Рус кинул короткий насмешливый взгляд на брата, прекрасно распознав мою попытку выяснить то, чего я не знала, но все же ответил:

— Он хочет встать в управление. Акции компании поделены на троих: Олега, маму и Богдана. Но гендиректор там уже больше десяти лет один и тот же — назначенный отцом. Даже совет директоров там очень условный, уж про собрания акционеров и вовсе молчу. Они скорее формальные, только для отчетности. Решает же все отец.

— Твой отец?

— Да, мой, — кивнул Рус и, с насмешкой посмотрев на брата, продолжил: — Богдан хотел вынести вопрос о смене единоличного исполнительного органа.

— Говори по-русски, Рус, Аврора только школу окончила. — Руслан расширил в удивлении глаза, уставившись на меня как баран на новые ворота. Спасибо, что хоть на этот раз не закашлялся.

— Гендиректора сменить, да, — заторможенно произнес Рус и уже более тихо и вкрадчиво отошел от темы: — Тебе же есть восемнадцать?

— Иначе бы нас не расписали, Рус. Вот умный, умный, а где… — Богдан хмыкнул и закинул ладонь мне на плечи. По-свойски, словно другану, а не девушке. — Просто Рыжик у меня такая вот девочка немаленькая. Она мне даже как-то нос разбила.

— Не разбивала я тебе его, — охнула и скинула мужскую ладонь.

— Ну кровь же была, — Богдан приложил пальцы к носу и подергал за его кончик, — значит, разбила.

— Да у вас тут весело, — рассмеялся Руслан и залпом допил уже остывший чай. — В общем, его желание никто не поддержал, все сказали, какой он безответственный. Мама сгоряча пообещала отдать ему свою часть акций, если он так хочет, когда тот женится. Вот и все. Прошло время, о разговоре забыли. А теперь Олег, видимо, ляпнул, не подумав, следом за мамой, и… — Руслан развел руками. — Мы имеем то, что имеем. Мама приезжает через неделю. Мне очень интересно посмотреть на то, что в итоге будет.

— Да ничего не будет, — задумчиво проговорил Богдан, как-то тяжело на меня посмотрев. — Было бы все так просто, Рыжик, я бы тебе уже давно рассказал.

— Ах да, — Руслан опять усмехнулся и тут же скривился, словно у него разом заболели все его белоснежные и ровные зубы, — ты все еще надеешься вычислить заказчика?

Братья напряженно переглянулись, и Руслан недовольно кивнул и отвел взгляд, будто сдаваясь. Он просидел у нас в гостях до самого вечера, оценив обстановку и новый диван с игровой приставкой. Братья даже сразились в какую-то игрушку с боями, и после того, как я накормила их ужином, Руслан поблагодарил меня, обнял неожиданно мягко и ласково, поцеловал в щеку и, пожелав удачи, ушел.

— Ты ему понравилась, Рори, — серьезно произнес Богдан, закрыв дверь за братом.

— Это хорошо или плохо? — Я сжала пальцы, пытаясь хоть как-то справиться с напряжением.

— Это ожидаемо, — улыбнулся он краешком губ и, повернувшись ко мне спиной, пошел в гостиную.

— Он говорил об убийстве твоего отца? Да? Про заказ? Тогда, когда вы замолчали.

Богдан замер, его спина и плечи напряглись, но сам он так и не обернулся, дернул шеей и резко проговорил:

— Не лезь в это, Рыжик. — А затем сменил направление и вместо гостиной пошел в спальню, из которой вышел уже переодетый. Отсалютовал мне с насмешливым: — Не скучай! — и ушел.

Я приложила к губам ладонь, заглушая громкий всхлип. Сдерживая слезы. Я больше не буду плакать. Не буду. Нет. Нет. Правильно он сказал. Не лезь. Это все не мое дело.

Живи, Рори, как живется. Пользуйся, пока пользуется.

Домой Богдан так и не вернулся ни в этот вечер, ни на следующий. Утром понедельника меня разбудило сообщение, в котором был номер такси, безопасного и уже оплаченного. Так прошла целая неделя, за которую я уже сто раз пожалела, что решила спросить то, что не следовало, потому что я скучала. Жутко, до дрожи и спазмов в груди. Слонялась, как привидение, по квартире, желая услышать его ласковое «Рори», хриплый смех, увидеть согревающий огонек в его зелено-голубых глазах и почувствовать теплые дружеские объятия перед сном.

