Риго. Мари-Лор словно слышала его вкрадчивый, льстивый голос: «Поверьте мне, мой мальчик, Берне не интересует Руссо. Он, знаете ли, оригинал, немного разборчив». Вероятно, Риго к тому же сунул ему несколько лишних су.

Контрабандист неуверенно поднялся с кресла. Он поморщился; и она обрадовалась. Мари-Лор надеялась, что как смогла смутила и пристыдила его.

— Вы всегда можете пожаловаться, — пробормотал он, — управляющим в Швейцарии.

— Мы так и сделаем, — мрачно ответила девушка. Типографское общество Невшателя следило за поставками нелегальной литературы так же тщательно, как и легальной.

И все должно было на этом закончиться. Она должна расписаться в получении и отпустить его.

Вместо этого Мари-Лор услышала собственный голос:

— Мы будем им жаловаться, но сейчас я предъявляю жалобу вам.

Хуже и хуже. Как будто его присутствие каким-то образом высветило ее тревоги и раздражение, которые она обычно подавляла.

— Вы видите, не можете не видеть того, что видно любому идиоту! Что мы бедны, что у моего отца больное сердце, что мы живем в постоянном страхе потерять клиентов, что их переманит этот хищник Риго! — Она, казалось, не могла остановиться, — И что мне ужасно хочется почитать Руссо, и теперь кто знает, когда я сумею это сделать!

Она посмотрела ему прямо в лицо, по крайней мере, на ту часть, которую не скрывали повязка на глазу, бандана и воротник плаща, поднятый выше подбородка. Он тоже смотрел на нее здоровым глазом. И выражение его менялось с невообразимой быстротой — вина, гнев, насмешка. На какое-то мгновение оно стало явно похотливым, затем изменился в лице, как будто участник карнавала снял веселую маску, под которой оказывалось лицо страдальца.

Она застыла в недоумении, а его глаз закатился, и он свалился в глубоком обмороке, опрокинувшись через кресло и с грохотом рассыпав по полу книги…

— Горох, Мари-Лор!

Девушка заморгала. Как долго простояла она, углубившись в свои мысли?

— Тебе надо побыстрее вылущить его. — Робер, ее товарищ по судомойне, тронул ее за плечо.

Конечно! Семейство герцога должно есть и сегодня, а не только на завтрашнем банкете. Робер поворачивал в очаге ряды шампуров с утками.

Как только ее пальцы принялись лущить горох, она без труда вернулась к воспоминаниям о том зимнем дне в Монпелье…

«Не умер ли он?» — подумала она. Нельзя сказать, что она испугалась за него. Но вдруг явится полиция, расследующая убийство барона? Она вздрогнула, представив, как полицейский находит в их лавке мертвого контрабандиста.

Веко на здоровом глазу дрогнуло: нет, не умер, слава Богу. Мари-Лор наклонилась. Кровь сочилась сквозь его грязный плащ и пачкала ее передник. Она откинула материю. Штанина на ноге намокла. «Он истекал кровью, — подумала она, чувствуя себя виноватой, — а я в это время кричала на него».

У входной двери послышались какие-то звуки, неужели она забыла запереть ее? Нет, это всего лишь Жиль. Она обрадовалась, услышав, как брат поворачивает ключ в замке.

До окончания медицинской школы Жилю оставался еще год, но он всегда был доктором по натуре — уверенным, наблюдательным, готовым распоряжаться и умеющим заставить любого мгновенно исполнять его поручения.

— Ради Бога, Мари-Лор, зажги лампу. — Властный братец отогнал ее от лежавшего и занял ее место. — У нас есть чистые тряпки? Вода греется? Принеси свою корзинку для рукоделия. И оставшийся бренди.

Свет лампы освещал рыжие волосы Жиля и бросал глубокие тени на худые щеки контрабандиста. Мари-Лор услышала, как рвется ткань, сначала тряпки, а затем окровавленные штаны. Она следила за точными и четкими движениями Жиля и слушала сопровождавшие их рассуждения.

— Рана на бедре, близко от артерии. Мне может понадобиться жгут. — Ни одна из тряпок не была достаточно длинной. Он огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно перетянуть ногу выше раны, чтобы остановить кровотечение. — Твоя косынка, — сказал он.

Длинная полотняная косынка перекрещивалась над вырезом платья Мари-Лор и завязывалась сзади на талии. Она развязала ее, а Жиль продолжал обследовать, прощупывать и промокать кровь на ране.

— Лучше, лучше, не так плохо, как сначала казалось, — тихо говорил он. — Нет, не артерия, но есть инфекция, я сначала прочищу рану, а потом зашью ее. — Он достал маленький острый ножик. — Странно, — заметил он, обращаясь, скорее всего к себе самому. — Она выглядит словно дуэльная рана.

