Юлия Климова - Смейся, Принцесса!

Я открыла футляр, и свет драгоценных камней мгновенно разорвал темноту. Кольцо – диковинный цветок из шести лепестков, усыпанных белыми и черными бриллиантами, – источало свет и завораживало.

– Я клялась, что не надену тебя.

Комната опять качнулась, мебель поплыла куда-то вдаль.

Вздрогнув, вытерев ладонью слезы, я надела кольцо и посмотрела на него с почти детским удивлением. Оно жгло, а сердцевина цветка сияла так, что на мгновение я зажмурилась. Мне почудился голос Клима, но я не разобрала слов. Зато слова Тима красной строчкой прошлись по памяти: «Потому что ты другая, твое место здесь. Я не могу лишить тебя того будущего, которое тебе предназначено…»

– Нет, мое место не здесь… Я ухожу к маме, и попробуйте меня остановить.

Но я никого не встретила ни на втором этаже, ни на первом, дом хранил молчание, будто хотел упрекнуть: «Одумайся, неразумная, куда ты собралась?»

На негнущихся ногах я дошла до метро, затем доехала до нужной станции и вышла на улицу. Наверное, со стороны я выглядела безумной или походила на неземное существо, которое только еще учится дышать, различать цвета и запахи, шагать по новой планете. Тело не слушалось и с каждой секундой немело все больше. Дождь разогнал людей, прохожих было немного, я промокла насквозь, но это не имело значения, так как холод меня окружил еще в доме Ланье – ничего нового. Волосы прилипли к лицу, с подбородка вниз летели капли…

«Тим, – выдавила я из сознания, но имя прозвучало глухо и отдаленно, как эхо. – Какая разница, дома Шелаев или нет? У меня есть ключи. И меня нельзя не пустить – я пройду сквозь стены, да, пожалуй, я даже не буду звонить, я сразу пойду сквозь стены».

Представив простоту решения этой проблемы, я засмеялась и затряслась, точно заводной заяц.

Заяц…

Заячьи уши…

Дотронувшись до макушки, я со смехом убедилась, что ушей нет.

Но долго смеяться я не могла – физически уже не получалось. Мысли и чувства рванули к портрету мамы так резко и сильно, что я потеряла равновесие и раненой птицей упала на тротуар. Тух, тух – стукнулись об асфальт не то руки, не то крылья… С трудом перевернувшись на спину, согнув ноги, я стала смотреть на черно-фиолетовое небо. Дождь проходил сквозь меня, мышцы замирали, минуты шли и складывались в столетия…

– Ум-м-м, – простонала я.

– Настя! – раздался оглушительный голос, перекрывший шум дождя и ветра. – Настя… Ты слышишь меня?!

«Да».

Губы пошевелились, но я не издала ни звука.

– Настя… Черт! Посмотри на меня, посмотри, я прошу, поверни голову. Можешь? Нет! – Голос взлетел в небо и через секунду обрушился на меня. – Что с тобой?! Что случилось?! Скажи, что?!

«Клим», – подумала я, и слезы полились ручьем. Мне захотелось вцепиться в его руку, сжать ее до синевы в пальцах и не отпускать, но тело стало каменным и отказалось совершать привычные движения. Собственно, оно уже никаких движений не совершало, оно умерло или объявило вечный паралич.

– Где больно?

Да, это был Клим Шелаев. Его глаза, нос, губы, подбородок… Взгляд острее охотничьего ножа…

– Скажи хотя бы, где больно?!

«Везде».

Он сделал попытку подхватить меня, но я неожиданно для себя заорала как резаная. Клим мгновенно отпустил меня и сам издал тихий мучительный стон.

Ни разу в жизни я не видела Шелаева взволнованным, растерянным, расстроенным, но в эту минуту… Нет, данные слова не подходили к нему и сейчас. Клим сотрясал землю отчаянием и гневом, он был таким, каким я его не знала никогда.

«Откуда он? Почему здесь? А… Я же рядом с его домом».

Сердце перестало ухать; сделав попытку приподнять брови и произнести хоть что-то, я содрогнулась и замерла, глядя на Шелаева.

– Господи, – произнес он с мольбой, коснулся ладонью моего лба, быстро убрал руку и вынул из кармана мокрого насквозь пиджака мобильный телефон. – Бриль! – взревел Клим, вскакивая. – Бриль! Я нашел ее около дома… Да! Кого же еще! – он резко развернулся. – Ей плохо, очень плохо… Я не могу ее поднять!.. Почему? Потому что ей больно! Не знаю. Я не знаю… Мне позвонил Макс и сказал, что у Ланье что-то случилось и это как-то связано с Анастасией… Понятия не имею! Я бросил все и поехал домой… – Клим метнулся ко мне и вновь положил теплую ладонь на мой холодный лоб. – Чертовы дороги, пробки и дела! Я был очень далеко от Москвы! – проорал он в мобильник. – Ты едешь? Спасибо…

В ушах загудело, и окончание разговора не долетело до потухшего сознания. Я видела, как Клим сорвал с себя пиджак и накрыл им меня, а затем… лег рядом на асфальт, осторожно обнял меня и тихо сказал:

– Потерпи. Ты же сильная, потерпи. Минут через семь приедет Бриль. И учти, если ты не поправишься, я убью Старуху. Обещаю. Клянусь. Вот видишь, у тебя теперь нет другого выхода – ты должна поправиться.

