Прошел месяц, за ним второй и третий. Жизнь пошла своим ходом. Никита много работал, по вечерам чаще всего сидел дома, с друзьями на вечеринки ходил редко. Зато стал бывать в стриптиз-барах. Он ходил туда один, долго сидел, потягивая пиво и рассматривая танцующих девушек. Вот брюнетка с грустными глазами, у нее большая красивая грудь, и все посетители концентрируют свое внимание на ней, а Никита смотрел на ее лицо. Вот пухленькая рыжая девушка, всегда в голубом боа и голубом белье. Что привело ее сюда?

Он жалел их всех. Они казались ему чрезвычайно несчастными. Никита считал, что только безвыходность может заставить женщин прилюдно раздеваться. Ему и в голову не приходило, что им это может нравиться. И что многие это делают не от жизненных тягот, а совсем по другим причинам. Он отождествлял их всех с Настей и с теми обстоятельствами, которые вынудили ее заниматься этим ремеслом. Для него Настя не была ни вульгарной, ни распутной, и ему казалось, что и другие стриптизерши такие же.

Чаще всего он ходил на стриптиз в бар недалеко от своего дома. Там его уже стали воспринимать как завсегдатая. Бармен время от времени ставил ему на стол пиво за счет заведения, а танцовщицы подмигивали и кивали, как старому знакомому. Однажды рыженькая девушка, та самая, которая не расставалась со своим голубым боа, подсела к нему за столик. Она немного прикрыла свои прелести джинсовыми шортами и короткой маечкой, но ее внушительных размеров грудь грозила порвать тонкую ткань. Он, как положено, угостил ее коктейлем. Рыженькая спросила, нравится ли ему в их баре и как он находит ее выступления, а потом без обиняков предложила продолжить вечер вдвоем в отдельном кабинете, не забыв назвать таксу. Он подумал, что и к этому ее вынуждают обстоятельства, и потому спросил:

– Тебе так нужны деньги?

– Ты мне нравишься, – пожала плечами девушка. – Я тебя давно заприметила. Но и заработать я не прочь.

Никита отказался, а уходя, случайно услышал ее разговор с другой танцовщицей:

– Представляешь, я предлагаю ему, а он мычит что-то вроде того, что ему это не надо и он по-другому ко мне относится. А таскается сюда уже два месяца. Извращенец!

– Да импотент, скорее всего, – ответила вторая.

После этого Никита перестал ходить на стриптиз.

А потом в его жизни появилась Инна. Она давно работала в компании, и они время от времени встречались. Сначала он не обращал на нее особого внимания. Ну, симпатичная, неглупая, мало ли таких у них. Инна работала в финансовом отделе, и познакомиться поближе их вынудила производственная необходимость. Никите пришлось несколько дней плотно контактировать с финансистами. Инна ему помогала, и после этого, встречаясь в обед в кафе на первом этаже или в лифте, они всегда здоровались и перебрасывались парой фраз.

Инна была невысокого роста, круглолицая и хорошенькая, с правильными чертами лица и кроткими карими глазами. Ее каштановые волосы всегда были разделены на прямой пробор и собраны на затылке замшевой гофрированной резинкой. Кожа у нее была смуглая и чистая. Она производила приятное впечатление – вежливая и выдержанная девушка. Никита уважал таких. Одевалась она под стать ему, довольно строго: неяркие тона костюмов, никаких мини-юбок или джинсов. Она тоже выделяла его среди прочих сотрудников. Во всяком случае, при встрече с ним ее глаза радостно вспыхивали, а лицо освещалось улыбкой.

Однажды они в очередной раз встретились у лифта. Никита был с Колей. Они как раз спускались вниз на обед, где их уже поджидали друзья, надо было обсудить планы на выходные. Как всегда, они обменялись с Инной парой слов и вместе зашли в кафе. За обедом Вадим сообщил, что решил жениться, и в субботу звал всех к себе. Он устраивал вечеринку для друзей, но приглашал их с девушками: так будет правильно, рассудил он, почти по-семейному. Постоянные подруги были у всех, кроме Никиты.

– Никита, ты кого приведешь? – спросил Вадим.

– Хочешь, моя Светка возьмет с собой подружку? – предложил Игорь.

– Не нужно. Я буду с девушкой, – ответил он, подумав про Инну.

