— Хорошо.

Я открываю дверцу и высовываю ноги, избегая лужи. Я встречаю его спереди у грузовика и засовываю руки в выстланные мягкой тканью карманы — это ощущение успокаивает меня, потому что напоминает плюшевого мишку.

Мы поднимаемся по грязной тропинке и проходим мимо сидящей на валуне пары в походных ботинках и с рюкзаками. Они машут Кайдену, а тот машет им в ответ, пока я смотрю на скалу, покрытую краской.

— Что это? — вслух интересуюсь я и читаю одну из цитат. — Поймай день, держись за него и сделай его таким, каким тебе хочется.

Он отходит в сторону от дорожки, чтобы обойти большую яму, и его плечо случайно врезается в меня.

— Думаю, это традиция выпускников Университета Вайоминга — подниматься сюда и писать всякие мудрые слова для будущих выпускников.

— Зажигай и преуспевай. — Я смотрю на него, мои губы изгибаются. — Очень глубокомысленно.

Он смеется, и вокруг его рта образуются линии.

— А я никогда и не говорил, что все эти слова мудрые, только лишь то, что слышал такое.

Я бегу к скалистому холму, чтобы между нами образовалось хоть какое-то расстояние.

— Похоже, это не такая уж и плохая идея, вроде бы. Подвести черту тем, что тебе хочется.

— Это действительно так.

Он перепрыгивает через огромный камень — его длинные ноги вытягиваются, когда он приземляется на него, а потом спрыгивает с другой стороны. Он тяжело дышит, улыбается и гордится собой.

— Все это похоже на костер в Афтоне[2], когда мы записывали наши мысли на клочке бумаги, а потом сжигали.

— Я ни разу не приходила, — признаюсь я, сжимая ладони в кулаки. А если бы и пришла, то для меня стали бы пыткой перешептывания людей по поводу того, что я поклонница дьявола, которая никогда ничего не ест. Потому что мои обкромсанные волосы, угольно-черная подводка для глаз и замкнутое поведение могли быть только происками дьявола.

— Ох. — Он осматривает меня, в то время как я делаю вид, что не замечаю этого. — Кэлли, мне бы хотелось узнать тебя. Ты спасла мою задницу, а я почти ничего о тебе не знаю.

Я срываю с куста листочек и ковыряю его восковые края.

— На самом деле, не так уж много узнавать. Я довольно скучный человек.

— Сомневаюсь, что это правда. — Он пинает с выступа скалы камень. — Как насчет того, чтобы я что-нибудь рассказал о себе, а потом ты — мне?

— Что, например?

— Все, что угодно.

Дойдя до конца дорожки, мы останавливаемся. Она расширяется до участка, ограниченного скалами и валунами, и огромный отвес усеян выступами, похожими на ступеньки. Он крутой, но по нему можно забраться.

— Как мы поднимемся? — Я кидаю на землю листок и задираю голову, чтобы посмотреть наверх.

Потирая друг о друга ладони, он хватается за одну из ступенек и ставит ботинок на нижнюю.

— Мы заберемся.

Пригнув колени, он прыгает, будто взбирается на каменную стену. Когда он залезает наполовину, то оглядывается на меня через плечо.

— Ты идешь?

Я гляжу позади себя на изгибающуюся вниз по холму дорожку, а потом обратно на утес. Рискни уже, ради Бога. Несмотря на то, что я боюсь высоты, я хватаюсь за шероховатый край, приподнимаюсь на цыпочках и подтягиваюсь вверх. Поставив каждую ногу на выступ, я тянусь к следующему, чувствуя головокружение от того, что поднимаюсь выше. Когда я смотрю вниз, то замираю от страха разбиться о камни внизу. Ветер раздувает волосы, и из резинки выбиваются несколько прядей.

— Ты собираешься залезать?

Кайден стоит наверху с руками на бедрах, будто он король мира — если бы такая работа существовала, она была бы потрясающей. Я могла бы носить корону, и всем пришлось бы слушаться меня. Я сказала бы им держаться от меня подальше, и они бы так и делали.

Я вдыхаю через нос и передвигаю руку к следующей ступени.

— Да...

Когда мои пальцы соскальзывают, я крепко закрываю глаза, а спина выгибается внутрь. Я не упаду, но чувствую себя беспомощной и не могу сдвинуться.

— Черт, Кэлли, — говорит он. — Дай мне руку.

