Анна Дубчак - Смертельный поцелуй

– Если быть точнее, то пытались…

– И как же это выглядело?

Илья Владимирович достал из кармана костюма смятый голубой конверт:

– Вот, я как чувствовал, что лучше его взять с собой… Принесли и оставили у секретарши.

– Кто принес, не знаете?

– С вахты. А кто с улицы принес – не видели.

Наталия достала из конверта письмо и прочитала: «Если хотите просмотреть кассету, приходите за ней сегодня в 18.00 на речной вокзал к парадной лестнице».

Текст был написан красным маркером – крупно, печатными буквами. И, естественно, без подписи.

– Вы не догадываетесь, кто бы это мог быть?

– Понятия не имею. Все бухгалтерские документы у меня в полном порядке. В семье тоже все в норме… Я хотел сказать: было в норме.

– Когда вам принесли этот конверт?

– Первого марта. Я хорошо запомнил, потому что у меня был очень тяжелый день. Словом, я не пошел…

– Испугались?

– Нет, мне нечего бояться. Не пошел, и все.

– Скажите, Илья Владимирович, – Наталия теперь уже из принципа решила называть его по имени и отчеству, чтобы держать в напряжении до самого конца разговора, – а что было бы, если бы Анжелика узнала о том, что у вас есть, к примеру, любовница?

– Развод, – сразу, не думая, ответил Бартоломей. – Она бы выставила меня из дому, как паршивого пса. Она могла простить многое, но только не это… Спросите у кого хотите, я большую часть своего свободного времени проводил дома. На нас даже друзья обижались, когда мы не приходили к ним на юбилеи и званые вечеринки…

– А Света часто уходила из дому?

– Довольно часто, но ночевала всегда дома…

– Ваша жена не пользовалась снотворным? Ее не мучила бессонница?

– Иногда принимала фенобарбитал… Но вообще-то она была здоровой женщиной… А в последнее время так следила за здоровьем, что стала дистрибьютером сразу нескольких фармакологических или косметических фирм…

– А кто она по образованию?

– Биолог. Но почти не работала…

– Даже до встречи с вами?

– Да, представьте, даже до встречи со мной. Она жила с мужчиной, который содержал ее…

– Тогда последний вопрос (во всяком случае на сегодня): когда мне можно будет прийти к вам домой и посмотреть комнаты, в которых жили Анжелика и Светлана? Мне кажется, что в их вещах, бумагах, шкафах должно быть что-то, что поможет мне точнее определить мотив…

– Я что-то не понимаю… Разве вы будете искать традиционными методами? Как милиция?

– Не только. Видите ли, мне желательно подержать в руках что-то такое, что имеет отношение к преступлению… Хотя это не обязательное условие. Зачастую бывает так, что я просто вижу, и все… Это невозможно объяснить…

– Тогда давайте сегодня вечером. В шесть. Если вам удобно, я мог бы сам заехать за вами. Адрес у меня имеется.

– Прекрасно. Значит, договорились: сегодня в шесть. И еще, запишите мне, пожалуйста, в блокнот все ваши координаты, а также телефоны Светиных подруг, приятельниц вашей супруги… Надеюсь, фотографии Анжелики и Светланы вы принесли?

– Разумеется. Вот они.

– И еще: не могли бы вы отдать мне тот голубой конверт?

– Возьмите. Я же говорю, мне нечего бояться… Как вы понимаете, я буду вам только благодарен, если вы сможете найти этого негодяя…

Едва они закончили беседовать, как тут же заявилась Сара. Было такое ощущение, словно она все подслушала – настолько вовремя вернулась из магазина.

– Купила кофе? – спросила Наталия, поднимаясь с кресла и направляясь в прихожую, где уже одевался Илья Владимирович.

– Какой кофе, Наташа, о чем ты? Вы что, хотели кофе?

И Наталия поняла, что ни за каким кофе Сара не уходила. Неужели она стояла под дверью и слушала? Это на нее не походило.

Вдруг Бартоломей, спохватившись, взял Наталию под локоть, отвел в сторону, к двери, и зашептал в самое ухо:

– Вот черт, я совсем забыл про аванс… Здесь две тысячи, держите. – И он незаметно сунул ей в руку свернутые в трубочку купюры. Наталия, улыбнувшись, взяла их двумя пальцами и положила в карман своего пальто.

Сара, стоявшая неподалеку, наверняка видела все это или, во всяком случае, догадалась.

Когда Бартоломей ушел и Наталия осталась с Сарой наедине, то услышала:

– Я решила удвоить ставку. Все-таки ты стала почти профессионалкой, к тому же – инфляция… Как ты думаешь, я правильно сделала?

