Он опустил взгляд на ее рот. Мягкие и розовые губы, нижнюю она прикусила зубами, сдерживая дрожь. Он сомневался, что она вообще понимает, что делает.

Господи помоги, но она же прекрасна! Сорочка была старая и поношенная, много раз стиранная ткань нежно облегала ее мягкие округлости. Ее груди поднимали тонкую материю, и его кровь вскипела при виде темных затвердевших сосков. Какая сладость! Скоро, очень скоро он подомнет ее под себя, попробует эту мягкую плоть на вкус. Желание вызвало дикую боль в чреслах, оно кричало и молило. Не в силах справиться с собой, он протянул руку и взял в ладонь одну грудь, проведя большим пальцем по твердому пику.

Он почувствовал ее дрожь и понял: страх. Не страсть. Пока еще нет. Он мрачно напомнил себе, что она, вероятно, потеряла девственность с болью и ужасом унижения. Даже если Годфри заставил ее согласиться, то, что произошло, все равно было изнасилованием. Эта мысль претила ему. Его совесть сделала еще одну, последнюю попытку.

— Селина, ты уверена?

Огромные глаза встретили его взгляд.

— Я… да. — И дрожащий шепот: — Да. Я хочу этого. Я хочу тебя.

Макс чувствовал, как трепещет она с каждым вздохом. Она пришла к нему по своей воле, доверилась ему. Его желание могло подождать. Оно никуда не денется. И это было ничто по сравнению со стремлением доставить ей радость, дать ей нежность и мягкость, которые она заслуживает.

— Милорд? — Ее дыхание пресеклось на губах, когда он ласкал ее груди. Ответная жажда пульсировала в ней, нарастающий прилив желания, которое его чуткие пальцы ощущали как волну жара, пронизывал и плавил ее до самых костей.

Рука замерла, и она приподнялась, умоляюще прижимаясь к нему.

— Макс, — поправил он мягко. — Здесь, в постели, я Макс. Твой любовник. Здесь нет никакого лорда. Только Макс и его возлюбленная. Приди ко мне.

Он сел и потянулся к ней. Мощные руки сомкнулись вокруг нее, прижали к его телу, заключили в тесные объятия. Она полулежала под ним, окруженная, окованная оградой его силы. Уязвимость, должно быть, ужасала ее. Но теперь, здесь, она была в безопасности, она была защищена. Инстинктивно Верити обняла его, прижимаясь все теснее, и приблизила губы к его губам.

Он поцеловал ее нежно. Его язык прошелся по ее губам бархатной лаской, и Верити вздохнула и открылась ему. Он углубил поцелуй, исследуя сладость ее рта, дегустируя, поглощая, тогда как его чресла оказались против ее чресел в едва сдерживаемом порыве. Тяжело дыша, он оторвал от нее губы и немного отстранился. Если бы он не… Когда же было с ним хоть что-то подобное? Так сходить с ума от желания, что будто огонь пожирал его. Она лежала под ним, мягкие груди приподнимали сорочку с каждым вздохом. Медленно ее глаза открылись.

— Ми… Макс? Что… что-то не так?

— Ты слишком прекрасна, — пробормотал он, осторожно целуя ее, наслаждаясь несмелым откликом. — Все так. Просто расслабься.

Дрожащими пальцами он распустил тесьму сорочки и стянул ее вниз, обнажая груди. Затем он наклонил голову и сделал то, о чем мечтал, — втянул бархатную мягкую плоть глубоко в рот.

Он почувствовал, как ее сотряс толчок, услышал ее испуганный вскрик. Вздрагивая от желания взять ее, он заставил себя быть кротким, нежным, терпеливым. Его руки неудержимо дрожали, когда он снял рубашку и принялся исследовать ее трепещущее тело, лаская каждый изгиб, талию, бедра и сладостно округлые ягодицы.

Макса затрясло от нетерпения, когда его руки принялись ласкать и изучать ее тело. Он дарил ей наслаждение губами и руками, и все, что она могла сделать, — прижать его покрепче к себе. Его руки… Она не могла постигнуть, какую власть они обрели над ней.

Нежные, искусные пальцы оставили на ее бедрах огненный след, шевельнув мягкие кудряшки, скрывавшие ее тайное тайных. Верити задохнулась от ощущений, огонь и жажда разгорались под прикосновениями Макса, и она почувствовала, что он улыбается, уткнувшись в ее шею. Пальцы вернулись, слегка надавливая на кожу.

— Скоро, — прошептал он. — Скоро. Позволь мне коснуться тебя. — Его ладонь, сложенная чашей, осторожно прошла между ее ног.

