, которая продолжала прибывать еще долго после того, как вся нужная переписка оборвалась, и проверяла, что в доме холодно не настолько, чтобы лопнули трубы. Когда Луис говорил с адвокатом, который отправил ему по почте ключи, он обнаружил, что соседка делала еще кое-что, но пока держал это в секрете.

Все четверо стояли и смотрели на дом.

— А мама там? — спросила Иззи. На самом деле трудно было в это не поверить — в то, что Кэрри в любой момент не откроет входную дверь и не спросит, где это, черт возьми, они все пропадали? — Мне позвонить? — спросила она, дергая Софи за рукав. — Чтобы мама нас впустила?

— Мамы там нет, дура, — довольно грубо сказала Белла. Это были первые ее слова с того момента, как Луис сделал объявление за завтраком.

Иззи надула нижнюю губку.

— Я не дура, — мягко запротестовала она. — Мама сейчас на небе, среди звезд, морских волн и деревьев, правда, тетя Софи? — Софи кивнула, внутренне содрогнувшись, когда поняла, к чему сейчас приведет Иззи ее мысль. — Значит, она и в доме может быть, ведь правда?

Она сама во всем виновата: все время поддакивала Иззи, когда та спрашивала, живет ли мама в фонарном столбе, в карусели или дожде. Видимо, она совершила ужасную ошибку, постоянно ее в этом уверяя.

— Э-э-э… дело в том… — начала Софи, но тут уже вмешался Луис. Он опустился подле Иззи на коленки и обнял ее рукой за плечики.

— Мама как будто в доме, — сказал он, пытаясь не выдать голосом собственную боль. — Там всегда будут воспоминания о маме. Но самой мамы там нет. Она ушла, Иззи.

Иззи зарылась личиком в куртку Луиса, и Софи увидела, как Белла напряженно смотрит на них, и как эмоции, подобно набежавшим на солнышко тучам, исказили ее личико в форме сердечка.

Через мгновенье Белла протянула руку и притронулась к плечу Иззи.

— Все хорошо, детка, — сказала она, произнеся это слово не с издевкой, как обычно, а ласково, вложив в каждый слог теплоту и интонацию Кэрри. — Не расстраивайся.

Иззи выбралась из объятий Луиса и взяла Беллу за обтянутую перчаткой руку.

— Отлично, — сказал Луис и встал, по-прежнему держа одну руку на плече Иззи. — Пойдемте-ка побыстрее греться.

Примерно с минуту все молчали, оглядываясь в небольшой прихожей, ведущей в кухню и ванную. Потом Луис зажег свет и, подойдя к лестнице, включил термореле парового отопления. Послышался щелчок, и батарея под подоконником начала скрипеть.

— Все в рабочем состоянии, — сказал он, с триумфом оглядев комнату. — Здесь ничего не изменилось.

Софи только хотела спросить, а какого черта что-то должно было измениться в пустом доме за какие-то полгода, да вовремя поняла, что Луис зашел в дом впервые за три года. Ну, а при каких обстоятельствах он его покинул, известно только ему и, может быть, Белле. Он все оглядывался, а потом одним широким шагом пересек комнату и снял с каминной полки фотографию в рамке. Это была их с Кэрри свадебная фотография.

Пока Луис, чье повернутое в профиль лицо скрывали волосы, рассматривал фотографию, Софи, глубоко и резко вдохнув, вдруг в один момент осознала, что Кэрри действительно больше нет.

И находясь здесь, в такой близости от нее, она почти задохнулась под тяжестью этой пустоты.

Кэрри действительно умерла, потому что если ее нет здесь и сейчас в этом доме и в этой жизни, — которую Софи подсознательно рисовала в своем воображении — значит, ее нет нигде. У Софи защипало глаза.

— Я только… — сказала она и быстро прошла через кухню в ванную, надеясь, что все остальные сейчас настолько погружены в собственные мысли, что и не заметят ее отсутствия. Отодвинула раздвижную дверь, за ней располагалась абрикосовая ванная комната, продававшаяся вместе с домом, которая всегда смешила Кэрри.

Софи опустила крышку унитаза и уселась на нее. Несколько раз глубоко вдохнула и попыталась сосредоточиться, но слезы текли сами собой, медленные и горячие. У нее затряслись плечи, дыхание стало прерывистым, и она всем сердцем ощутила, что Кэрри умерла, как будто от нее отобрали маленькую, но жизненно важную часть ее самой.

— Не смей плакать, — прошептала она самой себе. — Не сейчас. — Она яростно вытирала слезы тыльной стороной ладони, с каждым взмахом ресниц повторяя этот процесс заново, но они не прекращались. И с отчетливой ясностью — как будто от слез у нее прояснилось зрение — она увидела все, что находилось в ванной. В мыльнице поблескивала пара золотых колец в уши, за унитазом виднелась открытая коробка тампаксов. Бюстгальтер, давным-давно выстиранный и повешенный сушиться на багетку душевой занавески, теперь был жесткий и запылившийся. Софи заплакала еще сильнее.

