Виктория Холт - Случайная встреча

Я рисовала себе эту картину, но моим женихом был не Эдвард и не Питер. Это была какая-то неопределенная фигура, кто-то, кого я знала давным-давно, когда была совсем юной, почти ребенком… Темная, мерцающая, полная жизни, танцующая вокруг костра…

Как глупо погружаться в такие фантазии! Я была достойной женой, решившей пойти на крайнюю жертву ради спасения своей чести! Это была роль, которую я взялась играть, и должна играть ее до конца. Это доставляло удовольствие, и я должна была забыть об эгоистичности и своенравии, отличавшими меня до брака с Эдвардом.

В эту ночь мне снилось, будто я выхожу замуж. Я стояла возле алтаря в церкви Эверсли, ожидая появления своего жениха. Он вышел откуда-то из тьмы, и меня захлестнули волны любви. Я была влюблена в него, я страстно его любила! Он был возле меня. Я повернулась к нему, но лицо его было в тени. Я окликнула, хотела, чтобы он подошел ко мне!

И тогда я проснулась.

Прошла неделя со дня свадьбы Амарилис. Я много думала о ней и о Питере и пыталась представить себе их медовый месяц. Они решили остановиться в нашем семейном доме на Альбемарлстрит, так что я хорошо могла все представить. Мысленно я рисовала картины: вот они посещают театр, отправляются на прогулку по Темзе, разъезжают по окрестностям города, заходят на постоялые дворы и в корчмы. Я хорошо знала восхитительную жизнь Лондона.

Потом я попыталась представить себе отношения, сложившиеся между ними: прекрасная Амарилис и обаятельный Питер Лэнсдон! Я задумалась об Амарилис: она всегда казалась такой неуверенной и сдержанной, но с момента помолвки с Питером стала похожа на цветок, раскрывающий свои лепестки солнцу.

Я ощутила гнетущую подавленность, представив свою жизнь на долгие годы вперед. Когда у меня случалось такое настроение, я брала лошадь и отправлялась на верховую прогулку. Мне нравилось пускать лошадь в галоп, когда ветер развевал мои волосы. Это давало мне чувство свободы: теперь я постоянно мечтала о ней, мне казалось, я начинаю чувствовать скованность. Как только возникало такое состояние, я старалась освободиться от него: менее всего мне хотелось жалеть себя. Если кто-то и должен жалеть себя, так это Эдвард: он был для меня примером. Если он смог достойно принять случившееся, то я была просто обязана сделать это!

И еще об одном мне думалось: я сама охотно согласилась на эту жизнь, а он был вынужден смириться с ней. Однако такие мысли появлялись не слишком часто… пока. Я все еще была довольна ролью жены, приносящей себя в жертву,

В тот день, когда я возвращалась с верховой прогулки, меня встретила на пороге одна из служанок, сообщив, что кто-то приехал из Эндерби и желает немедленно видеть меня.

— Что-нибудь случилось? Мистер или миссис Лэнсдон?..

Я не знала, что подумать. Несчастный случай? Амарилис? Питер?

— Нет, нет, миссис Баррингтон! Ни с хозяйкой, ни с хозяином ничего не случилось, просто кто-то пришел и спрашивает насчет мадемуазель Софи, а я не знаю, что сказать…

— Я поговорю, — сказала я. — Так кто там?

— Какая-то женщина с ребенком.

Я вошла в дом вместе со служанкой.

В холле стояла женщина, а рядом с ней девочка. Некоторое время я удивленно рассматривала их, а затем воскликнула:

— Тамариск!

— Я вернулась, — сказала она. — И Ли со мной!

— Но… — начала я.

— А где мадемуазель Софи? Сказали, что ее больше нет… Нет? А куда она делась?

— Она умерла, — ответила я. Личико Тамариск сморщилось.

— А где Жанна?

— Она живет в другом доме, в имении.

— Но… я не понимаю!

В разговор вмешалась Ли:

— Ребенок сейчас не в себе! Она только и говорила о мадемуазель Софи и Жанне: ей страшно не хватало их. Она сказала, что не успокоится, пока не вернется к ним!

— Как жаль, что она ушла, не сказав ни слова!

— Я вернулась! — ответила Тамариск.

Я почувствовала, как меня охватывает гнев, когда вспомнила, сколько страданий эта девчонка принесла нам:

— Софи была так огорчена, когда ты убежала, ничего не сказав ей! Она все время плакала и даже совсем перестала есть. Потом она заболела и не захотела больше жить!

Тамариск уставилась на меня своими темными глазами.

— Вы хотите сказать, это я виновата? — Я пожала плечами и спросила:

— Зачем ты явилась? С кратким визитом?