Дрожа от боли, сгорая от желания, Верити слегка раздвинула бедра. Дразнящие, ищущие пальцы проникали все дальше и наконец обнаружили средоточие влажного жара. Точно молния пронзила Верити насквозь, когда он дотронулся до нее там. Она вскрикнула и изогнулась под ним, обезумев, желая большего, сама не зная чего, зная лишь, что должна получить это или умереть.

Макс знал, чего она хотела. Ошеломленный собственным желанием, он сопротивлялся стремлению уступить наконец, подмять ее под себя, развести ее бедра шире, чтобы войти в нее. Сейчас же. Застонав, он снова взял себя в руки. И снова приник к ее рту, выпил ее вскрик, когда один его палец скользнул в самую сердцевину ее тела.

Сладкий мед пролился на его пальцы обжигающим призывом, испытывая его сдержанность. Снова и снова он проникал в нее, терзая себя. Он не мог больше ждать. Она была такой горячей, такой жаждущей…

Оторвавшись от ее рта, он хрипло сказал:

— Ты такая сладкая, такая жаркая. Откройся мне. — Его руки легли на ее бедра, настойчиво раздвигая их, а сам он перекатился и лег сверху, неумолимо впиваясь в ее рот.

Потрясение обездвижило Верити, когда она почувствовала его вес, его силу, почувствовала твердое, требовательное давление его жаждущей мощи и поняла яростное обещание его поцелуя. Он мгновенно остановился, и его ладони охватили ее лицо.

— Сердце мое! — Он оторвался от ее рта и коснулся губами щеки легче перышка. — Все в порядке. Я не собираюсь делать тебе больно. Клянусь.

Его тело немного приподнялось, ослабив давление, и он опять просунул руку между их телами, ласкал ее, дразнил ее, шептал ей сладкие слова в самые губы. Она застонала, приподнявшись к нему в отчаянной мольбе, и все ее сомнения утонули под растущей волной страсти, растаяли в его нежности.

Со стоном он расположился над ней, властно впился в ее губы и глубоко вошел в нее.

Верити лежала неподвижно, вцепившись в него, ошеломленная внезапной болью его проникновения, потрясенная ощущением, с которым он проник в нее, погрузился в глубину, пронзая ее. Но в тот же самый миг, как она задохнулась рыданием, боль утихла. Его сила и тепло окутывали ее и защищали внутри и снаружи. Нежная рука приподнимала ее лицо, губы впивались в ее губы, и ослепляющее наслаждение вновь вернулось, когда он просунул руку под ее бедра и притянул к себе. Верити ахнула от восторга, почувствовав, как он погрузился в нее. Дрожа, он вошел еще глубже, овладевая ею до конца. Затем он стал двигаться, мощно, ритмично, и ее тело плавилось, растворяя в радости жгучую память о боли.

Она умирала, готовая взорваться. Ее тело стало подобно крылатому созданию, еще земному, но стремящемуся взлететь, и когда он замедлил ритм, она всхлипнула, протестуя, и почувствовала, что он стонет, поднимаясь над ней, чтобы пронзить ее глубже и сильнее.

Он подвел ее к самому краю, где наслаждение стало агонией жажды, где бездна манила языками пламени. Он беспощадно удерживал ее там, пока она не сломалась, не разбилась вдребезги, а ее тело не воспарило в небеса. И Верити почувствовала, что он взлетел вместе с ней и огонь поглотил их обоих.

Макс смотрел вверх, на темный полог кровати, наблюдая за мерцающими тенями угасающего огня.

Он никогда не чувствовал ничего подобного. Как будто он только что принял обет. Как будто поручился за что-то жизнью. Боже правый, если бы он не был таким циничным, опытным распутником, он бы поклялся, что умирает от любви.

К своей любовнице? Он не знал, что существует такая близость, за которую можно отдать душу. Мягкая, доверчивая тяжесть горячо прижималась к его левому боку. Шелковая рука лежала на его животе, атласные ноги переплелись с его ногами, и нежная щека касалась его груди там, куда попал ее последний сонный поцелуй. Сердце его всколыхнулось. Она уснула, целуя его. Когда такое происходило прежде?

Его обуяло чувство вины за то, что после постельных забав он обычно засыпал первый. Никогда еще он не лежал так, обнимая девушку, которая прижималась к нему, покрывала неловкими поцелуями его грудь и так заснула. Он сомневался, что у какой-нибудь из его предыдущих любовниц мелькнула бы даже мысль о том, чтобы целовать его, когда они засыпали.