На самом деле ран было две, объяснил брат. Более свежую он, вероятно, получил, упав в лесу на каменистую тропу, и от этого открылась старая болячка, похожая на рану, полученную на дуэли, чего, конечно, не могло быть. Жиль полагал, что она — результат удара ножом в какой-нибудь драке, возможно, в кабаке. Но, уж конечно, не на дуэли: одни только аристократы устраивают церемонии из своих драк.

Горох вместе с куском бекона благополучно варился в печи, и Мари-Лор вернулась к тазу с грязной водой.

Ее больше не беспокоили чернильные пятна, бесконечное мытье посуды решило эту проблему. Руки стали красными, и кожа растрескалась, покрылась следами ожогов от печи и каминов. Она больше не торговала книгами, а он не занимался контрабандой.

Она думала, что ей сразу же следовало бы понять, что такие, как он, не перевозят запрещенные книги. Особенно после того, как обнаружилась дуэльная рана… И из-за повязки на глазу.

…Она продела в большую иглу крепкую нитку и протянула ее Жилю.

— Теперь дай ему немного бренди, — сказал брат, — чтобы ты смогла держать его, пока я буду зашивать.

Он осторожно перевернул контрабандиста на спину. Им требовалось большое свободное пространство для своей работы. Мешала стопка книг. Мари-Лор протянула через раненого руку, чтобы оттолкнуть ее. Пуговка на ее рукаве зацепилась за его бандану и сдвинула повязку с глаза.

Она отшатнулась, ожидая увидеть пустую глазницу. Но он открыл глаза, и они оба были прекрасны. На минуту она забыла указания Жиля и лишь смотрела на пару бездонных черных глаз, от взгляда которых сегодня в библиотеке у нее чуть не остановилось сердце.

— Быстрее, Мари-Лор! — В голосе Жиля звучало нетерпение.

— О… да. — Все еще потрясенная, она положила голову мужчины себе на колени. — Выпейте, месье, — сказала она, открывая бутылку и поднося ее к его губам. — Мой брат займется вашей ногой, но будет немного больно.

Он улыбнулся, колдовски блеснули его белые зубы, и в уголках прекрасно очерченного рта появились маленькие насмешливые морщинки. Губы слегка скривились, 1 но улыбка стала еще выразительней. «Жизнь — забавная штука, не правда ли, мадемуазель?» — казалось, говорил он, его насмешливая галантность проникала в сердце Мари-Лор.

— Самое увлекательное открытие… — хрипло прошептал он, прежде чем поднести ко рту горлышко бутылки.

Глотая бренди, он крепко держал ладонь Мари-Лор. Он потерял сознание, и она держала его руку все время, пока Жиль резал и зашивал, посвистывая через сломанный зуб и тихо поругиваясь. Губы мужчины дрожали, морщинки то появлялись, то исчезали в уголках его рта. Но он выпил достаточно бренди, и сознание не возвращалось к нему.

— У него шишка на голове от падения. Он замерз и промок. У него лихорадка от заражения. Но больше всего он страдает от потери крови и недостатка пищи, — сделал заключение Жиль.

Они уже убирали комнату, оттирали пятна крови и прятали запрещенные книги за фальшивую перегородку в кухонной стене.

— Странно, зачем ему повязка на глазу? — задался вопросом Жиль. — Но возможно, у него было воспаление, которое недавно прошло.

Мари-Лор рассеянно согласилась с братом.

— А взгляни на это. — Жиль расстегнул рубашку на груди мужчины. На шее на грязном шнурке висело небольшое серебряное кольцо-печатка с ониксом. — Украл, полагаю, может, в то время его и ранили в ногу. Судя по всему, снял с какого-то аристократа. Ну да так ему и надо. Думаю, он проспит всю ночь. Ему будет трудно двигаться, поэтому я не думаю, что он опасен для нас. Я останусь здесь в лавке на ночь, на всякий случай. Мне все равно надо просмотреть кое-какие анатомические рисунки. И успокойся, — улыбнулся Жиль. — Ты была превосходной помощницей, и он будет здоров.

Брат предложил перенести контрабандиста в кухню на кровать, на которой никто не спал. Но на ней были разложены книги в определенном порядке, и Мари-Лор не хотела разрушать его.

— А если на мою кровать? — спросила она.

Но когда Жиль, подняв брови с подозрением, как будто намекая на непристойность ее предложения, посмотрел на сестру, она хлопнула его по плечу.

— Я буду спать наверху, идиот.