— Я вернулась назад! — воскликнула она. Ли мягко взяла меня за руку.

— Пожалуйста, будьте добры, бедное дитя, она так страдала!

— Теперь все изменилось! — ответила я. Тамариск закрыла лицо руками и расплакалась.

— Я не хочу, чтобы она умерла! Она меня любила! Никто никогда не любил меня так, как мадемуазель Софи! Как только я убежала, мне сразу же захотелось вернуться домой!

— Это правда, — подтвердила Ли. На ее лице было просительное выражение.

— Не очень представляю, что теперь можно сделать: дом сдан.

Я вдруг вспомнила, что этот дом принадлежит Тамариск. Конечно, она не знала об этом, а я и не собиралась выкладывать новость сию минуту. Я решила, что лучшее, что можно сделать, — это отправить их в Эверсли. Мои родители решат, как поступить дальше. Я предложила им это: Ли кивнула, и вместе с хнычущей Тамариск мы отправились туда прямо через поля.

Увидев гостей, моя мать удивилась. Она сразу обратила внимание на то, что обе измождены, как это бывает с людьми, проделавшими дальний путь. Мать решила, что в первую очередь они нуждаются в горячей воде, чистой одежде и плотной еде. Она немедленно отдала нужные распоряжения, и ее практичный ум оказался здесь как нельзя более кстати.

Пока гости приводили себя в порядок, мы собрались на семейный совет, где кроме меня и моих родителей присутствовали Дэвид и Клодина.

— Этот ребенок, конечно, устал от кочевой жизни, — сказал отец, — это неудивительно. Первое, что приходит в голову, — отослать ее туда, откуда она пришла! Софи избаловала ее, и она в своем простодушии решила проделывать те же штуки с цыганами. Потом, когда новизна бродячей жизни приелась, она заявила, что хочет домой. Ее нужно хорошенько проучить! Тем не менее, мы обязаны помнить, что Эндерби принадлежит ей!

— Она еще этого не знает, — заметил Дэвид.

— Не знает, и, возможно, разумней пока не сообщать ей об этом: она решит немедленно поселиться в своей резиденции и не пустит туда новобрачных, когда они вернутся. Ей следует немножко подрасти, а уж потом узнать о своих наследственных правах!

— Вопрос в том, что делать сейчас! — вмешалась мать. — Где она будет жить? Конечно, мы можем поселить ее здесь. Не можем же мы отправить ее в Эндерби в отсутствие Амарилис и Питера?

— Любопытно, где все это время были цыгане? — спросил Дэвид. — Когда Тамариск исчезла, мы вели довольно тщательные поиски!

— Цыгане знают, куда исчезать, когда им выгодно это! — заметил отец.

— А как ты посмотрела бы на то, чтобы взять ее к себе в Грассленд, Джессика? — спросила Клодина.

— У Джессики и без того достаточно забот! — быстро сказала мать.

Я заколебалась: дни мои тянулись монотонно. Вряд ли они останутся такими, если в доме появится Тамариск. Она интересовала меня, ведь ее отцом был цыган Джейк. Он тоже оставил яркий след, ненадолго появившись в моей жизни.

— Если вы хотите, я заберу ее в Грассленд, — предложила я.

— А Эдвард?

— Он не будет возражать: он никогда не возражает мне. Думаю, Тамариск даже развлечет его. Да, я заберу ее к себе до тех пор, пока мы не примем окончательного решения!

— В том-то и проблема, — сказал отец. — Эндерби принадлежит ей. Я являюсь опекуном, и она не имеет права распоряжаться имуществом без согласия моего и поверенного Харварда, который будет действовать в соответствии с моим решением. Конечно, мы обязаны думать о ее интересах, и я все больше склоняюсь к тому, что в течение нескольких лет нам следует сдавать этот дом!

— Интересно, останутся ли там Питер с Амарилис?

— Надеюсь, что да! — горячо заявила Клодина.

— Похоже, Питер не слишком спешит покупать имение, о чем постоянно ведет разговоры?

— Ну, теперь у него появились интересы в Лондоне, — заметил отец. — Думаю, его все меньше привлекает мысль стать землевладельцем.

— Все это не решает проблемы Тамариск! — заметила мать. — Пусть гости сегодня переночуют здесь. Ты сможешь обсудить этот вопрос с Эдвардом, Джессика, и, если он согласится, я не вижу препятствий к тому, чтобы они пожили пока в Грассленде! Мы обязаны присматривать за Тамариск хотя бы в память о Долли. Да и в любом случае мы не можем выгнать ребенка на улицу!

