Лиза Громова - Смертельно влюблён

Насыпаю полную миску корма для Коди, наливаю ему воды. Особой любви у меня к нему нет, но не дело, чтобы собака с голоду подыхала.

И как она может позаботиться о себе, если не может позаботиться даже о псине?

Выхожу из квартиры, затем из подъезда, прохожу мимо машины. Она не нужна сейчас. Неподалёку есть цветочный магазин. Пройдусь пешком. Сама погода просит об этом. Ведь так давно не штормило.

Сильный ветер вызывал дрожь в костях. Всё вокруг застилал туман. Огромная туча нависла прямо надо мной. Может, меня застанет дождь. Пускай, ведь даже небо требует, сама погода показывает, чтобы я сделал с ней всё, что надо. Это знак, который я не мог не заметить. Ей будет только лучше.

Ветер заметно усиливался. Хорошо, что цветочный уже совсем близко. Наконец дойдя до него, я долго выбирал.

— Что-то подсказать, молодой человек? — спросила высокая женщина, лет пятидесяти, миловидно улыбнувшись мне.

— Да, мне нужно попросить прощения.

— Сильно обидели?

— Пока ещё нет. Дайте мне красных роз. Вот этих, — говорю и показываю взглядом на самую длинную розу, что здесь есть. — Все, что есть.

— Так, хорошо, молодой человек, сейчас посчитаем, сколько их тут.

Я молча стоял, пока она быстро подсчитывала количество цветков.

— Пятьдесят три штуки, — подытожила она. — Заворачиваем?

— Маловато, но да, заворачивайте покрасивее.

— Одну откидываем? А то ведь нечётное количество.

— Нет, оставляйте все до единой.

Может, понадобится как раз нечётное количество, ведь я в крохотном шаге от того, чтобы убить её.

Женщина взволнованно посмотрела на меня, изогнув брови, но принялась запаковывать букет.

— Шипы срезаем, — утвердительно произнесла она.

— Ни в коем случае. Шипы оставляем.

Она посмотрела на меня с ещё большим волнением и сомнением в том, адекватен ли я. Конечно же нет.

— Шипы очень острые. Вы их даже в руки с трудом сможете взять.

— Ничего, переживу.

Пусть Полин кинет в меня этот букет, пусть расцарапает лицо, руки, всё тело за то, что я с ней сделаю. Я выдержу всё, на что у неё хватит сил, лишь бы она отдалась мне.

Пятнадцать минут — и букет у меня на руках, а деньги в её кассе. Действительно, очень острые шипы. Выйдя на улицу, снова до костей пробирает холод. Ветер усилился ещё больше, как будто теперь вместо поддержки моей цели, жалеет её, просит остановиться. Но ведь она сама этого захотела, когда позволила кому-то подходить к ней. Она ведь знает, как я люблю свою милую девочку. Что я не оставлю это просто так.

В руки впились шипы и холод, ни от того, ни от другого я не мог спрятаться. Но скоро уже, совсем скоро я буду дома, сидеть и снова ждать, когда она сможет встать, чтобы принять на себя всю мою любовь.

Теперь же нас разделяли только семь этажей и закрытая дверь. Быстро поднимаюсь и захожу домой. Меня встречает сытый Коди, видимо, это его благодарность за то, что не забываю кормить.

— Да не за что, ты ведь тоже сыграл свою роль в наших отношениях, псина. Твоих подвигов я тоже не забуду.

Цветы кладу на пол у кровати с той стороны, где спала Полин. Во всей квартире зашториваю окна. Теперь атмосфера мне подходит. Ставлю стул рядом с Полин и усаживаюсь поудобней.

— Ты проснёшься очень неуверенной в себе девочкой. В своей правоте. Поступках. — Провожу рукой по холодному лбу, потом пальцы спускаются к губкам, которые делают болезненные выдохи. — Моя богиня, что же ты делаешь со мной? Во что меня превращаешь? Моё сокровище. Больше к тебе никто не посмеет подойти. А если посмеет, ты не своим голосом кричать будешь, чтобы он отошёл от тебя, ведь будешь знать, как больно отвечать за это. Будешь ещё так делать? Не думаю. Надеюсь, что ты поймёшь меня. Я ведь предупреждал тебя. Я же предупреждал тебя! — я срываюсь на неё спящую, но она ничего не слышит, не просыпается, я могу позволить себе быть громким и возбуждённым.

До невозможности красивая. Как будто я попал в рай, раз могу провести эти часы, смотря на тебя.

