Я мог лежать ночью рядом с Целести, уставясь на точку в углу потолка, где дешёвая краска начала облупляться, вспоминая всё, что Руби сказала мне за день и ища что-нибудь, по поводу чего можно расстроиться. Я был настолько захлёстнут тьмой, с которой не встречался никогда раньше, так потерян, что прошли году прежде чем я смог просто назвать своё тогдашнее чувство.

После того дня на Ярмарке Возрождения я начал полностью игнорировать Руби и, когда она заходила в комнату, я делал вид, что её не существует. По мере того, как наши с ней отношения распадались, её отношения с Ньютоном расцветали. Это расстраивало меня ещё сильнее и я становился ещё отчуждённее. Это превратилось в порочный круг: развитие её отношений с Ньютоном побуждало меня отодвинуться дальше, в результате чего она сильнее вкладывалась в отношения с ним. Я не мог прекратить искать что-нибудь, по поводу чего можно было бы вступить с ней в конфликт: «Смотри! Видишь, как ты ужасно поступила? Как ты могла меня так обидеть?»

У неуверенности есть одна ужасная особенность: она делает нас наихудшими версиями нас самих. Она превращает нас в жестокие карикатуры на всё лучшее, что в нас есть. Она уничтожает сочувствие. Заставляет забыть то, что нас связывает ничто иное, как любовь.

Во время распада моих отношений с Руби, Целести поддерживала меня настолько, насколько могла. Но я не мог отделаться от ощущения, что она была отчасти рада тому, что всё разваливается с таким грохотом. Она утешала меня, хотя, возможно, мне куда больше было нужно, чтоб она (или кто-нибудь другой) сказала: «Франклин, ты жопа. Эта дерьмовая игра в холодно-горячо гарантированно оттолкнёт и святую.»

Но этого-то она и не сказала. Она держала меня за руку и убеждала в том, что я был чист словом и делом, а Руби была виновата передо мной куда сильнее, чем я перед ней. И я становился всё более угрюмым и злопамятным.

Руби заговорила о переезде от нас. Я создал для неё враждебное окружение и она, будучи вполне разумным человеком с головой на плечах, не хотела в этом участвовать. Однажды вечером, она сказала нам: «Я переезжаю. Я предупреждаю вас за месяц, так как знаю, что вы рассчитываете на меня при оплате счетов.»

Это ощущалось как удар под-дых. Я с трудом мог дышать. Я думал: «Как она может сделать такое со мной?» Вовсе не «Я плохо относился к ней, конечно она хочет уехать» и не «Я не говорю с ней о своих чувствах и ожиданиях, что я ожидал?», но «Как она может сделать такое со мной?» Удивительным образом, часто именно те люди, которые ведут себя в отношениях наиболее разрушительным образом, в наибольшей степени чувствуют себя жертвами. Боль, смешанная с ожиданиями, превращается в ядовитое зелье.

Я сделал встречное предложение: «Уезжай сейчас, тебе не придётся платить за аренду в следующем месяце». Больше всего на свете я хотел, чтобы она осталась, разумеется, единственное, что я мог сделать, так это предложить ей уехать.

Все эти годы я ничуть не сомневаюсь, что Руби любила меня. Я вижу это по тому, как она снова и снова тянулась ко мне, даже если я отворачивался от неё, как в прямом так и в переносном смысле. Я вижу это по тому, как даже после переезда она пыталась спасти нашу дружбу. Я слышал это в том, как она плакала, когда я сказал, что все наши проблемы, вся боль и неустроенность, были её виной.

Для того, чтоб отделаться от такой сильной любви потребовалось удивительно много труда. Любовь упорна. Она может расти на самой неприветливой почве. Любовь в чём-то похожа на одуванчик — уничтожить корни трудно. Но мне это удалось.

Руби упаковала свои вещи в гору коробок. Чердак и мебель были разобраны. Я помог ей загрузить всё это в машину и смотрел, как она уехала. Она переехала к нашей подруге по колледжу, которая видела все взлёты и падения наших отношений (и, удивительным образом, всё ещё относилась ко мне хорошо).

Отношения между Руби и Ньютоном стали прочнее. Вскоре мы с ним перестали разговаривать, являясь прекрасным примером того, как творчески применённый плохой образ действий может разрушить больше одной дружбы за один раз.

Три наихудших момента моей жизни случились в машинах.