Это было почти таким же невероятным наслаждением, как любить ее. Оно горело глубоко внутри, потому что он знал, что, прижимаясь к нему, целуя и лаская его, она не хотела его — в обычном смысле этого слова. Он знал, что удовлетворил ее — ни один мужчина не мог почувствовать эти сотрясения и эту дрожь и не узнать их. Она именно его хотела — его тепла, прикосновений его рук. Она просто хотела быть рядом с ним. Никто никогда не хотел его так раньше. Никто никогда не доверял ему настолько глубоко.

Три месяца. Он усмехнулся про себя. Скорее ад остынет, чем он отпустит ее через три месяца. А отсюда возникает вопрос: где ее поселить? Он держал для своих любовниц небольшой дом в Лондоне, где мог посещать их, соблюдая благоразумие. Но не мог себе представить там Селину. Только не в этом доме. Это казалось… неправильным. Неприличным. Он должен придумать что-то другое.

Он почувствовал дуновение тихого вздоха, и теплая тяжесть немного сместилась.

— Макс? — Легчайший шепот, как будто она боялась потревожить его. Этого было более чем достаточно для Макса.

— Да, — выдохнул он. И вновь оказался на ней.

Верити проснулась с ощущением безопасности и правильности всего, что произошло. Ее окутывали тепло и нежность мускулистого мужского тела, лежащего рядом. Она глубоко вдохнула мускусный мужской аромат. Его имя вырвалось у нее само, и она почувствовала, как окрепли в ответ обнимающие ее руки, как он откликнулся, вновь накрыв ее собой.

Властные, требовательные руки бродили по ее телу, лаской возбуждая в нем жизненный жар. Его рот вновь завладел ее губами, мощное бедро раздвинуло ее бедра, открывая путь. Ее тело мгновенно растаяло в ответ. На мгновение Верити напряглась, когда он вошел в нее, причинив легкую боль, но тут же он оказался глубоко внутри, что привело ее в восторг.

Макс охватил ее лицо ладонями, удерживая его для поцелуев, пока скользил в тугом, гостеприимном тепле ее тела. Он застонал, пытаясь замедлить темп. Он не хотел брать ее слишком быстро, но это было выше его сил. И каждое движение его тела исторгало из нее тихие вскрики боли и наслаждения, умоляющие не останавливаться. Никогда еще он не испытывал такого.

* * *

Огонь совсем потух, когда он проснулся опять, разбуженный неуспокоенным желанием.

Она уютно лежала в его руках, ее дыхание тихо ласкало его кожу, шелковистые кудри рассыпались по его груди. Ее тело, полностью расслабленное, прижималось к нему всеми выпуклостями и впадинками, точно было отлито по его форме. Одну ногу она согнула, округлое бедро улеглось на него мягкой тяжестью. Сердце его забилось.

Ни за что в жизни он не повезет ее в Лондон. Теперь он знал, где ее поселит. Среди его владений имелся домик, где она могла жить. Он стоял совсем отдельно, высоко на холмах Даунса, но она не будет одинока. Он намеревался часто к ней приезжать. Он зарылся лицом в ее волосы, глубоко вдыхая теплый, сладкий аромат женственности.

Никогда и ни с кем так не было. Тут было что-то совершенно другое. И пока не поймет, что именно, он и мысли не допустит о том, чтобы отпустить ее.

Шум просыпающегося дома окончательно разбудил Верити как раз перед рассветом. Она лежала тихо, вдыхая теплый мускусный аромат своего любовника. Вскоре ей придется встать, но еще не сейчас. Ощущение безопасности и уюта было слишком сильным, слишком драгоценным, чтобы с ним расстаться.

Она знала, что должна чувствовать себя виноватой, бояться последствий своего поступка. Но это ее выбор. Ее ответственность. Она пришла к нему и предложила себя по собственной воле. Мир осудит ее без колебаний, но ее это не беспокоило. Пять лет она мечтала о нем, воображая невозможно счастливый конец ее кошмара: что однажды он придет за ней и попросит ее принадлежать ему. Что он будет любить и защищать ее. Половина сна была все же лучше, чем ничего. Он предложил ей защиту.

Она должна была уйти. Быстро. Скоро придет горничная убирать комнату. Если она задержится дольше, ее застанут, и заплатить придется очень дорого.

Макс дремал в раннем утреннем свете, и часть его наслаждалась неизмеримой радостью, но другая часть ощущала потерю. Что-то пропало бесследно. Каким-то образом он чувствовал неполноту. Со вздохом он повернулся и потянулся к… пустой постели. Внезапно он понял, что или, вернее, кто пропал бесследно. Где, черт возьми, она была? Он откинулся со стоном. Конечно, это же не его дом. Последнее, чего хотела бы Селина, — это чтобы ее поймали в его постели, даже если они сегодня уедут. Подумать только — она ведь может даже не знать, что они сегодня уедут! Он не помнил, упомянул ли об этом прошлой ночью.