Мне показалось, что он улыбнулся, но я не могла проверить это.

* * *

Тепло имеет удивительное свойство – пробуждать к жизни. Очнувшись, еще не открыв глаза, я поняла, что лежу в мягкой постели, согретая, укутанная воздушным одеялом. Почувствовав на себе чей-то взгляд, я попробовала шевельнуться, и у меня это получилось, правда, ощущения оказались не из приятных, словно на кожу полыхнуло жаром, а внутри заработали многочисленные ржавые механизмы. Я медленно провела рукой по ноге, бедру, животу – я лежала голая, на мне было надето лишь… кольцо-цветок.

«Где я?»

Открыв глаза, я сразу догадалась, чей взгляд коснулся души, – с портрета на меня нежно смотрела мама.

– Клим, – выдохнула я, понимая, что нахожусь в квартире Шелаева, и он специально уложил меня именно в этой комнате.

Сладковатый запах лекарства влетел в нос, я поморщилась, медленно повернула голову и посмотрела на открытую дверь, а затем вновь на портрет. «Здравствуй, мама…» В голове появился шум, звуки заострились, и до меня стали долетать обрывки фраз… Шелаев и Бриль, видимо, находились в соседней комнате. Услышав знакомые голоса, я вздохнула и обессилено закрыла глаза.

– …через пятнадцать минут лекарство подействует, и я отвезу ее домой.

– Нет, любое движение причиняет ей боль.

– Клим, ты меня не слушаешь, Насте станет легче через пятнадцать минут, а за три дня я вообще поставлю ее на ноги.

– Что с ней произошло?

– Слишком сильное нервное напряжение, организм включил самозащиту, ей нужна была передышка.

– И ты считаешь, что нормально объяснил?

– А ты бы хотел услышать парочку терминов на латыни?

– Это может повториться? Черт! Я не могу представить, что это может повториться и… и меня не будет рядом.

– Не знаю, как ты видишь дальнейшую судьбу Насти, но я уверен: очень скоро девочка покинет дом Эдиты Павловны. Осталось немного. Должно что-то случиться… Последняя капля.

– У Старухи она в безопасности. Хотя это уже под большим вопросом.

– Ей ничего не угрожает за дверьми дома Ланье. Голод, холод, лишения, болезни – стоит ли бояться этого? – Бриль усмехнулся, в его голосе прозвучала привычная и такая любимая мною ирония.

– Очень смешно. Что бы я делал без твоего черного юмора, – донеслась ответная усмешка Шелаева. – Ладно, ты прав, только… – добавил он серьезно, а потом замолчал.

– Клим, Настя – Ланье. Она похожа на мать, но в ее венах течет кровь тех, кто устремлялся в далекие дали в поисках золота и драгоценных камней. Плохо ел, мало спал, мок под дождем и промывал тонны песка ради нескольких крупиц золота. Я хорошо знаю историю этой семьи. Настя равнодушна к деньгам, но в ней живет сила, которой хочешь не хочешь, а нужно искать применение. Ты же угадал в ней это. И Эдита Павловна тоже угадала…

– Если ты такой умный, скажи, что делать.

– Отпусти ее.

– Она свободна, если не считать «любовь» и «заботу» Старухи.

– Нет… Она пока не знает, что такое свобода.

– Да? И что это?

– Это когда ты, Клим, не стоишь у нее за спиной. Дай девочке передышку, она измучилась на вашей войне. Не надо на меня так смотреть, я знаю, все знаю, но Настя ребенок по сравнению с тобой.

– Нет, ты ничего не знаешь.

– Знаю.

Тишина.

– Ты не подскажешь, почему мне сейчас очень хочется тебе врезать, чертов Бриль?!

– Потому что я опять прав. А впрочем…

– Что?

Лев Александрович помолчал немного, а затем до меня донесся его спокойный уверенный голос:

– А впрочем, поздно. Это только если с мясом и кожей отдирать.

Некоторое время они молчали, затем заговорил Клим:

– Что же произошло у Ланье?..

– Непонятно. Похоже, Эдита Павловна еще не хватилась любимой внучки. – Раздались тяжелые великанские шаги Бриля. – Анастасия, Анастасия… Клим, хватит курить, дышать же совершенно нечем.

