— Вообще-то, — заметил Антон, — это специальная сковорода, масла не надо.

— Надо! — топнул ногой Олег. — Папа всегда добавлял. Ну, пожалуйста, давай печь!

— Нет.

Олег заплакал еще сильней и убежал. Антон встал, чтобы выключить плиту, и в этот момент на его голову обрушился пакет с мукой…

О, боги. Ему до одури захотелось вылить все к чертовой матери в унитаз, но это означало бы поражение в схватке с Олегом. Вот ведь. Взрослый мужик, и такие мысли в голову лезут. Улыбнувшись, Антон решил, что принимает правила игры. И испек блины. Прямо так, не отряхнувшись.

Придя домой, Маша увидела няня, стоящим посреди заляпанной кухни, всего в муке, но жутко довольного, потому что он как раз допекал последний блин. А выражение лица у него было таким, что никто, ни Олег, ни Маша, не отказался есть эти блины. И кухню потом прибирать — тоже.

Очевидно, именно после этого случая Олег так сильно зауважал свою новую няню, что больше не доставал его своими необычными выходками, если не считать случаев, когда мальчик был чем-то очень расстроен или разгневан. Поэтому последующая неделя показалась Антону просто сказочной…

ГЛАВА XI

В пятницу Маша снова задержалась, но на этот раз предупредила Антона. Олег уже спал, и в ожидании хозяйки мужчина допивал остывший чай. Два часа он разбирался с бумагами, но не обнаружил ничего нового.

Когда на пороге возникла Маша, Антон с удивлением обнаружил, что сегодня вырез на ее платье глубже обычного. «Неужели на свидание ходила?» — неожиданно для самого себя подумал Антон. — «Ну и что с того?». Тем не менее он поспешил ей навстречу, тем более что для этого был повод.

— Что это? — Маша озадаченно посмотрела на протянутый конверт.

— Письмо сегодня принесли. Учитывая, что оно провалялось у них за шкафом без малого десять месяцев, вполне разумный жест в качестве извинений. Почта России…

Маша прочитала обратный адрес. Антоново. Ей адресовано. Пожала плечами и вскрыла конверт.

— Может, чая выпьем? — спросила она, намекая на то, что заваривать чайник предстоит не ей.

— Можно и чая, — устало выдохнул Антон, который только что допил последний глоток из своей чашки.

День выдался не из легких, в голове скакали бесконечные цифры отчетов фирмы. Клубок информации настолько запутался, что надежда найти тот самый кончик, потянув за который можно все сразу разложить по местам, таяла на глазах. Именно поэтому Антон даже не стал поддевать Машу тем, что его рабочий день уже закончен и чай она вполне может заварить себе сама.

Через несколько минут в кружках дымился терпкий напиток, заполняющий кухню ароматом уютного, даже почти семейного вечера. Краем глаза Антон наблюдал за читающей Машей, выражение лица которой менялось ежесекундно. Взгляд быстро бежал по строчкам, нижняя губа подрагивала, как обычно бывало у Олега, когда его что-то расстраивало, и он собирался расплакаться. «Что же там такое, в письме этом?» — недоумевал Антон, но спросить не решался.

Маша и не дала бы ему прочитать это письмо. И никому бы не дала. Никогда.


Здравствуй, Машенька!

Это Зинаида Павловна тебе пишет. Тетя Зина из Антоново, помнишь? Ты прости, деточка, что спохватилась поздно, да только не думала я, что так вот все обернется. И Юрочка не думал. Никто.

Прими мои соболезнования. Юра хорошим мальчиком был, любил тебя сильно. Ты на него, хорошая, зла не держи, не виноват он ни в чем. А если и есть чья вина, так это прадеда его, Василия Семеновича. Ты, наверно, не понимаешь, о чем толкую, но все никак я с духом собраться не могу, чтобы тебе о слухах недобрых поведать.

Ты ведь замечала, Машенька, что у сыночка твоего, Олежки, странности всякие проявляются? Так вот, у Юрочки в детстве до шестнадцати годков также было. Водили его по ворожеям разным, да только они от него, как от черта отмахивались. Свекровь твоя вся извелась, а как исполнилось Юре по лету шестнадцать-то, так и утихло все. Она ж все равно места себе не находила, маялась. Тогда-то и спросила я у Валентины, что душеньку ее терзает. Вот и поделилась, видно, не было сил в себе держать.

