— Нет! — ответ Антона показался резким и поспешным. Как будто он сам боялся ляпнуть что-то другое.

— А в судьбу веришь?

— Это в каком смысле? Типа, что написано на роду, тому и быть?

— Можно и так сказать. Хочешь, посмотрю твою ладонь? Я раньше довольно серьезно увлекалась хиромантией, кое-какие сведения могу сказать.

Антон скептически скривился:

— Вообще не сильно жалую все эти гадания, но иногда можно. Тем более, бабка моя, вроде как, ведунья была, а ее мать и вовсе с цыганской примесью.

Он протянул правую руку ладонью вверх. Нина Степановна принялась сосредоточенно разглядывать линии, молча касаясь кожи кончиками пальцев. Наконец, она вздохнула и чуть слышно произнесла:

— А дай-ка вторую.

Левую руку она разглядывала еще внимательнее, словно стараясь отыскать какое-то опровержение.

— Антон, а расскажи немного о бабушках своих.

— Что рассказать?

— Что-нибудь необычное, например, о той, что ведунья.

— Да у нее все необычное было — травы какие-то по избе развешены, склянки наставлены, люди к ней постоянно ходили, на кофе гадала, на картах…

— Может, какая-нибудь история в вашей семье есть? Легенда какая-то?

— Нет у нас никаких легенд! Так, фигня всякая, «бабкины сказки».

— Например? — женщина внимательно смотрела в глаза Антона, продолжая держать его руку.

— Ой, ну вот была байка, что прабабка, та, что цыганка, повстречалась с каким-то молодцем, который ей с три короба наплел, в любви поклялся. Залетела она от него, а парня след простыл. Ей, конечно, позор на весь табор. Она и прокляла пацана с горя, да так, что на следующую ночь все кони передохли, одни кобылы в таборе остались! Говорили — обратка настигла. Цыганка родила девчонку, ту самую, которая и стала потом ведуньей — бабка моя. А сама рано отошла, едва тридцать два исполнилось. Тоже шептались на селе, что это из-за ее проклятия срок жизни так сократился. Ну и судачили, что метка эта смертельная на ком-то из рода еще отпечатается. Вот и все. Больше никаких легенд не знаю, да и метка ни на ком, вроде, не отпечаталась, так что пустая болтовня, видать, была. А в чем дело-то?

— Эм-м-м… видишь ли… Руки могут сказать очень многое. На левой ладони то, что дано тебе с рождения, на правой — что ты сам творишь в своей судьбе. Твоя жизнь очень круто меняется в возрасте 35–36 лет. В ней появляется предательство, ложь, интриги… И она… обрывается.

— В смысле?? Мне ж сейчас тридцать пять! Я помру что ли? — удивился Антон.

— Ну, на правой руке линия жизни очень тонкая, едва различимая. А вот на левой половина этой линии вовсе отсутствует. Но на самом конце яркой части стоит четкий крестик — это встреча. Какая-то очень важная встреча, которая сможет изменить твою судьбу. И если получится, несколько жизней начнется заново — эта тонюсенькая линия — надежда. Ты — чей-то шанс так же, как и кто-то — спасение для тебя. Вам нельзя упустить друг друга. Другой возможности судьба не предоставит. Либо счастье для всех, либо горе для каждого из вас.

— И что делать?

— Не знаю, — смутилась Нина Степановна. — Я только предупредила — будь очень осторожен с людьми, не перепутай — кто-то несет тебе зло, кто-то добро, и только ты сам сможешь понять, кто есть кто. И еще — число 13 по твоей судьбе красной нитью идет. Старайся обращать внимание на эту цифру. Не скажу — плохое или хорошее несет, но важность имеет огромную.

— Мда, Степановна, обнадежила ты меня, нечего сказать, — хмыкнул Антон, разглядывая руки. — И что теперь с этим великим знанием делать?

— Кто осведомлен, тот вооружен, — улыбнулась женщина. — Просто будь внимательнее.

На крыльце дома возникла фигура Нюры. Девушка хоть и обладала аппетитными формами, но Антону показалась полноватой, особенно при сравнении с Машей. «С чего это я их сравниваю?» — удивился он собственным мыслям.

— Я — все! Вы еще не нагулялись? — крикнула она с порога.

— Да уже, наверное, в дом пора, — Антон посмотрел на часы, — я такой голодный, что мамонта могу съесть! А там колбаска, сыр, скумбрия копченая… м-м-м…

Он зажмурился от предвкушения, и Нина Степановна мигом поддержала:

— Да-да, обедать давно пора!