Мои пальцы цепляются за другой уступ, и я впиваюсь ими, когда мой поток воздуха уменьшается. Головокружение накрывает мозг, и у меня дрожат колени, готовые вот-вот согнуться подо мной.

— Кэлли, открой глаза, — говорит Кайден мягким, но властным голосом, и я приоткрываю одно веко. Он спустился вниз, и его ноги чуть выше моей головы, а длинная рука протянута ко мне. — Дай мне руку, и я помогу тебе забраться.

Я гляжу на его руку, как на дьявола, потому что именно им могут быть руки: они могут завладеть тобой, пригвоздить тебя, трогать тебя без разрешения. Закусив губу, я качаю головой.

— Я могу сама. Меня просто на мгновение сбило с толку.

Он вздыхает, и мышцы в его руке расслабляются.

— Ты боишься высоты, да?

Я наклоняюсь вперед, пока мое тело не прижимается к шершавым камням.

— Немного.

— Дай мне руку, — повторяет он, его голос мягкий, но глаза требовательные. — И я помогу тебе забраться наверх.

Ветер усиливается, и пыль колет щеки. Тело горит от волнения, когда я закрываю глаза и вкладываю свою ладонь в его. Наши пальцы переплетаются, потрясение прорезает мою руку, и я поднимаю к нему глаза.

Крепче сжимая руку, Кайден поднимает меня, мышцы в его руке напряжены, пока я не оказываюсь на следующей ступени. Я ставлю на нее ботинки, и он дает мне время, прежде чем снова потянуть за руку и поднять на следующую. Забравшись наверх, он отпускает меня, но только чтобы подняться самому. Потом он протягивает мне над уступом руку, я хватаю ее, снова ему доверяя, и тянет. Я спотыкаюсь, когда мои ботинки скользят по земле, и пытаюсь удержать равновесие.

Его рука обхватывает меня за спину и касается прямо над талией, чтобы удержать меня на ногах. Мое тело напрягается, когда смесь эмоций накрывает меня. Мне нравится, что он трогает меня, мягкость его пальцев и тепло его близости. Но потом у меня в голове проносится воспоминание о большой руке, толкающей меня в спину на кровать.

Я разворачиваюсь с расширившимися глазами, а перед лицом у меня раскачиваются пряди волос.

— Не трогай меня, пожалуйста.

— Все в порядке, — говорит он с вытянутыми перед ним руками и осторожным взглядом на лице. — Я просто помогал тебе удержать равновесие.

Я тянусь вверх, чтобы удержать резинку в волосах.

— Прости... просто... это никак не связано с тобой, клянусь. Просто у меня проблемы.

Он опускает руки по бокам и долгое время смотрит на меня.

— Я не хочу давить, но, похоже, ты немного нервничаешь. Могу ли я... Ты не против, если я спрошу, почему?

Я направляю свой взгляд поверх его плеча.

— Лучше не надо.

— Хорошо, — просто говорит он и поворачивается лицом к открывающемуся утесу.

Я двигаюсь рядом с ним, оставляя небольшой зазор между нами. Холмы простираются на мили, зеленые, цветущие, пестрящие деревьями и туристами. Голубое небо бесконечно, а солнце просвечивает сквозь тонкие белые облака. Вверх и поперек дует ветер и, встречаясь, создает у меня впечатление, что я лечу.

— Мне это напоминает ту картину, что висела на стене у мистера Гарибальди.

Кайден задумчиво трет свой шершавый подбородок.

— Ту, которой он так гордился? И о которой все время говорил?

Я оставляю руки на бедрах, но слегка выпячиваю их вперед и держу ладони раскрытыми, представляя, каково это быть птицей и лететь высоко и свободно.

Он смеется и наклоняет голову вперед, волосы падают ему на лоб.

— Он всем классам рассказывал эту историю?

Я провожу языком во рту, сдерживая улыбку.

— Думаю, это традиция. Так он хвалится тем, что в его жизни было время, когда он не сидел постоянно в классе.

Он откидывает голову назад и постепенно выдыхает.

— Сколько хочешь здесь побыть?

Я пожимаю плечами и поворачиваюсь к утесу.

— Мы можем вернуться, если хочешь.

— Мне не хочется возвращаться, — говорит он, и я молчу. — Или ты хочешь?

Я перевожу взгляд на холмы.

— Мне бы хотелось побыть здесь подольше, если ты не против.

— Абсолютно не против.

Он садится на землю и скрещивает ноги, вытянув их перед собой. Потом он хлопает по месту рядом с собой.