Она согласилась. После этой вечеринки они стали встречаться. Инне было двадцать пять лет. Она жила с мамой, папой и младшей сестрой. Характер у нее был покладистый, ровный, какой бывает у людей, выросших в спокойной семейной обстановке. Их отношения развивались по вполне предсказуемому сценарию. Никита, которого еще не совсем оставила тоска по Насте, не торопил события. А Инна по натуре не была склонна к резким эмоциональным поступкам. Ее явная симпатия и живой интерес к его делам подкупали. Никита не был избалован женским вниманием и быстро привязался к Инне. Вскоре их отношения перешли в новую стадию. Ее домашние уже нормально относились к тому, что время от времени Инна ночевала у своего парня. Они узнавали его голос по телефону и, казалось, не имели ничего против их отношений.


Так закончилась зима, за ней пролетела весна, и Никита стал уже всерьез думать о том, чтобы осенью сыграть свадьбу. Он ничего не говорил Инне, но был уверен в ее согласии. Но вот его собственное решение пока было под вопросом. Инна была хорошей – доброй, умной, чуткой. Она угадывала в своем избраннике признаки былой несчастной любви, но не торопилась с расспросами. И он по-своему любил ее, но иногда образ Насти навязчиво возникал перед глазами, возвращая его в прежнее состояние тоски и тревоги. Она так несчастна и одинока. А может, уже не одинока? Но представить ее счастливой он не мог. Есть люди, которые носят свое несчастье на себе, как улитка домик, и без него они – не они. Так и Настя: трагизм придавал одухотворенность ее кукольным чертам, а состояние глупого счастья придавало бы ее облику схожесть с расписной деревянной матрешкой. Он сам не знал, что ему хотелось бы услышать о ней. Что она счастлива и не одинока? И тогда бы он с чистой совестью женился. Или это повергло бы его в прежнее отчаяние, и тогда в его душе не нашлось бы места для другой женщины?

Когда он был с Инной, то почти не вспоминал Настю. Это было бы нечестно по отношению к его девушке. Обнимая ее, он не сравнивал их – это было невозможно. Они были такие разные – и по характеру, и внешне, даже на ощупь и запах. Но они были дороги ему, каждая по-своему. Только Настя была далеко и не подходила на роль жены, а Инна подходила идеально, хотя и не была столь желанна. Но одна из них была здесь, рядом, стоило только протянуть руку, она любила и принимала его таким, каким он был. А другая находилась неизвестно где и не понятно как относилась к нему – может, и вовсе забыла.

Никита постоянно думал об этом и решил к концу лета сделать Инне предложение. А пока хотел взять отпуск и улететь к Денису. Тот давно звал его в гости, обещал показать Париж. Да и Никита здорово соскучился по старому другу.


Самолет прибыл в аэропорт Шарль-де-Голль в восемь тридцать вечера. Он не сразу узнал друга. Денис изменился и выглядел совсем иностранцем: серьга в ухе, татуировка на плече, выбритая ажурная бородка и мятая, непонятных расцветок одежда выдавали в нем причастность к богемному кругу. Так оно и было. Еще по письмам Никита знал, что Денис теперь начинающий, но уже востребованный фотограф. В Париже проявился его талант к портретной съемке, и теперь он делал фотографии для журналов.

– Старик, я чертовски рад тебя видеть, – сказал он, выпуская Никиту из объятий и внимательно разглядывая его. – Немного изменился. Повзрослел. Выглядишь вполне презентабельно, – оценил он его стильный летний костюм и в тон ему новые туфли. – А вырядился так зря. В Париже жара жуткая! Надеюсь, ты взял шорты и сандалии? Или хотя бы майка найдется? Впрочем, купим.

– Найдется, – засмеялся Никита. – Я прогноз погоды смотрел. А тебя просто не узнать: борода, серьга, тату… Это что, обязательные атрибуты свободного художника?

– Борода – это так, одно название. – Денис почесал подбородок, по которому спускались тонкие полоски темной растительности. – Между прочим, довольно сложное искусство. Ну что? Давай топай! Такси ждет.

Денис устроил ему экскурсию по ночному Парижу. Он бегло давал по-французски указания таксисту и, энергично жестикулируя, показывал другу местные достопримечательности.

– Смотри, справа, за Сеной – остров Сите. Вон Дворец правосудия, а это – верхушка Нотр-Дам-де-Пари. За серым домом.

Пригнувшись, Никита едва рассмотрел две высокие темные арочные башни знаменитого собора Парижской Богоматери, возвышающиеся над соседними зданиями, и острый тонкий шпиль, уходящий высоко в небо. Таксист мчал по набережной Сены, довольно небрежно относясь к сигналам светофоров.