– Думаю, что да… Тебе твои комиссионные прямо сейчас отдать или всю сумму по окончании дела?

– Разумеется, по окончании…

– Но не забывай: если я не найду убийцу, то есть не выполню задания, то мне, возможно, придется возвращать и аванс…

– Понимаю… И все равно: по окончании дела. Я верю в тебя, в успех, в удачу… Кстати, ты же узнала об убийстве вчера, не так ли? Вот я и хочу у тебя спросить: а ты не пробовала уже посмотреть?

– Пробовала, конечно. Хотя и с опозданием… Знаешь, Сара, со мной стали происходить такие странные вещи… Во-первых, я творю Бог знает что…

– Ты всегда была такая, просто не замечала.

– Не перебивай. Во-вторых, я заметила в себе некоторую особенность. Понимаешь, мне интереснее самой, самыми обычными средствами искать или расследовать… Словом, работать. Шевелить мозгами.

– А ты думаешь, что не шевелила ими до сих пор? Да покажи мне всю ту чертовню, которая тебе мерещится, я буду год расшифровывать, да так и не расшифрую. У тебя два мозга, лично я так считаю… Один – реалистический, при помощи которого ты дурачишь своего Логинова и делаешь деньги, а второй – так сказать, абстрактный, при помощи которого ты находишь невидимые связи между преступлениями и твоей личностью. Я вот что думаю, Наталия, а что, если в тебе живет какой-нибудь дух преступлений? Или нет… Что-то я не то говорю… А не может ли быть так, что дух преступления (то есть свойственное каждому нормальному человеку желание убить и навредить, а оно имеется у каждого, в этом я нисколько не сомневаюсь) именно в тебе сконцентрировался в большей мере?

– Сара, мне пора. Труба зовет. В данном случае мне не терпится зайти в магазин и потратить хотя бы часть денег… даже если мне придется их возвращать.

– Интересно, и как же ты тогда будешь их возвращать, если намерена потратить часть уже сейчас?

– Я запишу эту сумму в расходы. Куплю чипсов с беконом и пару банок фанты. Или нет, лучше большую коробку конфет, приеду домой и съем ее вместе с Соней…

– Я обратила внимание на то, что вы сней перешли на «ты». Это было обязательно?

– Думаю, так просто удобнее, а кроме того, это мое личное дело. Если хочешь поучить меня жить, то сначала помоги материально.

– По-моему, я только этим и занимаюсь…

– Кстати, Сара, как твои дела на любовном фронте?

– На западном фронте, как, впрочем, и на восточном, без перемен.

– И что это значит?

– А это значит то, что ко мне после восьми вечера лучше не заходить, все равно не открою.

– Он молодой?

– Нет. С молодыми я боюсь, вдруг захотят убить, как твой бывший приятель Раф…

– А как тебе Илья Бартоломей? По-моему, хорош…

– Да, он хорош, да только мне что-то не хочется быть удушенной в туалете… Чувствую, что эти два убийства как-то косвенно связаны с ним самим. Надо бы послать своих ребят узнать, все ли чисто в его грязной бухгалтерии.

– Ты имеешь в виду своих бритоголовых аудиторов?

– А хоть бы и так. Слушай, как ловко ты меня провела… Ведь ты так и не сказала, что увидела…

– Да потому что рассказывать нечего. Видела мужчину. Брюнета. Высокого и довольно красивого. В черном костюме. Он укладывал гелем волосы, а потом вскарабкался на подоконник и сиганул с девятого этажа. Вот и думай, что к чему… Согласись, мне трудно позавидовать… Пожалуй, найду этого расчленителя и уеду в Берлин. Ты будешь меня навещать?

– Непременно. Я и Майе напишу, она тоже к тебе приедет… Если только, конечно, не пошла в армию. Знаешь, никогда бы не подумала, что моя сестра станет такой жесткой и принципиальной. «Я, – говорит, – хочу навести порядок в Израиле». И это моя хрупкая и нежная Маечка. Ты вот можешь представить ее в военной форме и с автоматом на груди?

– Я твою Майю могу представить даже верхом на слоне. По-моему, она просто с жиру бесится. Вот выйдет замуж и успокоится.

Подъезжая к своему дому, она заметила стоящего на перекрестке Олега. В тонкой меховой куртке и синих джинсах он смотрелся совсем как мальчик. Наталия притормозила рядом:

– Привет. Хочешь прокатиться? – Олег от удивления чуть не выронил папку с бумагами, которую держал в руках.

– Это ты? Ничего себе… – Он сел рядом с ней и огляделся. – Вот это машинка! Красный «Форд»… Да еще, кажется, последней модели.

