Полин дёргается, но я обхватываю её сильнее за живот и грудь, не давая даже шанса уйти.

— Милая, смотри на меня, не туда, — прошептал я, когда из её глаз в какой уже раз за сегодня пошли слёзы.

— Стаас, не надо, пожалуйста. Доктор не сделает этого? Ты ведь не дашь ему ничего сделать со мной? — истерически спрашивает Полин, с надеждой смотря на меня.

Может, остановиться? У меня есть последний шанс, единственная возможность прекратить всё это и позволить ей быть со мной по собственной воле.

Я могу прекратить.

— Так что, будем пробовать? Переверни её на живот и приподними платье. Оголи спину, — произносит Хэнк, и одним ловким движением я переворачиваю её и укладываю на живот.

Отёкшее лицо лежит на моих ногах. Глажу остриженные волосы и понимаю, что никаких сомнений.

Мы с тобой всё решили, когда ты переступила порог моей квартиры, когда ты стала подчиняться моим решениям, когда ты стала моей женой.

Я это начал и доведу до конца.

Мне не нужны твоя воля и выбор, который падёт не в мою пользу. Мне нужна ты. Совершенно в любом виде.

— Можешь кусать меня, если тебе больно, малыш.

Полин плачет, снова пытаясь вырваться, но я только вовсю прижимаю её к себе.

— Тихо, я сказал, тихо, лежи спокойно, пока тебя к кровати не привязали.

Все её усилия против меня тщетны. Она лишь продолжает плакать, сильнее впиваясь пальцами в держащую её за талию руку.

— Не шевелись, малышка, — говорит Хэнк, приподнимая ткань платья чуть вверх, оголяя обречённые на безвыходность ножки и мраморную спину. — И не бойся такого большого шприца, маленькой иглой тяжело пробить кожный покров на спине.

На неё смотрит другой мужчина в таком виде, таком немощном положении. Но это только для дела. Для самой важной вещи, которая происходит в моей жизни.

— Пожалуйста, Стаас, любимый, не надо, я не хочу, я не болею ничем.

Ты болеешь самостоятельностью. Так не должно быть.

— Говорю же, не дёргайся, — повторил он, уже обрабатывая нужное место для ввода инъекции влажной ватой. — Главное же попасть в нужное место. У меня рука наточена, но если врач криворукий, то человек и калекой остаться может. Хотя, в принципе, для чего мы здесь и собрались. Держи её покрепче.

— Ты очень сильная, милая, это всего лишь несколько минут, — успокаивал её я, готовясь к тому, что сейчас будет. — Не мотай нам нервы.

Хэнк вводит иглу ей в кожу. Она зверски кричит, но я зажимаю ей рот ладонью.

— Всё-всё, успокойся. Я рядом. Всё хорошо, родная. Всё закончено, правда, доктор?

— Да, ты молодец. Сейчас мне скажешь, чувствуешь тепло, проходящее по телу? Оно должно появиться моментально.

Полин ничего не ответила. Может, даже самого вопроса не услышала от потока своих слёз.

— Малыш, тебя же спросили, ты чувствуешь в своих ножках тепло? Ответь, пожалуйста.

— Д-да, — разрываясь в истерике, всё-таки сказала та.

— Отлично, всё правильно, так и должно быть. Оно может перейти в жар, всё в порядке, не волнуйся.

— Надеюсь, это последнее, что она будет чувствовать ими?

— Да, за это можешь не переживать.

Шприц летит вниз на пол.

Оставляю лежать Полин на кровати. Больше попыток сбежать от неё не исходило. Завожу его в гостиную. Беру бумажник со столика.

— Сейчас смотри, — начинает Хэнк, — её может морозить, может бросать в жар, такое будет примерно час, может больше.

— А когда ноги откажут?

— В течении часа мышцы полностью атрофируются и онемеют, но она даже сейчас уже не сможет встать. Вот поставь её и увидишь, упадёт сразу же. Ноги не выстоят после этого с такой нагрузкой.

— Ты гарантируешь мне, что через час она перестанет ходить навсегда? Ты вообще уверен, что этих четырёх уколов хватит? — я нервничал, боясь увидеть её снова стоящую на своих ногах.

— Мне с тобой остаться на часик, чтобы ты убедился в этом при мне? — шутливо сказал он.

— Ладно, хорошо, ты прав. Сколько я тебе должен?

— За препарат такая же сумма, что и в предоплате, и за работу, как договаривались, — он назвал мне сумму.