— Тамариск была просто в отчаянии, услышав о тетушке Софи! — сказала я.

— Так и должно быть, — заметил отец. — девчонка! Взять и убежать, а потом спокойно вернуться, ожидая, что ее встретят с распростертыми объятиями!

— Нам следует подождать и посмотреть, как пойдут дела, — сказала мать. — во всяком случае, переночуют они здесь, а потом будет видно.

Вот так Тамариск вернулась в Эверсли.

Прошел почти год со дня свадьбы Амарилис и возвращения Тамариск. Я забрала ребенка и Ли в Грассленд. Когда я обсуждала этот вопрос с Эдвардом, он сказал, что это просто великолепная идея — поселить их у нас. Моя мать втайне тоже была довольна этим. Тамариск нельзя было назвать самой милой из детей, а моего, отца самым терпимым из мужчин. Он был раздражен уже тем, что Софи завещала Эндерби Тамариск, и это создавало кучу проблем. Будь на то его воля, он отослал бы ребенка обратно к цыганам. Именно поэтому моя мать, как всегда, тактично решила, что наилучшим выходом будет поселить ее у нас.

Полагаю, я управлялась с Тамариск ничуть не хуже любого, оказавшегося на моем месте. Я не пыталась проявлять особо нежные чувства, иногда обходилась с девочкой довольно резко. Но, как ни странно, это вызывало у нее только уважение ко мне. В пользу Тамариск говорило и то, что она искренне сожалела о горе, доставленном тетушке Софи. Было ли это вызвано тем, что ей не хватало обожания Софи, или искренним раскаянием — сказать трудно. Но как только произносилось имя Софи, глаза Тамариск темнели от горя, и я замечала, что она едва сдерживает слезы. Однажды ночью я услышала из ее спальни рыдания и вошла туда.

— Ты думаешь о мадемуазель Софи? — спросила я.

— Она умерла, — пробормотала девочка. — Это я убила ее!

— Это не совсем так…

— Она умерла, потому что я убежала!

— Она очень горевала, когда ты пропала. Мы искали тебя везде.

— Мы поехали в Ирландию, прямо по воде! Там было страшно, и я хотела вернуться домой. Я хотела опять жить с тетушкой Софи!

— Полагаю, тебе было неудобно жить в кибитке после чудесной спаленки в Эндерби?

Она кивнула в ответ.

— И только тогда ты поняла, как тебе хорошо жилось, как о тебе заботились?

— Ли меня любит!

— Но она не могла дать тебе ни теплой перины, ни пони, на котором ты могла бы скакать?

— У меня была лошадь!

— Шелковые платьица?.. Вкусная еда?..

— Не это, не только это!

— Бедная Тамариск, ты совершила ошибку! Ты, не раздумывая, убежала от мадемуазель Софи, которая была готова ради тебя на все!

— Я ее потом вспоминала…

— Да, когда било уже слишком поздно!

— Я хотела вернуться, правда, хотела!

— В этом я уверена!

— Я не могла попасть домой, потому что нужно было плыть по воде, а цыгане меня не отпускали!

— Ты сама выбрала их! Ты глубоко оскорбила мадемуазель Софи, оставив ее ради них.

Тамариск вновь заплакала. Я была безжалостна, но чувствовала, что выбрала нужный тон. Любая попытка смягчить оценку ее поступков не удовлетворила бы ее. В глубине души Тамариск была исключительно логична: правда производила на нее гораздо большее впечатление, чем полуправда. Она доставила огромное горе Софи, от которой не видела ничего, кроме добра, и любая попытка отрицать это была бы воспринята ею как фальшь.

— Что сделано, то сделано, — сказала я. — Теперь уже ничего не исправишь: ты должна смириться с этим и продолжать жить.

— Но она умерла!

— Да, но это уже в прошлом. Ты получила урок!

— Какой урок?

— Думать о других прежде, чем о себе!

— А вы думаете о других?

— Иногда…

— Не всегда?

— Все мы несовершенны…

— Вы тоже поступаете неправильно?

— Конечно…

Она улыбнулась и перестала плакать.

— Послушай, Тамариск, — сказала я. — Ты поступила нехорошо: ты подвела того, кто был с тобой так добр и так нежно любил тебя.

— Я убила тетушку Софи!

— Нет, ты не убила ее: если бы у нее было здоровье покрепче, она не умерла бы. Она простудилась и заболела! Это случилось через некоторое время после твоего побега. Ты заставила ее страдать — это правда, но большинство из нас время от времени совершает дурные поступки. Самый главный урок, который тебе надо усвоить, — это осознать, что ты наделала, и постараться искупить свою вину.