Антон отнес женщину обратно в постель и принялся хлопотать за столом. Благо, работа няней уже заложила в него навыки ускоренного приготовления пищи. В считанные минуты все было готово. Хозяйке дома, по ее просьбе, накрыли на тумбочке возле кровати, а сами устроились за столом. На протяжении всего времени Антон ловил на себе заинтересованный взгляд Нюры. Девушка заблаговременно расстегнула на блузке немного больше пуговиц, чем того требовал этикет, и всячески демонстрировала эффектное декольте. Учитывая, что женщины у Антона не было уже довольно долгое время, попытки соблазнения вызывали очевидную реакцию. И хотя внешне Нюра была абсолютно не в его вкусе, он поймал себя на мысли, что сеновал — отличное место для более близкого знакомства. Встретившись с взглядом цвета горячего какао, Антон вдруг подумал: «А у Маши — синие! Как море во время шторма…» И тут же чертыхнулся про себя: «При чем тут эта истеричка? Рядом изнывает от желания молодая горячая девушка, а я думаю о той, которая каждый раз выносит мне мозг!» Тем не менее, мысли о Маше окончательно отрезвили Антона, вытеснив все низменные инстинкты и планы в отношении Нюры. Понимая, что старания оказались напрасными, девушка огорченно вздохнула:

— Наверное, я пойду. Переночую сегодня дома, раз вы здесь, а завтра утром приду. Или сегодня попозже?

Она с надеждой посмотрела на Антона, но он окончательно разбил все ее мечты о столичном мужчине:

— Завтра приходи.

Быстро попрощавшись, Нюра вышла из-за стола, убрала за собой и покинула дом.

— Я, Нина Степановна, с твоего позволения, спать — умаялся сегодня.

Антон действительно устал за день, а еще это гадание… бред, конечно, однако ж неприятно узнать, что ты в ближайшие пару лет можешь умереть.

— Доброй ночи, и еще раз спасибо за все! — поблагодарила Нина Степановна.

Уже лежа в кровати, Антон попытался разложить в голове все по полочкам, но ничего не получилось. В единый клубок замотались причуды Олега, нестыковки с документами фирмы, поведение Маши, их совместный вечер и ночь…

Заснул он на финальной ноте своих размышлений, которые умещались в одно имя — Мария.


Утро разбудило знакомым с детства ароматом блинчиков. Антону потребовалось десять минут, чтобы окончательно проснуться, умыться и, сверкая глазами, усесться за стол.

— Ну, Нюра, вот так угодила! — довольно цокнул он языком, хватая с вершины аппетитной горки ажурный блинчик.

— Да что ж вы руками-то?! — охнула девушка. — Горячие совсем!

— Блинчики приборами есть — кощунство! — засмеялся Антон и, свернув блинчик трубочкой, макнул в пиалу со сметаной.

Несколько минут в комнате было тихо. Слышалось только сосредоточенное пыхтение Антона, который, будто ребенок, хватал блинчик за блинчиком, обжигая пальцы, но продолжая свой забавный ритуал — трубочка — сметана — рот. Наконец с завтраком было покончено. Глядя на Нюру, Антон улыбнулся и обратился к Нине Степановне, которая все это время дремала в своей постели:

— Ох, и повезло тебе, Степановна! И сиделка, и собеседница, и повариха первоклассная! Хоть не уезжай от тебя!

— А вы и не уезжайте, — стрельнула глазками девушка.

— Не могу. Надо вопрос решать и лечить хозяйку дома, — Антон покосился в сторону дивана и тихо добавил: — Пока я все деньги на сиделку не спустил.

Нюра зарумянилась, но смолчала. Ей и Антон нравился, и деньги терять не хотелось, поэтому готовое сорваться с языка предложение о понижении ставки было проглочено. Антон-то не особо интерес проявлял, так что шансы уехать с ним в столицу были слишком малы, вернее, их даже не было.

Нина Степановна, как обычно, рассыпалась с благодарностях за сиделку, за помощь, за заботу, но Антон мягко прервал ее, заметив, что с лечением еще ничего не понятно.

— Ну и ладно! — вспыхнула женщина. — Помру — детям легче станет!

— Точно! — просиял Антон. — У вас же родня есть! Может, вызвать кого-то из них помочь вам?

Нина Степановна заметно погрустнела.

