Лиза Громова - Смертельно влюблён

Я должен забрать её отсюда как можно скорее, чего бы мне это ни стоило.

— Это лишь недоразумение, ничего страшного не произошло и не произойдёт. Всё только потому, что тебе нет восемнадцати лет, а мне далеко за восемнадцать, — объяснял я, пытаясь казаться уравновешенным и смиренным, ведь сейчас какое я имею право даже касаться её?

Нет, нет, это всё бред, я имею, я завладел ею, всё остальное — это лишь формальности. Вот для чего нужны деньги и власть, чтобы всё это решить.

— Тебя могли посадить из-за этого? — робко спросила она, заглядывая прямо мне в душу своими зелёными изумрудами, которые излучали всё живое на земле.

— Нет, не могли. Меня не посадят, если ты станешь моей законной женой в свои шестнадцать, — ненавязчиво проговорил я, чтобы снова вбить ей в голову, что так надо для нас, для неё в первую очередь.

— Разве так можно? — её лицо нахмурилось, глаза выдавали недоумение, словно я в первый раз заговорил с ней об этом.

И всё, чего я просил сейчас мысленно, это держаться, чтобы не накричать на неё, как это обычно было.

— Да, можно. Ты ведь согласилась, милая. Ты что, сама этого не помнишь? Ты согласилась стать моей женой.

Мои руки зажали её лицо. Я с нетерпением ждал, когда она согласится со мной, обнимет и попросит забрать её отсюда, потому что всё, что ей нужно и чем она живёт — это я, её мужчина, её опора, её стена, за которой она будет прятаться всегда.

— Зачем ты хочешь жениться на мне? — я услышал вовсе не то, чего так хотел и ждал, но всё же моя жизнь в её руках в любом случае. — Потому, что ты правда любишь меня и хочешь быть со мной? Или просто, чтобы забрать меня и ни к кому не подпускать, и снова продолжить издеваться надо мной, как ты это делал?

Нервно сглотнул от великолепия её мыслей. В тайне мне хотелось, чтобы она и сама была не против второго варианта.

Я был не прав, несправедлив по отношению к ней, но тот гадкий поступок был совершён. В голове происходил переворот, сколько всего ужасного проходилось по закоулкам моего мозга, сколько всего я мог и хотел сделать с ней, чтобы навсегда Полин поняла и приняла для себя единственную истину — она создана для меня точно так же, как и я для неё. Чтобы все чувства, которые она могла испытывать к отцу и матери были отданы мне. Чтобы я стал для неё всем миром, вселенной. Чтобы закрывала глаза при виде других мужчин, потому что у неё есть свой, который не потерпит её взгляда на другом. Чтобы мне не приходилось запрещать ей подниматься с кровати или кресла, а сама не могла это сделать без моего присутствия. Чтобы была подавлена, со мной или без меня, но во мне находила ту единственную отдушину, которая позволяет ей существовать.

— Я люблю тебя, Полин, — искренне ответил я, стараясь хотя бы сейчас быть с нею честным. — Я влюбился в тебя в тот самый день, когда ты подсела ко мне с Хелин. В девочку на десять лет меня младше, в маленькое дитё, которое даже головой своей не может думать. Когда я понимаю, что садясь ко мне в машину, ты могла точно так же уехать с кем-то другим, то я просто выхожу из себя. Это всё сильнее меня. Ты сильнее меня, — чуть рассерженно говорю я, а мои руки обхватывают её, сильно впиваясь сквозь кофту в кожу.

— Но ты уже доказал, что ты сильнее меня, — её слова звучат в моих ушах как самое страшное проклятие, она всегда будет помнить момент, в котором я показываю ей свою зверскую силу, чудовищную сущность, дикого беспощадного садиста, который способен вопреки всему сотворить это с ней.

Я помню, как не хотел когда-то спешить, как хотел лелеять принцессу до того самого момента, когда она будет готова почувствовать в себе своего мужчину. Но я не помню мгновения, когда всё поменялось, когда её принадлежность мне стала важнее, чем спокойствие рядом со мной. Щелчок пальцами — и моя нежность и ласка сменяются тиранией.

Любимый мужчина — тиран, или же просто уже не любимый.

— Я говорю не о той силе, Полин, — процедил я, ни на секунду не ослабляя хватку. — Пожалуйста, прошу тебя, не вспоминай об этом. Это моя главная ошибка в жизни. Мне жаль, милая, мне очень и очень жаль, что я заставил тебя так страдать, смотреть на меня, как чудовище, свирепое чудовище. Это худшее наказание для меня, которое только может быть.

