Лиза Громова - Смертельно влюблён

— Ты меня любишь? — внезапно спросила Полин, нарушив такую приевшуюся тишину.

— Ты же знаешь, что да, — отвечаю я, не отрывая холодного взгляда от дороги.

— Почему тогда так ведёшь себя? — Этот вопрос застал меня врасплох, хоть и слышу я его теперь чаще, чем «доброе утро».

Не успеваю ничего даже подумать, чтобы соединить всё это в связное предложение. Какой-то урод подрезает меня слева, приходится резко затормозить, но столкновение машин всё равно произошло.

— Чёртов сукин сын! — выругался я, сразу посмотрев, всё ли в порядке с Полин. — Не ударилась?

— Нет, — испуганно произнесла она.

— Хорошо. Сиди здесь. А я разберусь с этим выродком.

Включаю аварийную ситуацию и выхожу из машины. Он делает то же самое.

— Какого чёрта ты делаешь, придурок? — раздражительно кричу я, подходя к нему.

— Что? Что я делаю? Я включил поворотник, — возмущался он, то ли дело смотря на трещину на машине.

— В жопу засунь себе свой поворотник, дебил! Мне что до твоих повортников? Ты видишь, что я еду в своём ряду на скорости, не уступаю, какого х*я ты лезешь? Сильно приспичило?

Весь мой настрой пропал из-за долбанного придурка. Теперь я видел только лишь знак, что выйти с ней из дома — гнилая идея. Но нет, я себя пересилю, я обещаю маленькой девочке.

И мне было плевать на машину, деньги на ремонт мне не нужны, выплачивать этому несчастному дебилу я ничего не собирался. Всё, что я хотел, — это высказать ему до конца, что таким ничтожествам лучше ездить на автобусе, и уйти, поехать по своему плану. Показать ей город, который к шестнадцати годам она не удосужилась увидеть.

И всё бы было в порядке, но двери машины открылась, из неё выскочила взъерошенная Полин, с округлёнными глазами. Полин, которую я попросил сидеть в машине, пока я разбираюсь.

Маленькая глупая идиотка.

— Короче, проваливай отсюда, пока я не сделал так, что тебя гаишники будут каждые сто метров останавливать, — прорычал я, потому что Полин вызвала во мне немыслимую ярость. — Удачи.

Подойдя к Полин, указываю на открытую её дверь.

— Сядь обратно.

Одно мгновение — и я сижу рядом с ней, зажимаю газ и объезжаю придурка, который до сих пор смотрит на пару своих царапин и трещин. Через две сплошные разворачиваюсь и беру путь домой.

Господи, помоги не разбиться, потому что если не наберу скорость, убью её на месте.

— Почему мы едем обратно? — не понимала она, морщила лоб и потирала свои ладоши.

— Помолчи, помолчи, Полин! — попросил я, и за всё время она не произнесла ни слова.

Вот мы снова в четырёх стенах, из которых она так сильно хотела выбраться.

— Почему мы вернулись? Ты же хотел...

— Я хотел, — оглушительно взревел я, что даже эхо отдались по квартире, — чтобы ты сидела в машине, пока я разбираюсь! Я попросил тебя сидеть и ждать! Какого чёрта ты вышла? Какого чёрта ты вышла при чужом мужчине?

— Но я вышла, потому что переживала, — еле кричала Полин, поворачиваясь ко мне спиной.

— Да мне плевать, что ты, зайка! Я попросил тебя сидеть в машине, только и всего! Я не хочу, чтобы другие мужики смотрели на тебя, а ты смотрела на них! Такого не будет! — говорил я на повышенном тоне, разворачивая её к себе.

— Что с тобой случилось, Стаас? Ты ведь обещал показать мне, где ты работаешь, город.

— Посмотришь на всё это в другой раз, когда научишься слушать то, что я говорю тебе.

— Почему ты снова такой! Ты был таким милым! — Её глазницы уже наполнялись слезами, которые вот-вот — и хлынут наружу.

— Да потому что я такой, Полин! О чём ты думала сама, когда садилась ко взрослому мужику в машину, когда ночевала у него дома, когда видела его вусмерть пьяного? Ты думала, я с тобой буду в барби играться? Нет, если ты хочешь, я куплю тебе всевозможных кукол, и ты будешь в них играться, но дома!

— Ты хочешь посадить меня в клетку... — будто бы подытожила Полин, и обессиленная упала на диван.

