Юлия Климова - Смейся, Принцесса!

– Вот, пожалуйста, – торжественно произнес Семен Германовичем, и по залу полетели наши с Тимом голоса: «Невозможно скучаю по тебе. Всегда… Ты бессовестно украл мои слова… Вообще-то хорошо, что под ветровку ты надела только футболку, так добраться до тебя гораздо проще… Я приду к тебе ночью…»

У Семена Германовича не получалось устоять на месте. Пытаясь справиться со злобой и черной радостью, он немного пританцовывал и постоянно щурился, точно наводил на меня прицел. Каким же гадким и мерзким он был в этот момент… Каким гадким! Таракан, таракан, тараканище…

В кривой торжествующей улыбке Семена Германовича присутствовало столько желчи, что у меня во рту появился привкус горечи, а потом подступила тошнота. Я представила, как дядя пристраивал это устройство, как он следил за Корой, буквально прослушивал каждый ее день… Таракан, таракан, тараканище… Жалкий, бесконечно жалкий человек.

Я практически увидела перед собой не дядю, а маленькое рыжее насекомое с блестящими боками и длинными подрагивающими усиками. Тошноту, да, Семен Германович мог вызывать только тошноту и его предыдущие слова и поступки тоже. «Ты меня отвергала, а теперь получи, получи!» – читалось в его глазах. Самолюбие дяди было не просто задето, оно потрескалось в ста пятидесяти местах, покрылось сеткой и затряслось мелкой дрожью.

– Достаточно, – сухо произнесла Эдита Павловна, и Семен Германович, вздрогнув, остановил запись нашего с Тимом разговора. На лице дяди проступило разочарование, но глаза продолжали сиять, выдавая одновременную радость и даже злое ликование.

– Как это мило, – усмехнулась Кора. – Тайная любовь к прислуге. Как это мило, черт побери! – Она откинула голову назад и захохотала.

– Замолчи! – взревел Семен Германович.

– Ничего себе… – выдохнула Лера, округлив глаза. – Ты с ним спишь? Охренеть!

– Замолчите обе! – повторно взревел дядя, схватился за сердце и рухнул в рядом стоящее кресло. – Замолчите… – просипел он, тяжело дыша. – Я не желаю… Как ты могла!

Взгляд Семена Германовича был устремлен на меня, теперь дядя казался не воинственным, а раздавленным. Его лицо дергалось, потухшие глаза выражали душевную и физическую боль. Нет, он больше не торжествовал и не походил на победителя, с удовольствием отомстившего за обиду. Нет.

Отчего так?

Но у меня не осталось сил, чтобы понять и объяснить эту резкую перемену.

– Давно вы встречаетесь? Ты же любила Павла… Куда катится этот паршивый мир! – Лера вскочила и сжала кулаки. – Ты подцепила Тима! Что… что они в тебе все находят?! Ты длинная, тощая и нескладная! У тебя фигуры нет! И ты глупая. Да, глупая! Бесконечно! Навсегда! Тебя нужно отправить обратно в деревню. Как же хорошо мы заживем тогда! Как раньше!

– Достаточно, – вновь вмешалась в разговор Эдита Павловна и сцепила руки перед собой. – Оставьте нас.

Видимо, первая часть трагедии подошла к концу, наверное, она называлась «Обязательный прилюдный позор».

Подбородок Леры задрожал. Она встала, схватила с дивана маленькую подушку, гневно швырнула ее на пол и замотала головой. Прядь волос прилипла к губам, накрашенным темной вишневой помадой, лямка черной майки съехала с плеча… Я знала точно, что минимум один раз Лера предлагала Тиму близкие отношения и получила отказ (возможно, она предпринимала еще столь же безрезультатные попытки), и, конечно, теперь меня следовало ненавидеть больше, чем прежде.

– Бабушка, ты же выгонишь Тима? И ее выгонишь? – неестественно ласковым голосом спросила Лера. – Они тебя обманывали.

– Они обманывали всех, – хрипло произнес Семен Германович. – Похоже, вероломство в вашей семье, Эдита Павловна, передается по женской линии.

– А чего ты так расстроен? – томно поинтересовалась Кора. – Ничего другого от нашей пастушки ждать и не приходилось.

– Ты точно такая же!

– Нет. – Тетя улыбнулась и медленно поднялась. – В моих венах течет голубая кровь, я, в отличие от этой девчонки, – действительно Ланье.

– Она тоже Ланье! – рявкнул Семен Германович. – К моему великому сожалению!

– Ошибка природы, не более того. Формальность, – пожала плечом Кора и добавила: – Я, пожалуй, пойду. Все самое интересное уже случилось.

– Я сказала, оставьте нас все! – прогремела Эдита Павловна и посмотрела сначала на бледного Семена Германовича, затем на раскрасневшуюся от злости Леру. А я глядела на бело-золотую напольную вазу (та сначала зазвенела, потом сжалась от грозного голоса бабушки).