– На ее пальце мое кольцо. Она не надела бы его ни за что на свете, ни при каких обстоятельствах.

– А если бы умирать собралась, то надела бы? – Я вновь угадала усмешку Бриля, и мои губы сами растянулись в улыбку. – Клим, никто не знает, в какой момент пишутся и решаются судьбы, кому и когда исправлять свои и чужие ошибки… Настя неслучайно оказалась около твоего дома. Это ясно и тебе, и мне.

– Она останется здесь.

– Исключено. Я отвезу ее к нам, Нина уже пять раз звонила. А дальше разберемся.

– Настя останется у меня.

– Нет, Клим, нет. Ты сам знаешь, этого делать нельзя. Уже утро, пожалуй, я позвоню Эдите Павловне… Скажу, что Настя плохо себя почувствовала и обратилась ко мне за помощью. Она не поверит, но правду ей все равно никто не скажет.

Я осторожно повернулась на левый бок и по-детски положила руки под щеку, так было удобнее смотреть на портрет мамы. «Какая же она красивая и добрая, как хорошо, что я на нее похожа». По спине пробежала боль, но теперь она была иной, вполне терпимой, не разрезающей меня на много маленьких кусков.

Что будет дальше?.. Из разговора Бриля с Шелаевым я поняла, что скоро увижу Нину Филипповну, и это придало мне силы. Остальные фразы медленно тлели и гасли, вызывая то внутренний протест, то равнодушие, то острое желание накрыть голову подушкой. Представив Тима, направляющегося в Санкт-Петербург, поднимающегося по трапу самолета, я сдержала подступившие слезы.

Нельзя о нем вспоминать, надо забыть, вырвать его из сердца! Странно, что у меня до сих пор есть сердце, и оно к тому же упрямо стучит… Не взорвалось, не разбилось вдребезги… Странно…

Уловив движение около двери, я чуть приподнялась и увидела Клима. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и внимательно смотрел на меня. На его лице играла довольная улыбка.

– Ты промокла, и я тебя раздел. Ничего? – спросил он и улыбнулся еще шире.

Сначала мысли метнулись к кольцу… Почему же я сразу не сорвала его с пальца и не забросила в дальний угол комнаты? Зачем я вообще его надела? Но память не нашла ответов на вопросы… Спрятав руки под одеялом, быстро (насколько позволило мое состояние) я сняла кольцо и сунула его под подушку. Клим не мог не заметить моих смехотворных действий, но ничего не сказал по этому поводу. Подошел, спрятал улыбку и замер. Пауза продолжалась недолго, но она натянула мои нервы до предела, я почувствовала себя слабой, беззащитной, совершенно не готовой к разговору. А еще меня захлестнул стыд – жгучий и бесконечный! Клим видел меня раздавленной, сломленной, лежащей на асфальте, насквозь промокшей, убитой… Если бы в каком-нибудь порту продавались билеты на необитаемый остров (только в одну сторону, без единого шанса на возврат), я бы немедленно уплыла в неизвестные дали, чтобы жить в нерушимом одиночестве – не любить, не мечтать, не ждать, не испытывать вселенского стыда перед Климом Шелаевым. В моей душе вовсе не светилась благодарность за спасение, может, мне нужно было остаться вчера на тротуаре… Все лучше, чем жить с Эдитой Павловной, Семеном Германовичем, Корой и Лерой. Жить без Тима.

– Кажется, кто-то клялся, что никогда не проведет ночь в моей квартире. Как же я люблю твои «никогда», Анастасия.

«Клим меня раздел или Лев Александрович?» – заныло в висках, в затылке, везде! Я прищурилась, пытаясь найти на лице Шелаева хотя бы один самый маленький след обмана, но нервы не выдержали:

– Вы врете…

– Да, это сделал Бриль, – милосердно сдался Клим, видимо, не желая мучить меня слишком долго.

– Я и не сомневалась, – соврала я, поморщилась от боли в коленях и подтянула одеяло до подбородка.

– Больно?

– Нет.

Клим резко подхватил кресло, поставил рядом с диваном, сел, положил ногу на ногу и опустил левую руку на деревянный подлокотник.

– Расскажешь, что случилось? – спросил он, заглянув мне в глаза.

Я покосилась на портрет мамы и не проронила ни слова. Даже если бы передо мной находился не враг, использующий каждую мою слабость в своих целях, а самый лучший психоаналитик в мире, я бы хранила молчание не в силах окунуться еще раз во вчерашний кошмар. Я прогоняла образ Тима практически каждую минуту, мысленно старательно работала над тем, чтобы забыть его фразы. И я вовсе не мечтала быстро поправиться – это означало скорое возвращение в дом Ланье. А что может быть хуже?