Гореть мне в аду за этот поступок, но на земле я возьму своё.

— Ты никогда больше не поступишь так ужасно со мной? — растеряно, но не отводя от меня своего нежного, но измученного взгляда, спросила она.

— Никогда больше я не позволю себе такого, клянусь тебе.

Если ты всё так же не будешь давать мне повода, но ты сама об этом знаешь. Надеюсь, знаешь.

— Со мной говорила Лоес, наш директор, — отрешённо начала Полин, проигнорировав мой ответ на её же вопрос, видно, другого он не ожидала.

— И что? — я с нетерпением ждал, чтобы узнать слова Лоес, женщины, которая отдала Полин на жестокое растерзание, сама того не подозревая.

— Ей очень жаль, что так получилось. Она сказала, что не могла ответить по-другому полиции. Она спрашивала у меня, как мне жилось с тобой, не обижал ли ты меня, — эти слова заставили сердце разрывать грудь, колотясь в миллионы раз быстрее и сильнее.

— И что? Что ты ей ответила?

Пожалуйста, будь послушной девочкой. Скажи, что ни о чём ей не рассказала. Пусть о том, что я так по-скотски сломал тебя, знаем только мы с тобой. Но забудь, чтобы это помнил только я. Помнил и наслаждался этими воспоминаниями, которые я постараюсь больше не воспроизводить для тебя.

— Рассказала, как мы с тобой жили вместе, как гуляли, о нашем Коди. Как он? — резво спросила Полин, только речь зашла о собаке.

— Очень скучает. Как и я. Мне очень хочется увезти тебя отсюда, хотя бы на одну ночь.

— Но Лоес сказала, что это незаконно, больше так не получится, пока мне не исполнится восемнадцать лет. Ей не нужны проблемы, поэтому ты можешь приезжать ко мне сюда, — вдумчиво произнесла она, выдавая из себя трогательную улыбку, вызывающую во мне огромную дозу умиления.

— Нет, пока ты не станешь моей женой. Но мы же можем это сделать, маленькая моя. Ты выйдешь за меня замуж, не спрашивая никого. Тогда я буду отвечать за тебя, я стану твоим официальным опекуном на правах мужа. Ты понимаешь это? Ты хочешь это? — я пытался давить на неё, требуя определенного ответа в эту же секунду, ответа, который удовлетворил бы меня.

— Да, я хочу этого, — проскулила она, как бездомный котёнок, мне этого хватило, чтобы забиться в еле заметных конвульсиях.

Она сводит меня с ума своим жалостливым видом. Я теряю рассудок, когда представляю свои самые сокровенные желания на её счёт.

Радость всей моей злосчастной жизни. Долгожданный рассвет на войне. Затравленный судьбою ребёнок. Моё неразумное счастье.

Моя ненаглядная Полин. Я смотрю на тебя и не понимаю, как мог допустить такое. Ты не должна находиться здесь и минуты, твоё место на моих руках, которые будет ласкать твоё хрупкое тело, не способное дать отпор. Ты не способна на что-то другое, кроме как принимать мои поцелуи на себе.

Мне так хочется лишить тебя зрения, слуха, голоса, возможности ходить и вообще двигать всеми своими конечностями. Оставить лишь право ощущать мои прикосновения, заставляющие твоё маленькое тело неметь от переизбытка нежности.

— Тогда принеси мне свой паспорт, — серьёзно потребовал я, чтобы у неё даже не было времени задуматься над тем, что она делает. — Он ведь находится в твоих вещах?

— Да, — тихо шепчет та, будто бы боясь увидеть моей реакции на любое своё слово.

— Принеси его мне, — снова требую я, поглаживая её растрепанные волосы.

— Прямо сейчас? — медленно, неуверенно и действительно, чуть ли не заикаясь спрашивает Полин, на что я киваю.

— Да, да, прямо сейчас. Принеси мне свой паспорт. Ты ведь хочешь поскорее снова уехать со мной? — вновь я спрашиваю, что увидеть её нужду во мне, пускай такую же сильную, как и моя в ней.

— Хочу.

— Тогда принеси его мне сейчас, Полин. И уже через несколько дней ты будешь в квартире, которая принадлежит тебе, со своим мужчиной, со своей любимой собакой, которая скулит без тебя ночами, — я уже приплетал сюда этого старого пса, лишь бы поскорее она принесла то, что так нужно мне.