Маша, Валя мне рассказала, а я сейчас — тебе. Случилась история эта давно. Тогда прадеду Юриному, Василию, двадцать пять годков от роду было. Был он парнем лихим и бойким, девок, что самогон, гонял, здоровьем недужим отличался, да остепениться все никак не мог. Однажды рядом с деревней табор цыганский на постой остался. Была среди цыган девушка, краше всех на тысячи километров — дочка барона (прим. «Баро» по-цыгански означает большой, главный). Положил Васька на нее глаз, сердце девичье пред ним и не устояло. Задурил он голову молодухе, словами красивыми разум затуманил. Понесла цыганка от Василия, да ему оно разве надо — молодому? Сегодня был табор, завтра нет. А на цыганке клеймо позорное, что за всю жизнь не отмоешься. Прокляла она своего обидчика. Говорят, вся деревня слышала, как она, с табором за горизонтом скрываясь, проклятья выкрикивала. Весь род его мужской прокляла. Всех мужчин рода Шуваловых на смерть в тридцать два заказала. А до того — мучения душевные, психическими расстройствами до юности проявляющиеся.

Утром следующего дня скончался отец Василия. В сорок лет сердце остановилось. А через пять лет брату тридцать два исполнилось. В ту же ночь в мир иной и отошел. Тогда-то и вспомнили в деревне про проклятье цыганское, да не до того стало — война началась.

Василий всю войну в госпиталях пролежал. Два раза контузило, ногу потерял, даже в танке горел. И все живехонек. К победе и вовсе оклемался, сыновей нарожал. Но иногда под стопочку вспоминал про цыганку, уж не знаю, за шкуру свою боялся или совесть мучила. Благодаря воспоминаниям этим прабабка Юрина про проклятье и узнала. Деду Юриному в ту пору три года было, а брату его — два. Всю кровь они у матери своей выпили, потому как силой непонятной владели. Что за сила, не знаю, но Васька от того еще сильней запил. И умер с перепоя в день своего тридцать второго дня рождения.

Вот так, Машенька. У деда Юриного один только сын родился — Матвей, отец Юрин. А у брата его аж четверо деток уродилось — две девочки и два пацана. Обе дочери до сих пор живы-здоровы, а сыновья судьбу мужчин Шуваловых повторили. Да и сам дед Юрин с братом, как один отошли — остановка сердца в тридцать второй день рождения…


Неожиданно Маша отбросила письмо в сторону и подняла глаза. Ее руки еще дрожали, а губы сомкнулись в тонкую линию. Она не могла заставить себя дочитать до конца. Антону было ясно, что девушка о чем-то размышляет, и, когда в женской головке утвердилась новорожденная идея, Маша отодвинула чашку с дымящимся напитком в сторону и серьезно спросила:

— Антон, вы пьете?

— Предлагаете хлопнуть по рюмашке и перейти на «ты»? — усмехнулся он. — Шучу. Маша, все нормально?

— Да, потом дочитаю, — соврала она. — Ну так что, составите компанию?

— Почему бы и нет? — взгляд Антона снова невольно упал на вырез платья. — Мозг у меня сегодня уже превратился в студень, поэтому я с удовольствием его поддержу чем-нибудь крепким. Сходить в магазин? Помнится, коньяк у вас закончился…

— Не надо в магазин, я тут случайно вспомнила кое-что.

С этими словами Маша ушла в комнату и через мгновение вернулась с пузатой бутылкой в руках, в которой плескалась красная жидкость.

— Вот, — она поставила бутылку на стол. — Сейчас стопки принесу, а вы пока оформите что-нибудь из еды. В холодильнике вроде сыр был.

«Откуда тебе знать, что там есть, если ты дома только ночуешь?» — чуть не сорвалось с языка. Тем не менее Антон молча переставил с подоконника на стол корзину с фруктами и жестом фокусника извлек из холодильника колбасную нарезку, кусок сыра, банку маслин, свежий огурец, половинку болгарского перца и запечатанный горький шоколад с миндалем. Спустя пять минут вернулась Маша и, растерянно всплеснув руками, смущенно произнесла:

— А стопок-то и нет. Олег, оказывается, все перебил своими… Ой! — Маша увидела заставленный стол. — Ничего себе! Вы, прямо волшебник! Люблю горький с миндалем, это, видимо, мне?

Она взяла шоколадку и посмотрела на Антона. Утвердительный кивок стал побуждением к действию. Маша, не мешкая, развернула шелестящую обертку и с наслаждением вдохнула запах любимого лакомства. Быстро отправив в рот дольку, она взглянула на бутылку.