Спальня Мари-Лор была всего лишь нишей рядом с кухней, из окна которой был виден кусочек сада позади дома. В ней пахло розмарином и лавандой. Мари-Лор нравилось спать под пучками трав, развешанными для сушки под потолком. Она помогла Жилю снять с мужчины одежду и немного смыть с него грязь, а затем они натянули на него латаную-перелатаную ночную рубашку их отца. Они проделали это по-деловому и быстро. Жиль нуждался в ее помощи, но едва ли он собирался позволить ей разглядывать их пациента. Хотя Мари-Лор и не требовалось рассматривать его. Она делала свое дело спокойно и уверенно, а все линии и впадины, углы и изгибы тела спящего сами собой отпечатывались в потаенных, самых уязвимых уголках ее памяти.

Его тело, вызывавшее жалость своей худобой, было в царапинах. Потемневшая от синяков кожа плотно обтягивала выступавшие твердые мускулы, несмотря ни на что не утратившие своей мощи. Ее внутреннее зрение скользило по их выразительному рисунку от широких плеч к тонкой талии, к…

Она опустила большую, покрытую коркой пригоревшего жира сковороду в воду и с ожесточением начала скрести ее. Потом сняла с очага кипящую воду, вылила ее в таз и погрузила в нее руки. Слишком горячо. Слишком больно. Хорошо!

Вода успокаивала. Боль воспоминаний утихала.

Жиль поднялся наверх проверить папа, оставив сестру возиться с одеялами и подушками. Мари-Лор смотрела на свою постель долго, казалось, до бесконечности долго, наконец, отвернувшись, стала выбирать одежду, которую намеревалась надеть на следующий день. Она рассматривала сложенные в сундуке вещи и еще дольше искала голубую ленту для волос. Поиски пары чулок, не нуждавшихся в штопке, представляли трудную задачу. Ее дырявые передники и косынки имели жалкий вид.

Но наконец ей не оставалось ничего другого, кроме как повернуться — очень, очень медленно — и снова посмотреть на него.

Всходившая луна бросала неровный свет на его руки и скулы. Ей хотелось дотронуться до него, но она боялась, боялась разбудить его и боялась того, что он пробудил в ней. Поэтому девушка просто пристально смотрела на его лицо, как будто школьный учитель дал ей задание запомнить все до мельчайших подробностей. Она размышляла, насколько ей нравится его орлиный нос, узкий и изящный, с раздувающимися ноздрями. Удивлялась, что не заметила маленький шрам на его верхней губе. Разглядывала так называемый вдовий треугольник на его высоком лбу и бесстрастно, словно сводами какого-то собора, восхищалась изящным изгибом его бровей.

Его черные волосы веером рассыпались по подушке. То есть рассыпались бы, если были бы чистыми. Если бы их вымыли и расчесали, они бы блестели и переливались отраженным счетом радуги, как черный шелковый веер. Она представила, как моет его волосы, осторожно сушит их льняным полотенцем и расчесывает, пока они не начинают потрескивать от электрических искр. Она бы накрутила прядь его волос на руку, как моток черных шелковых ниток для вышивания.

У Мари-Лор перехватило дыхание. У нее вырвался стон, и ее тело содрогнулось, а лицо запылало, ноги ослабели и задрожали. Она бросилась вон из комнаты к Жилю и папа…

Вода в тазу была холодной и сальной. Пора вылить ее и заменить горячей из очага. Пора забыть о нем и о той наивной, впечатлительной девушке… Неужели это было всего лишь несколько месяцев назад? Всего лишь одна поездка в ночном дилижансе отделяет ее от того времени?

Не важно! Она похожа на ту девушку не больше, чем на героиню романа, который ей тогда нравилось читать. В другой жизни. Когда у нее были книги для чтения… До того как он задул свечу и все изменилось.

Глава 2

Камердинер бросил забрызганные чаем шелковые чулки на спинку стула, поверх одежды, которую надевал виконт в этот день. Взглянув в зеркало, отражавшее все, что происходило за его спиной, виконт заметил мечтательную улыбку на собственном лице.

Конечно, он улыбался. «Кто бы не улыбнулся, — подумал он, — после сегодняшней встречи в библиотеке?» Перед его глазами возник ее образ: раскрасневшаяся и трепещущая, одни веснушки, яркие волосы и круглые маленькие груди, напоминающие айву.

Удивительно! Как случилось, что она подает чай в замке его отца?

Машинально виконт сунул ноги в панталоны, которые, стоя на коленях, держал перед ним камердинер. Как человек, которого всю жизнь мыли и одевали другие, он послушно и рассеянно поднял руки и наклонил голову, позволяя надеть на себя тонкую батистовую рубашку с замысловатыми складками на плечах.