Спустя полжизни, я всё ещё ярко помню последний раз, когда я видел Руби. Мы ужасно поругались по телефону. Я сказал ей, что хочу больше никогда с ней не разговаривать. Конечно, это не было правдой. Я очень хотел говорить с ней. Я хотел вернуть те отношения, которые у нас были, те, что дотла сгорели в огне моей неуверенности. Я хотел, чтоб она видела и понимала меня. Я так сильно хотел, чтоб боль ушла, что не замечал, что сам её создаю. Я думал, что всё это значит, что я хочу, чтоб она ушла навсегда. Когнитивный диссонанс между ужасно сильным желанием её любви и тем, что я считал её виноватой во всём, разрывал меня на части. Так что я сказал, что хочу больше никогда с ней не разговаривать и повесил трубку.

Руби приехала в Тампу, чтоб сделать последнюю попытку вытащить из катастрофы хотя бы какую-то часть дружбы. Был конец лета и в лучших традициях Юго-западной Флориды дождь весь день то стихал, то начинался вновь. После того, как Руби съехала от на, я превратил её бывшую спальню в офис. В квартире не осталось никаких следов того, что она когда-то жила тут. Она не хотела говорить со мной в этом месте, которое когда-то было её домом, но стало совершенно безжизненным, так что мы сели в её машине, а дождь всё шёл, а по ветровому стеклу текли потоки воды.

Она сказала, что очень любит меня. Я сказал, что не верю ей. Она уехала.

Я чувствовал пустоту.

Во время всего этого, Целести была полностью на моей стороне, без вопросов соглашаясь с моей интерпретацией происходящего.

Одной из самых больших странностей в завершении наших отношений было то, как твёрдо я верил, невозможность такого исхода. Я верил, по настоящему верил в том, что если я смогу показать Руби насколько я расстроен, как мне больно, она признает свою вину, извинится за все свои ошибки, в которых я был уверен и перестанет делать всё то неправильно, что, как мне казалось, она делала. Я уверил себя в том, что вся вина лежит на ней. Если бы я смог просто показать ей это, всё было бы хорошо.

Моя боль была настоящей. Просто это не была её вина. Это был второй трудный урок: иногда ответственность за наши страдания лежит не снаружи, а изнутри. Неуверенность как подлый ублюдок разрывает нас на части, нашёптывая нам в ухо: «Видишь, как обошёлся с тобой этот человек?»

Моё сердце было наполнено пламенем и разрушением. Я бушевал в плену у своей собственной неуверенности. И вот, она ушла. Я проснулся на следующей день, моё сердце было разбито и ничего нельзя было сделать.

Руби была не последней, кто пострадал от моего несовершенства и от недостатков наших отношений с Целести.

После того, как Руби переехала, мы с Целести столкнулись с финансовыми сложностями. Переезд пришёлся на катастрофическое время. Я как раз потерял работу. Муж и жена, владельцы предпечатного бюро, в котором я работал, однажды решили обратить всё в наличные. Они перестали платить поставщикам и приостановили все прочие платежи. В пятницу вечером, после того, как все ушли, они забрали из офиса всё, что можно было обратить в деньги, опустошили банковские счета и исчезли.

На следующее утро я пришёл на работу и обнаружил, что мой ключ не подходит к замку. В помещении был ужасный беспорядок, мебель была перевёрнута, компьютеры и оборудование исчезли. Все рабочие папки были выброшены в мусорный контейнер позади здания. Я провёл несколько дней, копаясь в контейнере и отыскивая в нём принадлежащие клиентам фотографии и прозрачки, собирая в папки наполовину сделанные работы и возвращая их владельцам. Собственник офиса нанял частого сыщика, который проследил их до курорта в Мексике, где они расспрашивали о возможности покупки собственности у моря. Больше о них никто никогда не слышал.

Надеясь с пользой использовать контакты, появившиеся у меня за время работы, я начал собственный бизнес консультирования в области компьютеров. Целести работала менеджером в сети аптек, но новый региональный начальник сказал, что женщинам в руководстве места быть не может и у неё есть выбор — вернуться в продавцы или быть уволенной. Она выбрала последнее и решила начать новую карьеру, вернуться к учёбе и стать ассистентом дантиста. Обучение было дорогим и её ускоренная программа с большой нагрузкой означала, что она не может одновременно учиться и работать. Так что я зарабатывал за двоих, выполняя всю работу в области консультирования, компьютерных сетей, дизайна и рекламы, которую только мог получить. Интернет ещё не стал частью обычной жизни людей, я не мог позволить себе объявление на Жёлтых Страницах, так что почти вся моя реклама заключалась в слухах. Финансовые сложности подвергли наши отношения с Целести огромному стрессу. Мы были печальны и почти постоянно спорили о деньгах.