Хотя бы так. Ведь только когда теряем, мы понимаем, насколько важным было то, чем мы некогда обладали. Так и я поняла, что зря тратила время весь этот месяц. Нужно было больше впитывать, чаще наслаждаться и запоминать. Как сказку — хорошие мгновения, которые, увы, не повторятся уже никогда. Это я знала отчего-то наверняка.

Глава 12

К тому моменту, когда нашему браку исполнилось ровно два месяца, оговоренных с самого начала, я не видела Богдана чуть больше недели. Он начал мне звонить, коротко спрашивать, как дела, и оговариваться, что заезжать домой ему пока некогда. Где он ночевал — не говорил, да и я не спрашивала.

В институте старалась не обращать внимания на косые взгляды Арины и Даши и просто жила. Конспектировала пары, учила лекции, готовилась к семинарам, возвращаясь в пустую квартиру, и варила щи, а затем каждое утро выливала их в унитаз.

В среду было посвящение в студенты, жильцы общежития ушли раньше с пар, а я, не решившись отправиться в клуб, куда позвали меня местные, просто потерянно гуляла по столице до самого вечера. Идти развлекаться не хотелось, так же как и возвращаться в одинокую квартиру. Готовиться к завтрашним семинарам не хотелось подавно, потому и слонялась по туристическим достопримечательностям, которые не успела посетить по приезде.

Вернувшись около десяти вечера, я зашла в квартиру, громко хлопнув дверью, и по привычке кинула ключи на тумбу. В коридоре горел свет, и я насторожилась. Скинула балетки и тихо — что уже не имело смысла, потому что, заходя, я пошумела знатно, — пошла в гостиную. Богдан сидел именно там. На ярко-рыжем ковре, упираясь спиной в диван и сжав ладонями голову.

— Эй, — тихо обратилась к нему, положив руку на мужское плечо, — с тобой все в порядке?

Залесский лишь мотнул головой и, ничего не ответив, продолжил сжимать свои виски еще сильнее, словно пытался что-то выдавить из себя. Или расплющить собственную голову.

— У тебя мигрень?

Он опять дернул головой, повернулся ко мне и открыл глаза, в которых стояло отчаяние. Меня насквозь прошило волной безысходности. Словно каменной плитой придавило к полу от боли, такой осязаемой и жуткой, что я захлебнулась собственными словами, которые еще даже не слетели с языка. Охватила ладонями голову Богдана и потянула ее к себе на грудь, сама села так же, как и он, опираясь на диван. Мужчина поддался, и я запустила пальцы в темные волосы, начала несмело их перебирать, надеясь хоть как-то успокоить мужа, поддержать, помочь.

— Все будет хорошо, — произнесла такую обычную и повсеместную фразу, в которую вложила всю свою уверенность. — Слышишь, Бо, что бы у тебя ни случилось, это пройдет.

Богдан хмыкнул и поменял положение, опустив голову с моей груди и устроив ее у меня на коленях, словно ластящийся котенок, которому жизненно необходимо было сейчас получить тепло и защиту.

Я не знала, сколько мы так просидели. Час или два? Было абсолютно все равно, я как губка впитывала в себя происходящее и отдавала сама. Всю себя отдавала, бережными касаниями, поглаживаниями горящих пальцев, тишиной и безусловной поддержкой. Мою кожу словно пробивало током оттого, что я могла беспрепятственно водить по нахмуренным черным бровям и скулам, ерошить мягкие, непослушные волосы. Я хотела растянуть этот миг на целую вечность, сама не понимая, как оценить происходящее. Ведь если Богдан пришел именно ко мне, когда ему стало плохо, то, наверное, это что-то значило? Ведь правда?

— Я кое-что узнал, — хрипло выдавил он и все же приподнялся, нарушая момент, словно забирая у меня себя. Мои ладони безвольно опустились на ковер, и я обессиленно потянула пальцами за рыжий ворс. — Такое, что жить не хочется, — грустно усмехнулся он, а у меня начало саднить в груди, словно душа хотела вырваться.

— Эй, — я опять взяла в ладони его лицо, мои руки словно только этого и ждали, кожу сразу же закололо теплом, — что за глупости ты говоришь?

— Да так… Анализирую, Рыжик, как дальше быть. Я просчитывал и этот вариант, но все же надеялся, что такого не случится.

— Ты говоришь непонятно.

— Потому что сам еще наверняка ничего не знаю. — Он закрыл глаза и накрыл мои руки ладонями. — Ты теплая, Рори, очень. Как солнышко, настоящее, радужное, освещающее все вокруг.

Когда Залесский распахнул веки, я засмотрелась на его пышные и длинные черные ресницы, под которыми в светло-зеленых глазах плясала неясная мне решимость. Богдан протянул правую руку к моему лицу и начал водить пальцем по моим щекам.