Это одна из самых дорогих сделок в моей жизни, которая стоила мне не только денег, но и всевозможных моральных принципов.

— Будь на связи, если понадобится ещё что-то, — сказал Хэнк, прежде чем скрыться в приехавшем лифте.

Обойдя валяющийся на полу шприц, подхожу к Полин и переворачиваю её на спину, немного приподнимая.

— Господи, девочка моя, ты такая умница. Ты хочешь пройтись по квартире? К собаке пойти? Он на кухне. Иди, если хочешь.

Но моя маленькая принцесса лишь покачала головой.

— Будем с тобой учиться жить по-новому, моя красавица. Теперь у тебя нет выбора.

Глава 35. Я передумал.

Не обманул. Честно отработал каждый цент.

Не ходит. Да вовсе не стоит. Не может удержаться. Неуклюже падает прямо в мои объятия, которые приготовлены для неё в любое время суток.

Сегодня первая ночь, в которой глаза закрываются сами собой, не пугают кошмары, не изводит бессонница, не сжирают навязчивые мысли о том, что она может сделать вопреки моим требованиям.

Хочется спать, но наблюдать за ней, совершенно теперь другой, хочется ещё больше.

Сижу над ней какой час и охраняю, словно цербер. Только не знаю, от кого. От самого себя, наверное. Но ей уже от меня не спастись.

Уже привыкаю. После её обновлений в организме мне долго придётся сидеть с ней и с ней — всю оставшуюся жизнь.

Полин рисовала на постели невидимые рисунки, чётко выводя палец то в одну, то в другую сторону. Окно так и не зашторил. Пускай теперь смотрит на облака или звезды, зависимо от времени. Даже если захочет посмотреть на них снаружи — всё равно не сможет.

— Любимая, — устало произношу я, пока очищаю ей ножом яблоко от шкурки, — тебе ещё не хочется спать?

— Нет, — первое, что она сказала мне после ухода Хэнка.

Радуюсь её первому слову, словно озабоченный своим ребёнком папаша.

Кладу на тумбочку ножик вместе с отходами, почищенное яблоко разрезаю на несколько частей и закидываю в тарелку. Беру одну дольку. Подношу к её рту. Она отворачивает от меня, отмахивается рукой так, что эта несчастная долька вылетает у меня из рук.

— Ты будешь капризничать? Нам с твоими руками тоже что-то сделать? Давай, у нас ещё осталось немного, я тебе сам вколю, если будешь так вести себя, — прорычал я, вставая над ней.

— Ты пригласил этого доктора, чтобы он сделал это... — проговорила она, прижимая к себе одеяло с такой заботой и страхом, будто бы меня обнимает.

— Если и так, милая, то что с того? Что это меняет? Может, ты всё ещё грезишь желанием уйти от меня, развестись? — всерьёз поинтересовался я, на что она лишь раздражительно и беспокойно молчала. — Хочешь ты этого до сих пор или нет? Я не услышал.

— Да, хочу.

Хочешь, значит? Хорошо.

Обхватываю одной рукой её за грудь и поднимаю с кровати.

— Раз хочешь, то получай. Посмотрим, как ты воспользуешься этой возможностью, которую я тебе сейчас предоставлю, — говорю я, пока несу её в холл.

Ставлю её на ноги. Точнее, сажу на пол перед дверью, ведь ножки уже как несколько часов перестали выполнять функцию опоры и ходьбы.

— Пожалуйста, можешь идти. — Встаю впереди неё, опираясь о дверь. — Давай, зайка, я даже дверь тебе открою, чтобы ты не думала, что это шутка, — произношу, сразу же открывая двери нараспашку.

Полин смотрела на меня, словно перед ней предстал сам Дьявол в моём обличии.

Пусть боится меня. Тогда будет думать, прежде чем изъявлять свои идиотские желания, которым не суждено исполнится никогда.

— Я жду. Ну же, поднимайся и иди, пока есть шанс.

— Ты ведь знаешь, ты знаешь, что я не могу пойти, — вскрикнула Полин, держась на той самой грани, в которой она часто бывает — лёгких слёз и болезненной истерики.

— Тогда какого же хрена ты мне голову морочишь? Или думаешь, что я своими руками возьму тебя и отвезу обратно?

— Если бы ты хотел, чтобы всё было по-человечески...

— А я не хочу этого! — перебил её я и резко закрыл дверь, этот стук отдался небольшим эхом по всей квартире. — Значит, не нужен я тебе больше? Хочешь уйти от меня, да? И если я сейчас, скажем, закажу себе проституток и трахну на твоих глазах, ничего не почувствуешь? Совсем? Хочешь, я сделаю это? И буду целовать какую-то бл*дь так же, как целую тебя?