– Это Лувр. Мы с тобой обязательно туда сходим. Да не выворачивай ты голову! У нас куча времени. Просто посмотри на Париж свежим глазом. Вечерний Париж в огнях! Первое впечатление – особенно важно… Сад Тюильри. Слева – церковь Мадлен. А это площадь Согласия.

Денис сказал что-то водителю, и они сделали медленный круг по площади вокруг Луксорского обелиска и подсвеченных фонтанов. Затем такси помчалось улицей, по обе стороны которой ровной стеной возвышались деревья, а за ними мелькали ярко освещенные витрины магазинов.

– Елисейские Поля, – бесстрастно сообщал Денис, уже пресытившийся ролью экскурсовода. – Триумфальная арка.

– Денис, это же Эйфелева башня! – воскликнул Никита, увидев в темнеющем небе знакомые очертания.

– Да, – лениво согласился Денис и сказал что-то таксисту. – На сегодня экскурсия окончена. Едем домой.

Он снимал крошечную квартирку в старом доме на окраине Парижа. Они успели только бросить вещи в коридоре и сразу же отправились в ближайший ресторан ужинать.

Невысокий лысоватый француз в круглых очках, больше похожий на профессора, чем на официанта, принес бутылку бордо и два слабо прожаренных стейка с горой картофеля фри на таких огромных блюдах, что они заняли весь маленький столик. Никита разрезал мясо, внутри темнели красные капли.

– Мясо с кровью – французская кухня! – подмигнул ему Денис. – Я уже привык.

Стейк оказался по-своему вкусным, особенно пока был горячим, и под французское бордо пошел вполне. Но по мере того как он остывал, в Никите крепла уверенность, что он ест совершенно сырое мясо, которое только слегка прихвачено с двух сторон. Все же он мужественно доел его. Он впервые в Париже, пьет французское вино с Денисом, которого не видел сто лет, так какая разница, сырое это мясо или нет!

После ужина они заказали по бокалу пива, которое ничем не отличалось от того, к которому он привык в Киеве, и разговор продолжился. Денис рассказывал ему о Париже, о своей жизни, которая, как обычно, приготовила ему сюрпризы. Все это Никита уже знал по переписке. Но то письма, а это – живой рассказ старого друга в ночном парижском ресторане! Что может быть интереснее?!

Приехав сюда работать в торговой фирме, куда его поманил их бывший соотечественник, Денис надолго там не задержался. Как только его владение французским языком стало сносным, он начал пробовать себя на иных поприщах. После двух лет работы в разных местах и нескончаемых творческих исканий он нашел себя в качестве фотографа. У Дениса неожиданно обнаружился талант к этому виду искусства. Спустя полгода с ним заключил первый контракт один из многочисленных парижских журналов. Журнал только прокладывал себе дорогу в мире моды, как и Денис. И хотя платили в нем начинающему фотографу сначала совсем немного, он не терял присутствия духа и уверенности в своем блестящем будущем. Раскрутится журнал – раскрутится и он. Постепенно Денис стал сотрудничать и с другими изданиями. Сейчас он работал над новым проектом совместно с Патриком, молодым владельцем журнала. Патрик вложил в бизнес свое наследство, решив во что бы то ни стало преуспеть. Такая одержимость была в духе Дениса. Он стремился сделать себе имя и состояться как художник, чтобы стать достойным партнером Патрика. Ему нравилось работать с этим парнем. Их взгляды во многом совпадали. Они одинаково относились к бизнесу, хотя были совершенно разными по темпераменту, так же как и Денис с Никитой.

На расстоянии Никита воспринимал Дениса по-прежнему. Ему казалось, что они, когда встретятся, будут говорить и говорить без умолку, как когда-то, вспоминать прежние годы, делиться новыми впечатлениями. Но годы разлуки давали себя знать. Денис был тот и не тот. Что-то новое, незнакомое появилось во всем его облике. Он рассказывал лениво, не торопясь, пересыпая речь французскими выражениями и английскими сленговыми словечками. Говорил о том, что сейчас занимало его больше всего. Его новая жизнь была малопонятной Никите, а потому не близкой. Но он внимательно слушал друга, пытаясь приноровиться к его новому облику, разноязычной речи и активной жестикуляции.

Почти весь вечер говорил один Денис. Никита на его вопросы отвечал лаконично, не давая пространных ответов. По прежним годам общения зная, что другу нужно время, чтобы расслабиться и не зажиматься в новой обстановке, Денис перешел к разговору о нем только после ужина. Пиво было выпито. Они сидели на развернутых в сторону улицы стульях, пили кофе и курили.