— Что… что ты делаешь?

— Пятнадцать…

— Что?

— Двадцать, двадцать одна, двадцать две, — тихо, слегка приоткрывая губы, зашептал он и продолжил считать, как я теперь поняла, мои веснушки.

Его размеренный и успокаивающий голос расслаблял, и я просто закрыла глаза, поддавшись странной ласке. Через какое-то время, когда начало казаться, что лучше просто не бывает, вздрогнула от неожиданности и от восторга, опалившего мою душу, потому что пальцы сменились губами. Теплые и мягкие губы Богдана запорхали по моему лицу, бережно и невесомо.

Мои же ладони так и лежали на его щеках, поэтому я должна была почувствовать движение мужчины навстречу ко мне. Но я была словно в прострации, в какой-то иной реальности.

Не своей. Не той, где Богдан так нежно начал целовать уголки моего рта, потом, не торопясь, втянул в себя мою нижнюю, затем верхнюю губу, словно наслаждаясь. А я не дышала. Совсем не дышала. Как загнанная мышка, притаилась, боясь сделать любое движение, даже в ответ, боясь, что все это прекратится и растает как мираж, как сладкое безумное наваждение.

— Ты вкусная, Рори, — хрипло усмехнулся Бо в мои губы и тогда завладел ими полностью, а я уже не смогла ему не ответить и приоткрыла себя навстречу.

Всю себя навстречу ему. Крепче сжала его скулы пальцами, а затем и вовсе передвинула их к нему на затылок, еще сильнее впиваясь в него, притягивая ближе к себе.

Это было безумием, он позволял мне делать лишь короткий глоточки воздуха, целуя в эти моменты уголки моих губ, подбородок и шею. И потом опять забирал у меня воздух, делясь своим дыханием.

Лишь бы он не отпустил. Лишь бы это не закончилось так скоро, как в прошлый раз.

Да, за эту неделю я переосмыслила многое, и кто бы знал, сколько раз я пожалела, что разорвала наш прошлый поцелуй, что наговорила тогда те глупые слова, вынула на поверхность все свои страхи.

Как бы оно ни было, нужно было пользоваться тем, что давала мне жизнь. В данный момент это тепло и нежность Богдана, плавно перерастающие в страсть.

Лишь на мгновение он оторвался он моих губ и, взявшись за мою кофточку, перед тем как потянуть ее, посмотрел мне в глаза, вопросительно и даже слегка нерешительно, что, по-моему, совсем никак не вязалось с тем Богданом, которого я знала. Но я не стала это как-то обдумывать, я просто подняла руки вверх, тем самым помогая ему стянуть с себя одежду, давая зеленый свет. Зеленый свет на все. Мое маленькое действие словно опустило невидимый рубильник и полностью переключило Богдана. Он приподнялся, обхватил меня за талию и усадил себе на колени, впиваясь в меня руками еще крепче, и уже не целовал, а брал меня губами. Погружая в настоящий водоворот чувств и эмоций. Чувств и эмоций, заполняющих меня до отказа.

Мое тело перестало принадлежать мне. Его губы и пальцы имели на него больше прав, они знали, как лучше и слаще. Как острее и безумнее. Так, чтобы до точек перед глазами, так, чтобы я задыхалась от опаляющего наслаждения.

Не было больше ни слов, ни мыслей, не было страха или осторожности. С Богданом было не страшно.

Даже если ничего не будет после… Главное, чтобы было сейчас…

Я чувствовала такую испепеляющую меня жажду, поглощающую душу потребность, что никак не могла позволить ему остановиться. Да и он, возможно, уже не смог бы. Потому что его движения становились более резкими и смелыми, бесстыжими и ненасытными.

Раз — и его пальцы нашли застежку на моей спине. Два — и я почувствовала холод, опаливший мою грудь. Три — и теплое твердое тело на моем, а моя спина утонула в мягком ворсе ковра, такого же рыжего, как и мои волосы. И это место показалось мне самым лучшим и самым потрясающим на всем белом свете.

— Рори, — прохрипел Богдан мне в шею, то ли спрашивая, то ли ставя перед фактом…

Я только прикусила губы, потому что без его поцелуев они горели необходимостью, дикой ненасытной жаждой и потребностью.

В его ласке.

В нем самом.

Мне нужны были его крепкие и твердые пальцы, литые мускулы под моими жадными ладонями, нежные и мягкие губы, глаза, затуманенные поволокой желания, в которых я видела отражение себя, своих чувств и эмоций.