Время шло, но я не знал с какой скоростью. Не смотрел на часы, не мог даже увидеть, стемнело ли на улице, ведь комната сама была наполнена темнотой, как и вся квартира. Пусть сегодня здесь гуляет мрак. Так надо.

Лишь противное тиканье часов и осознание того, что я готов изувечить свою принцессу отравляло мне сейчас существование.

Нет, не просто готов, уже готовлюсь к этому.

— Я не смею будить тебя, ведь я не такой изверг, как ты сможешь подумать.

Всё время я был здесь, смотрел на неё, проживал прошлые и будущие моменты. Выходил лишь один раз попить воды, когда горло высохло настолько, что начинался припадочный кашель, будто у меня чахотка.

В один момент Полин начала приподниматься на локтях, тогда я посмотрела на часы. Одиннадцать вечера. Ровно. Что-то оно рановато проснулась, но так тому и быть.

— Стаас, — шёпотом произнесла она, такая вставшая и сонная.

— Да, милая?

— Я заснула?

— Да, тебе очень захотелось спать.

Полин попыталась приподняться.

— Осторожно, зайка, на полу букет роз, — проговорил я, когда она хотела опустить ножки прямо в него.

— Букет? Для меня?

— Да, пусть он пока полежит.

Полин включила ночник.

— Зачем это? — нервозно, даже повысив тон, спросил я.

— Просто ничего не видно.

Но тогда ты будешь видеть всё, что я буду делать. Ты не должна видеть меня в таком состоянии, понимать, что это я — да, но не видеть.

— Какой сонет ты выбрала? Скажи мне, — перевожу тему.

— Девяносто второй.

— Ты успела выучить его прежде, чем заснула, милая?

— Нет, я выучила только половину, — сонно проговорила Полин, — до слов «твоя измена — беспощадный нож».

— Какие правдивые слова, малыш, ты так не думаешь?

— Не знаю... В чём правдивые?

— Расскажи мне его целиком, и я объясню тебе.

— Но я не знаю его целиком.

— Расскажи то, что знаешь. Давай.

И она принялась рассказывать сонет своим миловидным, но вовсе неуверенным голосом. Я вкушал всё, пока она не произнесла последние слова.

— Всё, — напряжённо произнесла Полин. — Тебе понравилось?

— Да, мне очень понравилось. Знаешь, в чём смысл всех этих слов? — Я склонился пред нею, чтобы прошептать это на ушко.

— В том, что мужчина очень любил свою возлюбленную и не хотел её терять?

— В том, чтобы ты никогда не забывала, что ты моя, — ласковый тон сменился строгим; пальцы впились в её плечи; лбом соприкоснулся с её.

— Стаас, что с тобой? Что происходит?

— Со мной всё в порядке, милая. Но ведь я тебя предупреждал, что если хоть кого-то увижу с тобой, то тебе будет плохо. Правда же? — спросил я с надеждой, что она поймёт меня, ведь я говорил ей. — Предупреждал, я тебя спрашиваю?! — истерично вскрикнул я.

Полин смотрела на меня усталыми, сонными, полными непонимания и страха глазами.

— Отвечай мне, милая! Отвечай! Скажи же, предупреждал я тебя об этом или нет?

— Да, но я не понимаю, в чём дело, — кричит Полин, чуть отодвигаясь от меня.

— Нет, не уходи от меня. Ты мне скажешь, кто он такое по-хорошему? Или мне выбивать из тебя правду?

— Кто он? О чём ты говоришь?

— Это ты мне скажешь, кто он!

— Я не понимаю, о ком ты говоришь, Стаас!

— Зайка, ты мне врёшь? Зачем? Я же так хотел, чтобы ты сама мне рассказала, я не хочу делать тебе больно. Но, видимо, придётся.

Беру её на руки. Так, как хотел, силой. Она уже непрерывно плакала, закрывая лицо ладонями.

— Посмотри на меня, зайка. Больше я не буду с тобой добрым. Это последний раз, когда ты видишь меня таким. Сейчас мы оформим моё право собственности на тебя.

— Скажи мне, кто это! Просто скажи! — требовал я, пока усаживал её в душевую кабинку, игнорируя любые её попытки высвободиться. — Какого чёрта он ходит вокруг тебя! Тебе не хватает меня? Мало я для тебя делаю?

Полин лишь молча смотрела, пытаясь оттолкнуть меня от себя своими хиленькими ручками.

В соседних комнатах послышался собачий рёв, сопровождаемый лаем.