— Нет-нет, я хочу, чтобы никто не смотрел на тебя, не разговаривал с тобой, чтобы возможность касаться тебя была только у меня. Ты живой отсюда не выйдешь. Ты появилась на свет, чтобы быть под моим контролем. Понимаешь, маленькая моя?!

— Отпусти меня, Стаас. Пожалуйста. Я хочу подумать, — дрожа и пряча свой взгляд, проговорила Полин.

— Куда мне отпустить тебя?

— Обратно в приют.

Не знаю, ожидал я этого или нет, но та злость, что была пару минут назад показалась меня начальным уровнем. Только я услышал эти слова, трясти уже начало меня. Руки машинально сжались в кулаки, позволяя венам чуть ли не выходить наружу. С минуту я стоял, не понимая, как мне поступить. Лишь бы не ударить её, она же умрёт или калекой останется. Хотя второму я был бы рад.

— Хорошо. Я даю тебе шанс уйти, — спокойно произнёс я. — Но только сейчас. Если ты не уйдёшь, то больше тебя я никуда и никогда не выпущу.

Теперь её лицо излучало капельку надежды, которой я даю ей.

В тот же миг, только она встала с дивана, я отталкиваю её обратно и принимаюсь разрывать на ней платье. Почти, как тогда, только ещё с большей жестокостью.

— Пожалуйста, прекрати, Стаас! Ты же сказал, что разрезаешь мне подумать!

— Разрешаю.

Разрывая на ней одежду, я понимал, что она никуда не уйдёт, хоть дверь ей открой, хоть на улицу выставь. Она будет сидеть в полуголом виде, ничего не в силах сделать.

Это уже входило во вредную привычку. Надо будет накупить ей ещё сотню таких платьев, на каждый день в году.

— Ты ещё хочешь уйти от меня? Если да, то иди, только в таком виде, — потребовал я, когда из вещей на ней оставались только колготки, а платье... Уже нельзя было назвать даже тряпками, оно превратилось в непонятные белые клочья. — Так что, милая? Ты уходишь?

— Нет, — в истерике прокричала она, всеми силами пытаясь закрыть свою маленькую грудь, с которой только-только прошли мои засосы.

— Это твой выбор, милая. Теперь ты не покинешь меня. Так и знай.

— Расскажи мне, где твои родители, Полин, — первый раз за всё время отношений с ней я почувствовал себя настолько неуверенным, ведь решиться на такой разговор не так легко, как на изнасилование. — Почему ты оказалась в приюте? Сколько ты в нём жила?

Мне хотелось знать о ней всё, с самого откровенного и больного для души, и до количества родинок на её теле.

Так хотелось узнать, что произошло, что такого ангельского ребёнка отдали в чужие стены. Причём не в другую семью, а лагерь по выживанию.

— Я точно не знаю, что произошло... — прижимая колени к груди, огорчённо проговорила та.

Отворачиваю к окну, чтобы не видеть её тоскливого взгляда, а то просто не решусь расспрашиваться дальше.

Не могу объяснить своего отношения к ней. Иногда жутко добр, что на самом деле становлюсь в душе маленьким мальчиком, который готов терпеть все её детские глупости. Иногда зол, зверски, что за любую эту глупость готов залепить ей сразу несколько пощёчин, привязать к батареи и любоваться этим прекрасным зрелищем, как единственный зритель на своём почётном месте.

Не могу понять от чего зависит моя человечность к ней. От моего настроения или её поведения. Но не могу с этим бороться, не могу подавлять приступы гнева, хоть и безумно боюсь причинить ей боль.

— Но тебе же должны были рассказать, хоть кто-то, — не успокаиваюсь я, в голове считаю машины, что заезжают на парковку.

— Нет, мне ничего не рассказывали, — пугливо ответила она, что вселило в меня сомнения.

— Или ты мне не хочешь рассказывать?

Останавливаюсь на четвёртой машине, которая заняла свободное место на стоянке. Разворачиваюсь и подхожу к ней. Сажусь рядом.

— Я хочу знать всё о тебе, Полин. Как ты там казалось, как жила, как к тебе относились. Мне надо это.

Каждый раз я говорю с ней, будто бы не было никаких обид, криков, слёз. Будто бы она ещё не узнала, с кем она живёт.

— Как ты туда попала? Тебе наверняка рассказывали это. Ты сама помнишь это? — не без доли волнения спрашиваю я, крепко хватая её за руку.

— Нет, я ничего не помню, я была совсем маленькая.

— Сколько тебе было лет?