7

В самом начале 90-х, через несколько месяцев после как наши дороги с Руби разошлись, мир вокруг нас с Целести стал меняться. Мои контакты в предпечатном деле окупились и я получил работу в большом, высококлассном бюро подготовки графики. Я полюбил это место. Они платили мне за то, что я игрался с чудесным и весьма дорогостоящим оборудованием: барабанными сканерами почти трёхметровой длины, устройства фотовывода, печатающие изображения на огромных рулонах фотоплёнки. Я работал с широко известными и влиятельными клиентами из рекламной и печатной индустрии. Мои работы превращались в постеры в Нью-Йоркском метро и обложки общенациональных журналов.

Целести получила сертификат ассистента дантиста и почти сразу же получила хорошо оплачиваемую работу. Она любила её и получалось у неё отлично.

Мы переехали из квартиры, в которой жили с Руби, в новую квартиру в районе университета. Несколько наших друзей жили в том же комплексе. Гай, мой друг по Новому Колледжу, отличавшийся неортодоксальными вкусами в области выпивки, получил свою степень бакалавра. Он со своей собакой переехал в Тампу и поселился квартире, отделённой от нашей всего лишь парковкой.

Мы приобретали новых друзей не теряя времени и вскоре начали устраивать вечеринки на новом месте. Одна из них, получившая особенно дурную славу, представляла собой почти сорок человек, сидящих плечом к плечу, выпивающих и болтающих. Кто-то нашёл пятифунтовую упаковку резиновых колец. (Я до сих пор не имею ни малейшего представления откуда она взялась.) За этим последовала Великая Резиночная Война юго-восточной Флориды. Воздух заполнился летящими резиновыми кольцами и из одного конца квартиры было не видно другого. Окна были открыты, так что ещё несколько недель земля под каждым из них была покрыта причудливым слоем резиновых колечек.

Однажды я, просто для забавы, зашёл в магазин фотоаппаратов. Увидев на витрине бывшую в употреблении плёночную зеркалку Canon, я купил её. Начав фотографировать друзей, я обнаружил в себе любовь к фотографии. Гай нашёл на какой-то распродаже старый увеличитель, и мы установили его в ванной комнате. Я стал очень увлечённым фотолюбителем и проводил выходные фотографируя, а поздними вечерами сидел в импровизированной тёмной комнате, окружённый кюветами с растворами и множеством сохнущих отпечатков, свисающих с приделанных к стенам лесок. Лучшие из этих фотографий пополняли постоянно меняющийся коллаж в жилой комнате.

Я возродил свою BBS, на этот раз на устаревшем компьютере Amiga, который, несмотря на свой возраст, подходил для этой задачи куда лучше, чем RadioShack, на котором она работала раньше. Я начал общаться с людьми, связанными с BBS в Тампе. Так я познакомился с Беллой.

Во времена моего детства в Венанго, мы каждый день проезжали по дороге в школу мимо маленькой церкви. Перед ней всегда была какая-нибудь надпись, менявшаяся раз в неделю. Какое-нибудь духовное послание, сложенное из больших чёрных пластиковых букв. Однажды плакат гласил: «Твоя жизнь либо сияет светом, либо отбрасывает тень».

Я помню, как эта надпись заставила меня почесать затылок. Мне, даже школьнику казалось, что в этой мысли есть что-то неправильное, но я не мог указать — что именно.

Отношения с Беллой наконец показали мне, что именно было неправильно в той надписи перед церковью.

Белла держала собственную BBS на компьютере, стоявшем под столом в её квартире. Мы сначала переписывались, потом встретились лично на встрече местных сисопов. Она оказалась тихой темноволосой женщиной с острым и весьма неординарным умом.

Я упомянул о своей страсти к фотографии. Она предложила себя в качестве модели. Однажды в выходной, мы гуляли по незастроенной территории позади университета, выискивая интересные места для фотографирования. Я обнаружил, что Белла очаровательна: умна, обаятельна и склонна к флирту. Как это часто бывает, в результате наш разговор обратился к теме секса и отношений. К своему удивлению, я обнаружил, что она не моногамна.

Мы говорили о том, что это значило для каждого из нас: договорённости между мной и Целести, разнообразные ограничения, в рамках которых было позволено существовать моим остальным отношениям.