— Видишь, даже эта псина ругает тебя! Куда ты против меня? Ты думаешь, я шутил с тобой? Думаешь, позволю тебе даже обзавестись мыслью, что ты могла бы хотя бы здороваться с кем-то? — я спрашивал, сдавливая её плечи, пока мои пальцы не почувствовали боль.

Мои пальцы! А что происходит тогда с её телом?

— Зачем ты заставляешь меня так вести себя? — задаю очередной вопрос, но в ответ вновь тишина.

Включаю душ. Холодная вода ударила по ней сильным напором. Слёзки на её щёчках сливались с водой воедино, как будто со всего её тела теперь текут солёные горькие слёзы.

— Мне холодно! Страшно! — Она снова пытается вырваться, закрывает лицо ладонями. — Что происходит, Стаас? Почему ты это делаешь? В чём я виновата?

Залажу внутрь кабинки тоже, чтобы вода намочила и меня. Так близко к ней, лицом к лицу, к этим пухлым щёчкам, которые я целовал каждое утро.

— Господи, малыш, разве ты думаешь, что мне самому нравится всё это? Что я получаю удовольствие, заставляя тебя дрожать от холода и страха?

Только чуть-чуть.

— Но ведь я предупреждал тебя, моя сладкая. Как я могу спустить это с рук?

— Но я ничего не делала, — с ужасом в глазах, слабо дотрагиваясь до моей ладони, говорит Полин. — Пожалуйста, прекрати это. Всё же было хорошо. Что с тобой происходит? Я не понимаю, что я сделала не так.

— Значит, ты очень глупенькая. Несмышлёная. Ты не понимаешь, что должна принадлежать только мне? Ты это поймёшь. Всем телом. Скоро всё пройдёт. Правда. Обещаю. Но я не обещаю, что буду нежен.

— В каком смысле нежен? Что ты хочешь сделать, Стаас? — Её тело ещё сильнее и беспокойнее задрожало, а зубы застучали. — Я не хочу ничего понимать, пожалуйста, давай закончим это.

Рубашка стала полностью мокрой, как и её светлое платье, что теперь просвечивало маленькие, стоячие от холода соски.

— Тут так жарко, — произношу я и снимаю рубашку, буквально одним ловким движением расстёгивая на ней все пуговицы и кидая в сторону. — Сними и ты своё платьице, — попросил я.

Но она только скрестила руки, прикрывая тем самым свою маленькую грудь.

— Сними платье, — повторил я. — Дай мне поласкать тебя. Тогда я выключу воду.

Но она предпочла мёрзнуть и дальше под холодной водой, лишь бы не выполнять мою просьбу. Пока что только просьбу.

— Тогда я сам сниму его с тебя! — взревел я и набросился на неё сверху, как будто бешеного некормленого несколькими сутками пса спустили с цепей и кинули ему еды.

Полин начала бить меня по плечам, груди, отмахиваться замерзшими ножками, но разве хоть что-то из этого ей поможет?

Разрываю платье на ней за считанные секунды, теперь оно походит на тряпки. Она закрывает прелестную грудь, пытаясь забиться в угол душевой кабинки.

Разжимаю дрожащие руки, губы принимаются ласкать её набухший розовый сосок, который она так усердно пыталась скрыть от меня. Язык проделывал круговые движения, зубы покусывали блаженную для меня бусинку.

— Ты такая возбуждённая, — проговорил я, оттягивая уже покрасневший сосочек, принимающий все мои ласки.

— Нет, — возражает она, вновь пытаясь оттолкнуто меня от себя. — Мне не нравится всё это. Я не возбуждена.

— Но ты ведь мокренькая, — говорю я, проводя по влажным плечам, переходя к груди и спускаясь ниже. — Посмотри, какая ты мокрая, малышка.

Мокрая — от воды — но для меня будет от возбуждения. Так я успокаивал себя, когда в голову заходили нотки сомнения, совсем незначительные, которые мне удавалось сразу же подавить.

Взяв её на руки снова, заношу обратно в спальню, где всё ещё ненавязчиво горел свет. Кидаю на кровать, разрываю маленькую ткань, закрывающую заветное место, до которого я даже не смел дотрагиваться ещё.

— Пожалуйста, — просила она, скрещивая ножки и отползая назад, — прекрати. Мне очень страшно.

— Правильно. Зато ты больше не будешь так делать.

— Как? Как делать? Я же ничего...

— Замолчи, Полин! — вскрикнул я, навалившись на неё всей массой тела. — Замолчи и запомни, что я твой единственный мужчина, больше никого!