Долгое время я смотрю на него, а потом опускаюсь на землю и тоже скрещиваю ноги. Мои мышцы сжимаются от того, что наши ноги так близки, но я не отодвигаюсь.

— Ненавижу футбол, — признается он, вытягивая одну ногу вверх и кладя руку поверх своего колена.

— Да? — удивленно говорю я. — Почему?

Он проводит пальцем по шраму, тянущемуся на половине скулы.

— Иногда насилие добирается и до меня.

Я опираюсь на ладони.

— Мне тоже не нравится футбол. У него только одна цель, и она заключается в доминировании.

Он смеется, качая головой.

— Так далеко я не заходил, но понимаю твою мысль. Хотя я квотербек, поэтому только бросаю мяч.

Я вожу мизинцем по земле.

— Я знаю, на какой позиции ты играешь и кто такой квотербек. Мой отец — тренер, и поэтому во время ужина мне приходилось слушать повтор каждый игры и тренировки.

— Кстати, твой отец — хороший парень, — заявляет он, бросая на меня косой взгляд. — Мне он нравится.

Я знаю, что не должна спрашивать, но не могу удержаться. Эта мысль беспокоит меня уже многие месяцы с тех пор, как я оставила его после того, как его избили. Я никогда особо не верила, что отец бил его всего один раз. Такая сильная ярость просто так не появляется однажды, а потом не исчезает.

— Кайден, что произошло в тот вечер? Когда я была у тебя дома... и твой отец, ну, когда он бил тебя. Такое происходило раньше?

— Думаю, теперь твоя очередь что-нибудь рассказать о себе, — увиливает он от вопроса, его ладони сжимаются в кулаки, а костяшки настолько белеют, что шрамы на них исчезают.

— Обо мне не так много можно рассказать. — Я отказываюсь смотреть на него и пожимаю плечами. — Все равно ничего особо интересного.

Он поднимает руку, щелкая пальцами.

— Ну же. Всего одну крошечную подробность. Все, о чем я прошу.

Нахмурившись, я копаюсь в голове в поисках интригующей подробности о себе, которая не будет при этом слишком личной. Мои плечи поднимаются и опускаются, когда я пожимаю ими.

— Иногда мне нравится заниматься кикбоксингом в спортзале.

— Кикбоксингом? — спрашивает он, на лбу у него образуются складки. — Правда?

Я выковыриваю грязь из-под своих сломанных ногтей.

— Это хороший способ расслабиться.

Он окидывает меня взглядом с головы до ног, и у меня вспыхивают щеки.

— Ты слишком маленькая для кикбоксера. Не могу представить, что эти маленькие ножки способны нанести очень много урона.

Если бы я была смелее, то вызвала бы его на матч прямо здесь, чтобы доказать, что он неправ.

Я поднимаю подбородок к небу и заслоняю ладонью глаза от яркого солнечного света.

— Я занимаюсь этим не для спорта, а ради развлечения. Это хороший способ... Не знаю... — Я замолкаю, потому что остальное — слишком личное.

— Выплеснуть внутренний гнев, — говорит он скорее себе, чем мне.

Я киваю.

— Да, вроде того.

— Знаешь что? — Он смотрит на меня с расплывающейся на полных губах улыбкой. — В следующий раз, когда пойдешь, ты должна меня позвать. Мой тренер, придурок по сравнению с твоим отцом, изводит меня тем, что мне нужно привести себя в лучшую форму. А потом ты можешь показать мне, сколько урона может нанести твое маленькое тельце. Я даже поддамся тебе и дам возможность припереть меня к стенке.

Я закусываю губу, чтобы сдержать улыбку.

— Хорошо, но я хожу не так часто.

— Только когда тебе хочется надрать кому-нибудь задницу? — дразнит он меня, выгнув брови.

Мои губы складываются в легкую улыбку.

— Ага, что-то вроде этого.

Он поворачивается боком так, что оказывается ко мне лицом, и скрещивает ноги.

— Ладно, у меня есть еще вопрос. Вообще-то я только вспомнил об этом. Думаю, было это в пятом классе, и твоя семья была у нас дома на одном из тех дурацких барбекю, которые устраивал мой отец на каждый Суперкубок. И каким-то образом из витрины отца пропал коллекционный футбольный мяч. Все подумали, что это сделал мой брат Тайлер, потому что он вел себя странно, хотя на самом деле он просто был пьян. Но клянусь Богом, что я видел, как ты шла с ним под рубашкой к машине.