— Наливайте теперь, чего ждать?

Антон, мысленно фыркнув: «Куда наливать? В ладошки?» достал из шкафчика два фужера, и через мгновение мягкий свет настенного бра уже отражался в рубиновой жидкости.

— Прошу, — он протянул Маше бокал и приподнял брови. — За что пьем?

— За Олега, — не думая сказала она.

— Значит, за Олега.

Выпили. Антон заметил, как Маша поморщилась и, поставив фужер на стол, погрузилась в свои мысли. Наверняка, она задумалась об Олеге. Что греха таить, Антон и сам в последнее время частенько размышляет не только о работе, но и об этом сорванце.

— Мария, — Антон задумчиво провел пальцем по ободку фужера, — вы не думали показать сына специалисту? Нет, он здоров, как бычок, классный парень… Но эти его приступы и странные, я бы сказал, мистические случаи. Мне кажется, Олег сам от этого страдает. Вы не замечали, что у вашего сына нет друзей?

— Откуда у него друзья возьмутся, если Олег никуда не ходит? — вскинулась Маша. — Нормально все у Олега, себе нервы лечите, если мистика мерещится.

Она не хотела грубить, но само как-то получилось. Больную тему Антон затронул, да еще письмо это… Прекрасно понимая, что заходит слишком далеко, Маша извинилась:

— Простите, я не хотела… Не переживайте, с Олегом… Это пройдет, обязательно пройдет. Он, действительно, после кончины Юры немного переходит границы в своих шалостях, но это нервное.

Пристально посмотрев на вскипевшую и мигом отошедшую девушку, Антон в очередной раз отметил нестабильность ее характера. Хотя, в данном случае, вероятно, эмоциональный всплеск вызван этим злополучным письмом, о котором Маша совершенно не собирается распространяться. «Ну и ладно. Значит, будем пить!» — мысленно подытожил Антон и потянулся за бутылкой.

— А это, вообще, что? Так легко пьется, очень мягкий вкус. Впервые встречаю такое вино — пряное, терпкое, сладкое и острое одновременно. Потрясающий букет!

Антон не преувеличивал, он прекрасно разбирался в винах и даже несколько раз побеждал на конкурсах сомелье. И этот напиток не был похож ни на один из тех, что ему доводилось пробовать.

Маша молчала, смотря невидящим взором в свой бокал, поэтому Антон повторил вопрос:

— Мария, ау! Прием. База-база, я — морковка, начинается стыковка. Как слышно? Я спрашиваю — что мы пьем?

— Это из Антонова бутылка. Знакомая одна делает. Не вино, настойка.

— Опять эта деревня, — усмехнулся мужчина. — А вам не кажется странным совпадение названия вашей деревни и моего имени? — алкоголь внезапно ударил в мозг, и из Антона полился поток бессознательных предположений. — А если это судьба? Если в тот день именно я должен был предложить мороженое плачущей девушке из одноименной со мной деревни? Может, наши судьбы давно связаны кем-то свыше?

Антон посмотрел на Машу — горящие глаза, неожиданно подернувшиеся поволокой… Такой необъяснимый взгляд, полный загадок, тайн и… Страсти?

— Еще по одной наливайте, — приказала Маша. — Антоново сыграло судьбоносную роль в моей жизни и, поверьте, к вам это не имеет никакого отношения.

Заметив, как Антон едва заметно поморщился, Маша, не дожидаясь ни очередного тоста, ни своего «компаньона», выпила спиртное и, отправив в рот очередную дольку горького шоколада, пояснила:

— Это родина моего мужа. Сами-то вы откуда будете?

— Сам я — коренной москвич. Но постоянно мотаюсь куда-то: в детстве к деду в деревню каждое лето, потом спортивные лагеря по России, а как работать начал, из командировок зарубежных не вылезаю, — Антон налил себе еще бокал и сделал большой глоток, кивнув на фужер Марии и пустеющую бутылку: — За вами не угонишься.

— А? — очнулась Маша. Потом до нее дошел смысл сказанных слов, и она неловко пожала плечами: — Да само как-то получилось… Вы не переживайте, еще одна есть. Только та на облепихе настояна. Говорят, даже вкуснее.

Брови Антона поползли еще выше, и он с удивлением взглянул на хрупкую девушку. Его самого уже нещадно вело, а весит он куда поболе Марии, килограммов этак на сорок с гаком.

— Может, не стоит начинать новую? Время позднее, вам отдохнуть надо. А я с утра по делам завтра поеду.