— Говорили, что мне было пару месяцев, я не знаю, сколько точно, — она заикалась и запиналась, закрывала глаза, делала глубокие вздохи, словно пытаясь избавиться от приступов паники.

Пальцами начинаю гладить её ладони и плечи, захватывая грудь, еле-еле касаясь её.

— Тихо-тихо, — шепчу я ей на ухо, — я рядом и спокоен, как никогда. Расскажи мне, пожалуйста, всё, что можешь.

— Мама оставила меня на пороге детского дома, — произнесла Полин, крепко, насколько она это может, сжав мою руку. — Когда я немного подросла, меня отправили в этот приют. Не знаю, почему, не всех отправляли по приютам, многих оставили там, но мне ничего не объяснили.

Наверное, сам Бог тебя послал в мои руки.

— Мне сказали, что она отказалась от меня, потому её напугали тем, что у меня слабоумие, но ведь это не так.

— Откуда им всем знать это? — спросил я, но Полин не оставила мне ответа. — Как ты там жила? У тебя были друзья?

— Нет, не было. Только одна девочка. Она была старше меня. Она была хорошей, доброй, — её голос излучал теплоты от воспоминаний.

И вроде бы я был рад, что хоть один человек был для неё опорой, но мне даже с воспоминанием не хотелось её делить.

— И где она сейчас?

— Она уехала, когда ей исполнилось восемнадцать лет. А до этого её изнасиловали, — голос стал взволнованным, как будто бы она говорит не про неё, а про себя. — А меня они...

— Что? — нагло перебил я, только услышал эти слова. — Что они с тобой сделали?

— Заставили смотреть на это.

Стало совсем не по себе. Может, я думал, что детская жестокость в таких местах это просто миф, или хотя бы, что её это обошло стороной. Ведь чтобы причинить ей зло надо быть полным извергом и уродом.

Неприятные мурашки прошлись по всему телу.

— Зачем они так с тобой? — Уткнулся головой в её колени, представляя, как она, ещё ребёнок, смотрит на всё это, кричит или плачет, просит уйти.

— А ты зачем? — этот вопрос заставил меня моментально приблизится к её лицу.

Разозлился. Успокоился. Снова разозлился до еле сдерживаемого бешенства.

— Зачем я? Ты меня сейчас сравниваешь с этими уродами?

— Они только заставили смотреть, а ты...

— А я заставил тебя отвечать за то, что ты сделала. Я просил, чтобы возле тебя не было ни единой души с мужским органом, но ты, может, подумала, что я шучу с тобой?! Так вот, Полин, я абсолютно серьёзен. Я твой мужчина. Ты должна слушаться меня. Твоя мать выносила тебя для меня.

Каждый день, каждую свободную минуту я пытался дать понять ей, что для неё нет ничего и никого, кроме меня. Что судьба определила свой выбор за неё. Что больше уже она никуда от меня не денется. А если и попробует, то я сделаю её калекой, своими руками или руками профессионалов в белых халатах, но она будет самой настоящей калекой. Не сможет самостоятельно передвигаться, кушать, ходить в туалет, а про навязчивую идею «уйти от меня» и вовсе забудет. А если же нет, то я возьму её на руки и положу на середину комнаты, как собаку. Положу и скажу опять, что если хочет уйти, то я даю ей ещё один шанс. Пусть идёт с отказанными ногами.

Поток желанных мыслей прервала вибрация мобильного. Это достало меня настолько, что я решил ответить.

— Подожди меня здесь, Полин. Только не смей вставать с кровати сама, без меня.

Захожу в гостиную и закрываю дверь.

— Да, алло, — начинаю я.

— Ушам не верю, — съязвила Аника, — здравствуй, Стаас. Как командировка?

— Вернулся недавно.

— Да что ты? Скажи мне, милый, сколько ещё ты будешь кормить меня своими командировками, встречами, нехваткой времени? — вопила она в трубку, словно была уверена, что я глуховат, и по-другому её чёртовых обвинений не услышу. — Что это за шлюха была с тобой, когда я тебе звонила?

— Со мной не было никаких шлюх, Аника. Единственной была ты, но это в прошлом, — холодно ответил я, на что при личной встрече, уверен, получил бы пощёчину.

— Знаешь, я представляла, что так может случиться, но не думала, что ты будешь прятаться и игнорировать меня, как ребёнок какой-то. А если я встречу твою шалаву, то серной кислотой её обрызгаю, так и знай, — процедила она и бросила трубку.