– Предпоследней, если честно.

– И вот на этой игрушке ты возишь своих детей?

– Каких еще детей?

– Ты же сама вчера сказала, что у тебя муж и дети.

– Да? Ну, значит, так оно и есть. Тебя куда отвезти?

– Да хоть куда.

– Тогда составь мне компанию. Только я предварительно позвоню, хорошо? Ты не знаешь, где тут поблизости таксофон?

Она позвонила Василию Романову:

– Вася, это Наташа Орехова. Ты узнал фамилию и место работы врача-гинеколога?… Помнишь, мы вчера говорили?

– Помню, конечно. Я ему звонил и договорился, что он и тебя заодно прооперирует… Почти бесплатно… За бутерброд.

– Думаю, что у врача такого профиля есть деньги не только на бутерброд, но и на ужин в приличном ресторане. Диктуй, я записываю… – Она достала блокнот и ручку. – Францев Лев Иосифович? Понятно. Вторая городская больница, родильное отделение… Спасибо. Будет время – заеду.

Она вернулась в машину, чувствуя на себе восхищенный взгляд Олега.

– Ты случаем не влюбился? – спросила Наталия, заранее зная, что ничего, кроме смущения, от него не добьется. Вот лет через десять этот мальчик уже будет знать, как вести себя с такими девушками, как она. Апока ему остается лишь одно – конфузиться, робеть и мечтать. Ничего не поделаешь: такой возраст. Двадцать лет. И все же он был необычайно свеж и мил, этот мальчик. Но никаких сексуальных чувств почему-то не вызывал. Быть может, у него была слишком уж нежная, почти детская, кожа и розовые (хотя и выбритые) щеки? Над такими «молочными» юношами приятно поиздеваться всласть, помучить, посмеяться… Но не больше. И они же, такие вот нежные и нежнощекие, потом будут мстить, отыгрываясь на невинных девушках. Таков закон природы.

Наталия вспомнила Жестянщика. Ему было много лет. И вдруг поняла, почему ей понравился Олег. Глаза. Веки. Да, безусловно, было в нем что-то такое, что напоминало ей Валентина. Возможно, что Валентин в двадцать лет выглядел так же, как и Олег. Аесли так, то хотела бы она с ним и встретиться через двадцать с лишним лет…

– Ты о чем-то думаешь? – осторожно спросил молодой человек, глядя, как лихо она ведет машину.

– Что? – Наталия была рассеянна и задумчива. – Что ты сказал?

– Да нет, ничего… Мы куда едем-то?

– В больницу по важному делу. Кстати, как там, в библиотеке? Страсти поутихли?

– Ничуть… Сегодня приезжали из милиции и расспрашивали уборщицу, Александру Ивановну…

– Правильно. Давно пора было ее допросить. Неужели она ничего не видела и не слышала? Все-таки трупы-то нашли в ее шкафу…

– А как она могла что-тo заметить, если ее не было? Она же приходит убираться к восьми утра.

– К восьми? Так я и думала… А что еще новенького?

– Искали их вещи. Приезжал Бартоломей… Я так понял, что даже не он сам приезжал, а его специально привезли в библиотеку, чтобы он описал, как выглядела одежда жены и дочери.

– Ну и что он рассказал?

– Рассказал…

– И ты запомнил?

– Да у нас теперь все знают, что и мать, и дочь были в светлых кашемировых пальто, только у дочери оно было с капюшоном, а у матери – с английским воротником. Еще были шарфы, вернее, шелковые итальянские косынки желтого и розового цвета.

– Да ты ценный кадр, оказывается…

– Ничего ценного. Ты сама могла убедиться в этом вчера… Мне ужасно стыдно, между прочим…

– Послушай, а хочешь, я иногда буду привлекать тебя к своей работе?

– Хочу… Только, насколько я понимаю, ты домохозяйка…

– Почти. Но только хозяйством я как раз и не занимаюсь. У меня есть чудесная домработница, которая за сходную цену прибирается в моей берлоге и готовит мне и моему другу еду.

– То друг, то муж… Что-то я запутался.

– А тебе вовсе и не обязательно все обо мне знать. Если хочешь, я возьму тебя к себе на работу. Платить буду хорошо, а работу придется выполнять самую разную. Если ты человек гордый, то лучше делай ксерокопии, я сразу предупреждаю… Возможно, придется выполнять несколько унизительную для тебя работу… Или приятную… Предположим, сходить со мной в ресторан и разыграть из себя влюбленного в меня парня. Да мало ли что…

– Темными делишками занимаешься?