— Да не приедут они. Я ж сразу позвонила невестке, а она в крик, гадостей наговорила. Нелады у них там, сын работу потерял, а у них двое деток мал мала, декрет… Денег нет, вот она и злится. Я не обижаюсь, понимаю, что тяжело им сейчас. А тебе отдам все-все до копеечки! Не сразу, правда… Кое-что продам, и…

— Ну-ка стоп! — гаркнул Антон. — Никаких «верну» и «продам»! Это подарок, ясно? Не могут родные помочь, всякое бывает. А у меня возможность есть, значит, помогу. Тема закрыта. Какие у нас планы на сегодня? Может, на речку?

— Это вы без меня, — замахала руками Нина Степановна. — Идите, прогуляйтесь. И, Антон, спасибо тебе за все.

— Не за что! Поднимем тебя, Степановна, не боись! Ну, что, Нюра, идем купаться?

— Идем! Только за купальником забегу домой, я ж не планировала на работе плавать, — хихикнула девушка.

Вернувшись с прогулки спустя почти шесть часов, ребята виновато извинились перед Ниной Степановной за долгую отлучку и принялись готовить обед. Нюра заливисто хохотала, не оставляя надежды соблазнить своего работодателя. Однако, несмотря на внешний задор и веселье, Антон пресекал либо игнорировал отчаянные попытки девушки, мысленно раз за разом возвращаясь к Маше. Уже перед сном, ворочаясь в постели, он задумался о том, что ему придется просить у этой неординарной особы аванс. И батрачить на истеричку минимум две недели, а может и больше — смотря, во сколько обойдется лечение Степановны. Гера, конечно, денег дал, но не факт, что их хватит. «Ладно. Утро вечера мудренее. Буду по ситуации действовать» — успел подумать Антон до того, как его окончательно сморило.

ГЛАВА XIII

Выходные Маша провела с сыном. На улице непогодилось, но это не мешало им много гулять. А лишнее свободное время заставляет мозг думать. Странно только то, что мысли девушки то и дело возвращались к сбежавшей няньке. Хотя, почему сбежавшей? У Антона законные выходные, и он может проводить их, как угодно. Вот только… Да, то как они расстались, иначе, как побегом, не назовешь.

Маша представила, как, должно быть, выглядела субботним утром, и покраснела до корней волос. Хорошо, что Олег катается на велосипеде и не смотрит на нее, а то непременно обозвал бы помидором. И стыдно было не за то, что в одной кровати с Антоном проснулась, не за растрепанные волосы и расстегнутый бюстгальтер, а за скандал, который она учинила. Ну выпили, ну переспали (и то не факт), так чего орать было, как потерпевшей? Взрослая женщина, а повела себя хуже некуда.

А вспомнить, было или нет, очень надо. Во-первых, чтобы понять, как теперь себя с Антоном вести. Во-вторых, если все-таки было, то точно круто, а она не помнит. Обидно! Как по стенам рывками до кровати добирались — помнит, губы жадные и руки жаркие по телу — помнит, тяжесть и терпкий аромат мужского тела — тоже. Но что дальше? Почему больше ничегошеньки не помнит? Реально что ли не было ничего? Так ведь тоже обидно…

Маша усмехнулась. Вот она, натура женская — и так плохо, и по-другому нехорошо. И чего сорвалась, наорала? А просто трудно самой себе признаться в том, в чем если людям сознаешься, то непременно осудят… Ведь и года не прошло, как Юры не стало, за стеночкой в соседней комнате сыночек сопит, а она с нанятым ею же мужчиной спит. Кошмар! А теперь еще непрерывно о нем думает, и сердце порой неожиданно в комочек сжимается, стоит о ласках безумных вспомнить.

Неожиданно Олег упал с велосипеда. Маша дернулась, хотела подойти, но мальчик мужественно улыбнулся и поехал дальше. Надо же, она-то думала, что заплачет, но Олежек настоящий мужчина! Машу гордость за сына проняла, но потом ей снова стало стыдно, теперь уже перед Олегом, ведь думать она должна о нем, а не о его няньке. Точнее — о недочитанном письме.

Вспомнив о письме, Маша тут же помрачнела. Какая ерунда! Да, именно ерунда, если бы только не куча совпадений, никак не тянувших на роль случайностей…

— Олег! — Машино настроение окончательно испортилось, с неба посыпались первые крупные капли дождя. — Идем домой!


Обе ночи Маша плохо спала. Ее тело томилось от одиночества, а душа — от дурного предчувствия. Несколько раз она порывалась дочитать злополучное послание тети Зины, но в последний момент передумывала, потому что боялась обнаружить в непрочитанных строчках очередные доказательства того, что проклятие действительно существует. Она пока не готова принять такого врага. Поскорее бы понедельник, чтобы некогда было думать о всяких глупостях.