Если бы я приготовил её паспорт заранее, спрятал бы у себя в сейфе, то сейчас не пришлось бы вымаливать у неё, пытаться задобрить, казаться не тем извергом и деспотом, в которого я превратился.

— Стаас, ты мне обещаешь, — вся в смущении, опуская взгляд, начала Полин, — что ты больше не будешь так вести себя? Что будешь отпускать меня в школу? И не будешь так сильно ревновать меня?

Чувствую себя истинным женихом, из которого вытягивают клятву в верности.

— Не буду я себя так вести, в жизни ты меня больше таким не увидишь. Я сделаю для тебя всё, что ты пожелаешь. Я стану тем мужчиной, которого ты полюбила.

Её тельце прижалось к моему, я мог ощущать тяжёлое беспокойное дыхание.

— Я сейчас принесу тебе паспорт, — прошептала она, и сразу же немного отстранилась от меня.

Если бы не паспорт, то я не нашёл бы сил отпускать её, только не сейчас.

— Ты подождёшь меня здесь? — отходя назад, трепетно и несмело спросила Полин.

— Конечно, я буду здесь, милая.

Наконец-то всё встанет на свои места.

Моё солнце и земля. Радуга после дождя. Капли дождя в пустыне.

Моя любимая девочка. Сокровище. Самое драгоценное и в то же время не имеющее никакой цены.

Боготворимое мною существо.

Теперь всё плохое закончится, моя любовь. Теперь у тебя никогда не будет выбор.

Только мы с тобой.

Только я.

Иногда я задумываюсь над самым главным, что может быть для неё.

Принесла ли в её жизнь та роковая встреча со мной что-то светлое, а не бесконечные слёзы, превращающиеся в сумасшедшие истерики, которые сопровождаются дикими приступами.

Не могу честно ответить на этот вопрос самому себе, что уж говорить о ней. Хочется верить, что для неё наша связь волшебная, словно сказка, о которой ей не удосужилась прочитать в детстве мать.

Не могу сказать, что слабоумной её нарекли ошибочно. В ней живёт эта детская глупость, которая не позволяет ей отвергнуть меня, понять, что плохого во мне больше, чем хорошего, тем более, если дело касается её, как отдельную составляющую от меня. Она ещё не понимает, что скоро она перестанет существовать без меня. Наивные желания, которым не суждено будет исполниться, — ходить в школу, общаться с людьми, просто жить — перестанут её заботить.

Я верну ей детство, создам его заново, накуплю ей красивых платьев, кукол. Я сделаю всё, чтобы превратить её в того ребёнка, который загнётся без моей заботы. Вплоть до того, что посажу её в игровой манеж, буду кормить её с ложечки на специальном стуле для младенцев, а в машине для неё будет установлено детское автокресло.

Да, пускай я безумен, неуравновешен, полностью слетевший с катушек мужик, который не ведает, что творит. Иногда мне кричит мой же голос, чтобы я не смел ломать её, в столь нежный возраст, ведь я и так удостоился чести называться её первой любовью, первым мужчиной, жаль, что не по её желанию. Но процесс необратим, я уже сломал свою малышку, мне остаётся только доломать, заменяя для неё собой весь мир и реальность.

Моя жизнь уже не станет прежней, той скучной, в которой то и дело бабы сменялись офисом, и наоборот. Никаких эмоций, серые чувства к жизни, только деньги как-то скрашивали моё существование. И-то, на что их тратить — я не представлял. Я просто вкалывал, чтобы заработать себе имя звучнее, а статус выше, чем был у моего отца. Статус и власть, которая полностью зависит от размера твоего счёта в банке, — вот залог уважения и страха в глазах других людей.

И она боялась меня, но не из-за моего статуса, о котором она и до сих пор, наверное, не знает, в силу своего непонимания жизни и юного возраста. Она боялась моих жестов в отношении её, моих подарков, моей силы, о которой думала потом, как о своей главной защите... До определённого момента.

Она полюбила меня, как ободранного, избитого, одноглазого и хромающего на одну лапу кота — искренне, без обмана, ведь по-другому такого уродца любить нельзя. А я напал на беззащитную девочку, и самое ужасное, что сделал бы это снова. Такова моя любовь к ней, в этом весь я. Подарю ей себя, заставлю любить, но не оставлю больше никакого выбора. Во мне будет вся её жизнь.