Она не ожидала такого. Она думала, что будет сильной, будет поддерживать детей и даже Луиса, если понадобится. А сама сидит и плачет, плачет так, как не плакала никогда в жизни, даже тогда, когда умер ее отец. Софи уже начала думать, что так и не оплачет свою подругу. А сама взяла и выбрала самый неудачный момент для того, чтобы сидеть здесь и оплакивать Кэрри и саму себя.

Софи плакала не только потому, что скучала по подруге, но и из-за всего, что потеряла еще до Кэрри. Ее отец, ее детство. Дружеские отношения с матерью. Самосознание. Мужество и дух авантюризма. Все то, что постепенно стало всплывать в памяти сразу же, как только она ощутила, что потеряла еще и Кэрри.

Она полюбила двух детей, которых никогда не должна была полюбить. Весь этот круговорот событий сумел ее каким-то образом пробудить, ей захотелось иметь то, что имела Кэрри и чего у нее больше не будет никогда. От этого Софи еще сильнее заплакала, потому что в таком случае разве она не пытается украсть у Кэрри ее жизнь? Ведь в любом случае она понимает, что никогда не сможет ею жить. У нее никогда не было и десятой доли той энергии, отваги и огня, которые каждый день излучала Кэрри. Именно эту женщину любили Луис и ее дочки и именно по ней они теперь так скучают… И только Софи отчаялась прийти в себя, как в дверь ванной постучали.

— Тетя Софи? — Это была Иззи. — Мне нужно пописать. Вы там уже сто лет сидите, вы что, какаете? Там воняет?

Софи сделала глубокий вдох, вытерла лицо ладонями, изобразила на лице улыбку и только потом открыла дверь.

— Нет-нет, — сказал она, заводя Иззи внутрь. — Все нормально, здесь не воняет.

Иззи спустила брючки с трусиками и влезла на унитаз, приподняв крышку. Она сидела, писала и внимательно рассматривала лицо Софи.

— У вас глаза стали черные, — сказала она. Потом склонила головку набок и протянула к ней ручки со словами: — Не расстраивайся.

Если бы месяц назад кто-нибудь сказал Софи, что в ближайшем будущем она будет рыдать навзрыд в объятиях трехлетней девочки, которая будет утешать ее, сидя на унитазе, Софи рассмеялась бы этому человеку в лицо. Но в данную минуту ручки Иззи, обхватившие ее за шею, и горячее дыхание девочки на ее щеке были именно тем, что могло ее успокоить. Иззи несколько раз похлопала девушку по спине, Софи опустилась подле нее на колени, немного погодя выбралась из ее объятий, взяла личико Иззи в ладонь и поцеловала ее в лоб.

— Ты — такая красивая девочка, — сказала она, чувствуя, что слезы уже перестали лить.

Наконец-то она снова ощутила связь с этим миром, впервые за все время, прошедшее с того холодного дня в крематории. Она встала, понимая, что еще не раз будет оплакивать Кэрри и что эти слезы далеко не последние, но теперь ей стало легче и она чувствовала себя сильнее. Достаточно сильной, чтобы выполнить то, что намеревалась. Пока Иззи сосредоточенно делала свое дело, Софи умывалась холодной водой, глядя в зеркало, до тех пор, пока не смыла последние следы слез и макияжа. Кожа все еще блестела, но глаза казались ясными, если не всматриваться в них слишком пристально.

Послышался шум воды в унитазе, и Иззи натянула брючки, из которых, как хвост, тянулась лента туалетной бумаги. Софи вытащила ее и спустила в унитаз. Она хотела поднять Иззи над раковиной, чтобы та помыла руки, но маленькая девочка уже подтащила к раковине трехногую табуретку, которая стояла подле ванны.

— Ты рада, что вернулась сюда? — спросила ее Софи, пока та мыла ручки с особой тщательностью.

— Да, — задумчиво ответила Иззи, — но частично — нет, потому что… ну… это весело, но немножко грустно.

Софи наблюдала за тем, как девочка спрыгнула с табуретки, отодвинула дверь и побежала обратно в гостиную. Иногда она не могла понять, что это — удивительная проницательность или просто подражание разговору взрослых. Но сейчас она была уверена в том, что трехлетняя девочка говорила совершенно серьезно.

Когда они вернулись в переднюю комнату, Луис сидел на диване с открытым фотоальбомом на коленках. Его лицо невозможно было разглядеть за завесой длинных волос, но Софи показалось, что в каждой линии его тела застыли напряжение и грусть.

— Что это? — спросила Иззи, взбираясь на диван и встав рядом с ним на коленки.

— Это ты, — жизнерадостно, чтобы не расстраивать ребенка, ответил Луис. Как странно, удрученно думала Софи, как каждый из них пытается казаться сильнее ради трех остальных. — Это — твой альбом, когда ты была малышкой. Я нашел его рядом с Беллиным. Все фотографии Беллы делал я. А эти, наверное, в основном делала мама. Она здесь только на одной из них. Я так по ней соскучился. — И он вздохнул.