К сожалению, судьба не дала нам с Тимом достаточно времени…

Чтобы подготовиться.

О, как много я бы отдала за десять минут разговора с ним! Нет, даже за пять минут! Самых коротких, торопливых, быстрых и важных минут! Не желая омрачать недолгие встречи правдой жизни, мы с Тимом избегали тех слов, которые сейчас могли бы сделать меня увереннее и сильнее. Сейчас – да, но не тогда…

Ничего, я справлюсь. Мне не надо бояться. Я имею право любить. Такое право есть у каждого человека.

Семен Германович, Кора и Лера покинули зал, а я мужественно приготовилась к худшему.

«Только бы у Тима не было неприятностей. Хотя бы больших…»

Эдита Павловна сидела молча несколько минут, по ее лицу скользили серые тени, пальцы на подлокотниках подрагивали, украшения сверкали, глаза прожигали меня насквозь. Чтобы немного отвлечься, я принялась старательно думать о Симке, о Матвееве, о Нине Филипповне и о Бриле. Вокруг меня много хороших, добрых, понимающих… м-м… нормальных людей. Не все так плохо.

– Подобное я могла ожидать от Леры, не от тебя, – произнесла бабушка сухим, трескучим голосом. – Да, ты можешь совершать отчаянные поступки, но глупые, нелепые и преступные… – Она помолчала немного, а затем воскликнула: – Нет! Глупые и нелепые поступки ты совершать не имеешь права! – Морщины на лице Эдиты Павловны превратились в рыболовную сеть. Бабушка немного приподнялась, опираясь на подлокотники, а затем вернулась в кресло. – Как давно это продолжается?

Я сделала шаг вперед, в который раз вспомнила Нину Филипповну и ответила:

– Давно.

Тысячу лет, долгую, отчаянную тысячу лет… «Тим, где ты сейчас, где?.. Ты все знаешь? Нет, вряд ли, ты бы позвонил, предупредил…»

– Сколько?

– Я не стану обсуждать мою личную жизнь.

Эдита Павловна сдвинула брови и убийственным тоном насмешливо произнесла:

– Да? А если я раздавлю этого щенка? Если смешаю его с дорожной пылью, тогда ты снизойдешь до разговора со мной?

– Не смейте так говорить о Тиме! И не смейте причинять ему зло! – Слова сами вырвались из груди, но я не пожалела об этом. Я не имела права на трусость, и мне ни в коем случае нельзя было обращать внимания на трясущиеся поджилки. А они тряслись. О, как же они тряслись! – Тим и я… Мы два взрослых человека. Мы…

– Мы, – эхом повторила Эдита Павловна все с той же насмешкой. – Да, это «мы» существовало еще вчера, но сегодня его больше нет. – Взгляд бабушки стал колюч и сер. – Сейчас ты особенно похожа на свою мать, – с ненавистью добавила она. – Я помню каждое слово, сказанное ею тогда… Никогда не забуду, что она предала моего сына, предпочтя отца Клима Шелаева. Вашего «мы» больше нет. Я стерла его с лица земли.

До меня не сразу дошел смысл слов Эдиты Павловны, но потом мозг заработал с удвоенной силой. Что она сделала с Тимом?.. Что?

– Где Тим? – быстро спросила я.

– В твоей комнате, – усмехнулась бабушка и откинулась на спинку кресла. – В твоей комнате, дорогая Анастасия. Надо же, а мне казалось, я хорошо приглядываю за тобой… Может, это и неплохо, что ты сумела меня обмануть… Каких высот ты смогла бы добиться, если бы наконец поняла, что за кровь течет в твоих венах. Ланье. Ланье! Кора – моя дочь, Лера – одна из внучек, но ты… Ты та, которую я слишком долго ждала. Твоя жизнь – моя жизнь, запомни это! – Эдита Павловна встала с кресла и бесшумно глубоко вздохнула. – Ты принадлежишь этому дому, принадлежишь мне. Так есть и так будет.

Тим в моей комнате? Еще секунда, и я бы, как томная барышня, прокричала: «Воды, ах, дайте мне воды!» И замахала бы несуществующим веером…

Тим в моей комнате… Он жив, здоров и… ждет меня?

В первую очередь я подумала о нем, а уж потом до меня долетели другие фразы Эдиты Павловны. Нет, я не собиралась принадлежать дому Ланье, и то, что я была похожа на маму, являлось не досадным минусом, а огромным радостным плюсом.

– Это смешно, – неожиданно произнесла я. – Сейчас не восемнадцатый век.

– Целеустремленность, порядочность, интересы семьи и многое другое неподвластны времени, Анастасия. Ты не имела права встречаться с человеком, находящимся ниже тебя на много ступеней. Я довольна тем, что правда открылась и произошло это вовремя, – бабушка шагнула к окну, постояла немного, а затем резко развернулась. – Но все же, как ты могла?