Сколько видел её слёзы, но каждый раз — как в первый. Самые истерические и сладкие, всегда навзрыд, но каждый раз по-особенному. Моя маленькая ненаглядная просто не может не возбуждать и окрылять. Когда она плачет, я хочу её в сотни тысяч раз сильнее. Когда она плачет, когда мой член в ней, я испытываю двойное удовольствие, — и физическое, и душевное.

— Что же ты за глупая девочка такая? Просто какого чёрта, милая? Я из тебя уже никчёмную калеку сделал, мать твою, а ты всё равно находишь способ довести меня.

Присаживаюсь рядом с ней на корточки, снимаю с неё платье. Аккуратно, как никогда раньше. Точно так же снимаю с неё трусики. Больше нет смысла рвать на ней одежду, показывая тем самым своё превосходство и власть над ней. Она сама будет это чувствовать каждый раз, когда, поднимаясь, будет находиться в моих руках. Она спокойно и покорно поднимает ручки, хоть и до сих пор прибывает в припадках.

— Ты либо будешь со мной, — чётко выговорил я, осторожно наваливаясь на неё и заставляя лечь полностью на пол, — либо я убью тебя, а за тобой и себя, потому что жить без тебя не смогу, поняла? И в итоге твоя непокорность лишит жизни двух людей, — заключил я, вытирая большим пальцем её мокрую щёку.

Раздвигаю безжизненно лежащие ноги. Раздеваюсь сам. Такое наслаждение — тереться о неё зная, что ты можешь войти в любой момент и как хочешь, можешь крутить её в своих руках — дёргаться не будет. Сплёвываю в руку и смазываю её проход в мой рай. Сразу же вхожу в неё, не в силах больше терпеть. Не до конца. Спустя столько ночей я так и не могу похвастаться, что смог полностью войти в неё. До самого конца. Настолько она узкая и маленькая. Даже детская, я бы сказал.

— О Боже, родная, как же хорошо и удобно, когда твои ножки не мешают нашему процессу, — восторгаюсь, раздвигая их ещё сильнее и шире, чтобы трахать её было ещё легче. — Надо было давно это сделать с тобой.

— Т-ты ведь говорил, что с-сегодня у нас н-ничего не будет...

— Я передумал.

Как же будоражит чувство, что я первый, кто завладел ею, и единственный, кому это позволено теперь и навсегда. Делаю толчок, после которого задерживаюсь в ней. Настолько глубоко, насколько могу. Полин смотрит на меня сквозь слёзы, ладони ложатся на груди.

— О господи, милая, да сколько можно? Ты всё ещё такая невинная. Сколько бы я уже ни трахал тебя, а ты до сих пор прикрываешь свои прелести. Зачем? Мы с тобой уже намного ближе, намного. Сейчас я в тебе. И так будет много-много раз. А скоро, совсем скоро ты подаришь мне первенца. Ты пройдёшь все стадии любви со мной. Ты не сможешь дышать без меня точно так же, как и я без тебя.

Снова начинаю двигаться в ней, медленно, но уверенно вперёд. Руки убирают её ладоши с груди, а мои губы прирастают к соску.

— Я заменю тебе всех родных, которых ты была лишена. Мать своих детей так не любит, как я люблю тебя. Я убью всех и каждого, кто будет нам с тобой мешать. Абсолютно всех. Даже если это будет наш с тобой ребёнок, выношенный тобой. Ты не сможешь находиться без меня больше одной минуты. Ты будешь кричать, вопить, молить, лишь бы я пришёл к тебе. Твоё тело и душа — будет жаждать меня, твоего главного мужчину. Будь у тебя мать или отец, я бы убил их, выкупил тебя, сделал всё, чтобы единственным нужным тебе человеком остался я. Никого больше.

Взгляд маленькой девочки становился таким осознанным и затуманенным, будто бы передо мной действительно слабоумный человек, не понимающий значения всех тех слов, что я пытаюсь донести до неё.

Последний раз целую её в губы. По-взрослому. Как, наверное, ещё никогда её не целовал. Кончаю, испускаю всю свою сперму в неё, пока её тельце содрогается и трясётся подо мной.

— Холодно, но всё, мы закончили, сейчас ты окажется в постели. В своей любимой постели со своим любимым мужем. Ты ведь любишь меня?

Глава 36. Ты бы была со мной без всего этого?