– Легко, – ответила я с вызовом.

Эдита Павловна посмотрела на улицу и, помолчав, сказала:

– Наш разговор окончен, иди в свою комнату. Именно там тебя ждет правда жизни. Уже через несколько минут ты станешь другой, эмоции уйдут. Это должно было случиться. Чем раньше, тем лучше.

У меня не получилось разгадать настроение Эдиты Павловны, оно слишком часто менялось за последние полчаса. Тим…

Он ждет меня. И это самое важное! Наверняка сейчас ему требуется моя поддержка.

Я знала, какие слова произнесу, они стучали в сердце, просились наружу, горели огнем в груди!

Сорвавшись с места, я устремилась к лестнице – не раздумывая, не оглядываясь, прощаясь с этим домом навсегда. Разве мне позволили бы остаться здесь с Тимом? Конечно, нет…

Распахнув дверь, я влетела в комнату, бросила сумку на пол и, не замедляя шаг ни на секунду, врезалась в широкую крепкую грудь Тима. Страх и восторг перемешались, они лишили меня способности соображать, четким был лишь образ Нины Филипповны, придававший мне силы. После того как тетя покинула дом Ланье и стала жить с Брилем, я ни разу не видела ее несчастной или разочарованной. Она сделала выбор и не пожалела об этом (даже самого маленького разочка не пожалела!), потому что если человек близок, дорог, если есть настоящие чувства, то ничего больше не нужно. И вдвоем можно справиться с любыми трудностями.

Руки Тима легли на мою талию, он прижал меня к себе, затем немного отстранил и замер. Я подняла голову и заглянула в его глаза, коснулась светлых волос, опустила руку и задержала дыхание. Как хорошо, что лицо Тима выражает спокойствие, мол, ничего страшного, справимся как-нибудь, и не такое в жизни случается. Я знала, он сейчас мягко произнесет: «Маленькая моя Ланье», и все изменится к лучшему. Я даже чувствовала тепло его тела – спасительное тепло.

Из университета придется уйти, но на следующий год я сама поступлю в институт… выберу и поступлю… стану работать…

Мы стояли и молча смотрели друг на друга, слова были нужны и важны, но одновременно казались совершенно лишними. Вот все и произошло, все случилось, и мы свободны от этих стен. Оба.

Любовь. О ней пишут романы. Короткие, длинные, трогательные, веселые, рыцарские, авантюрные, торопливые, плавные… Разные! Любовь… Это когда все ясно. Щелк – и нет никаких сомнений. Звезды на небе занимают определенные позиции, время останавливается, души пылают, глаза сияют… Нет, никто не сможет объяснить, что такое любовь! Иногда ее нужно беречь, собирать по крупинкам и прятать в потайной карман, иногда необходимо отстаивать, а порой хватать и уносить прочь, подальше от гигантских черных костров… От костров Эдиты Павловны Ланье.

В эту минуту я отчаянно жалела, что мы мало делились своими чувствами, что прятались от действительности и… И были беспросветными дураками! Обстоятельства? Ну и что, пусть! Разве мы вспоминали о них, когда прикасались друг к другу, когда минуты принадлежали нам и мир сокращался до точки встречи? Да, у меня иногда дрожали заячьи уши, но я беспокоилась о Тиме и, наверное, остро нуждалась в определенной уверенности… Нет, бесполезно пытаться объяснить.

– Что тебе сказала Эдита Павловна? – несмело начала я, но тут же нервно добавила: – Хотя… глупый вопрос…

Мне захотелось сказать очень много, но я остановила поток вопросительных и восклицательных фраз. Превратившись в маленького, слабого, продрогшего воробья, я сжалась в комок и вцепилась в синий свитер Тима. Меня надо было срочно спасать, жалеть, успокаивать, прятать, согревать, закрывать собой… Ежедневно, с тех пор как я вернулась из частной школы в дом Ланье, я чувствовала напряжение в каждой клетке своего тела, мои мышцы и душа непрерывно закалялись не хуже меча, проходящего долгий путь к совершенству – то в жар, то в холод, то в жар, то в холод. Я не знала мира и покоя, но у меня был Тим, а у него была я, и это меняло многое.

– Маленькая моя Ланье, – произнес он и погладил меня по голове, как ребенка.

– Да, – я кивнула и закусила нижнюю губу, мысленно прощаясь с той преградой, которая разделяла нас. – Почему ты не позвонил, не предупредил? Странно, что бабушка не выставила тебя за дверь, я уже думала, мне придется ходить по улицам и искать тебя. – Я нервно засмеялась, а затем вцепилась в свитер Тима еще крепче. – Семен Германович – омерзительный и гадкий таракан. Откуда берутся такие?.. Ты не знаешь? А может, нужно поблагодарить его? – Я вновь засмеялась как ненормальная, потом, успокоившись, тяжело вздохнула. – У меня сейчас в голове настоящий бардак… Впрочем, все это уже неважно…