А вопросы продолжались. «У меня есть вопрос», — сказала она однажды вечером. «Ты говоришь, что любишь, что в твоей жизни есть другие люди. Но почему ты не придаёшь значения их стремлениям?»

Я почесал в затылке. На первый взгляд, вопрос казался абсурдным. Разумеется, я придаю значения стремлениям моих любимых, их праву жить свои собственные жизни! Я спросил:

— Что ты имеешь в виду? Я не хочу контролировать своих партнёрш. Я не хочу, чтоб они были моей собственностью. Как я могу не ценить их стремлений? Они могут делать всё, что хотят!

— Они могут делать всё, что хотят, кроме как любить тебя так, как они хотят этого. Разве это не самое главное?

Она была права. К этому за время отношений с Амбер мне следовало привыкнуть. В вопросах эмоциональной мудрости она часто была права. Я никогда не замечал, что Целести не ценит моих стремлений (или, возможно, не доверяет им). Я не замечал, как соглашаясь на все эти ограничения не пригласив за стол переговоров никого из моих любимых, я договариваюсь о действиях других людей без их влияния и согласия, что демонстрирует, как я не придаю значения их стремлениям.

Это не значит, что наши отношения целиком состояли из того, что Амбер тыкала в стены моих предубеждений и ломала их. Даже в начале мы не только обсуждали природу связывающих нас любовных отношений. Мы провели множество пятничных и субботних ночей танцуя до утра в местном клубе, называвшимся Замок. У нас были сходные вкусы в музыке, и я стал регулярно танцевать впервые с тех пор как я покинул колледж. Я заново открыл в себе радость от танцев.

Марианна и Амбер впервые встретились в середине декабря. Они сразу приглянулись друг другу, и вскоре Марианна присоединилась к нашим экскурсиям в Замок. В один особенно запоминающийся вечер, мы трое пошли танцевать вместе, все одетые в чёрное с ног до головы. На нас с Амбер были надеты ошейники и Марианна держала нас на поводках. Непросто заставить людей оборачиваться на вас в готическом клубе, но нам это удалось.

Примерно за наделю до Рождества, Амбер провела ночь в нашей гостевой комнате. В соответствии с договорённостью, я спал с Целести, а когда она встала, переместился в гостевую комнату. Тем же утром, задолго до того, как мы снова встали, к нам пришла Марианна и заползла к нам в постель, в то время как Целести готовила завтрак. Мы обнаружили, что душ в лаборатории/ванной на втором этаже достаточно велик, чтоб вместить нас троих, хотя и едва-едва. Мы провели чудесное, эротичное время, стиснутые вместе под струями горячей воды. Позже, Целести добродушно прервала нас при помощи тостов и поджареного бекона.

Все мы четверо: Целести, Марианна, Амбер и я достигли точки равновесия. Отзвуки вето всё ещё звучали в наших с Целести отношениях, но они уже затихали. Я начал убеждать себя, что наложение вето на Элейн было отклонением. Я не понимал, почему она это сделала и мне было по-прежнему больно, но начал прощать её

В январе 2003-го я совершил свою ежегодную поездку на MacWorld. Целести работала в новой стоматологической лечебнице и не могла взять отпуск, чтоб поехать со мной. Однако, Амбер работала в интернет-провайдере, что означало, что она могла работать из любого места, где можно было найти подключение к сети. Она предложила мне провести эту неделю в Сан-Франциско со мной.

Мы поселились в маленьком отеле в европейском стиле всего в двух минутах ходьбы от места выставочного центра. Комнаты в нём лишь немного превышали размером размещённые в них кровати, а ванные комнаты отсутствовали, вместо них в каждом холле были общие душевые. Такое размещение было очень уютным, кто-то даже сказал бы — тесным. Но оно было совершенно прекрасным.

Проведённое нам вместе в Сан-Франциско время было чудесным. Амбер всё сильнее и сильнее впечатляла меня тем, с какой полнотой и изобилием она вкладывалась во всё, что делала. Дни мы проводили на конференции, а по вечерам исследовали город. Однажды днём на Маркет-Стрит мы увидели на тротуаре проповедника, держащего огромный плакат: «Нет незаконному сексу». Он оборонялся от грехов «промискуитета, полигамии, презервативов и порнографии». Я сфотографировал его, насвистывая старую песенку из Улицы Сезам: «Одна из этих штук не похожа на другие». Амбер усмехнулась и мы пошли дальше.

Как-то вечером мы шли вдоль пляжа. Мы обнаружили крохотный музей старых компьютерных игр, прямо рядом с руинами бассейна Сутро. Когда мы вошли туда, я с ликованием увидел старую игру Звёздные Войны для компьютеров Atari — я любил её со школьных дней. Я опустил в автомат четвертак. Время не слишком милосердно к игровым навыкам. Ребёнком я мог набрать три миллиона очков с одного четвертака, но теперь — увы. После того, как я убедился в том, что мои славные дни миновали, мы гуляли вокруг развалин, рассматривая сложную систему каналов, по которым вода когда-то попадала в здания и выходила из них. На закате перед нами оказался впечатляющий вид на линию горизонта.

Это была трансформация. В тот момент мы доверяли друг другу интуитивно и безоговорочно. Всё казалось возможным. Любить Амбер было совершенно естественным. Она бросила мне вызов, вынуждая жить сознательно. Её мягкие вопросы, её сочувствие и энтузиазм, всё это вдохновляло мнея стать самой лучшей версией себя.

Конференция закончилась. Мы сели в самолёт, вылетающий обратно во Флориду. Когда вы садитесь в самолёт, вам говорят, что карточка с правилами безопасности находится в кармане сиденья перед вами. В том полёте из Сан-Франциско они забыли предупредить нас о том, что там может также оказаться целая совершенно новая жизнь.

Заглянув в карман сиденья, Амбер нашла в нём книгу, забытую предыдущим пассажиром. Она называлась Каталог будущего и состояла из статей о новейших технологиях в самых разных областях: нанотехнологии, продление жизни, энергетика, генетика. Она читала её, пока мы летели домой. Эта книга воспламенила в ней жадность к знанию о науке и технологии. Где-то далеко-далеко бабочка взмахнула крыльями и изменила будущее.

Приземлившись в Тампе, мы сразу почувствовали как все ограничения, вытекающие из моих договорённостей с Целести, навалились на нас всей своей тяжестью. Противоречие между отношениями, которых мы оба хотели и отношениями, которые нам было позволено иметь, буквально разрывало Амбер на части. Разрывало нас обоих.

Масштаб дисбаланса власти между Целести и Амбер с особенной остротой проявился в тот момент, когда однажды ночью я проснулся от ужасной боли в нижней части спины. Она становилась всё хуже и хуже, пока не стала такой сильной, что я мог только лежать свернувшись на полу содрогаясь и стеная. Целести вызвала скорую, которая доставила меня в больницу.

Оказалось, что это камни в почках. Врач сказал, что с этим мало что можно поделать, кроме обезболивающих и покоя, пока они не пройдут. На несколько дней я стал совершенно беспомощен. Амбер хотела помочь ухаживать за мной. Но Целести не допустила этого. Она сказала: «Нет и никогда! Я его жена. Ухаживать за ним — моё дело.» Посягательство на её территорию было неприемлемым. В споре о том, кто будет за мной ухаживать, мои потребности каким-то образом оказались отброшенными в сторону. Однобокость нашей иерархии стала видна со всей ясностью.

Мы были не единственными, кто играл в полиаморию таким способом, достойным Мюнхаузена. В местном полиаморном сообществе было ещё несколько человек, у которых были похожие правила, чёткие границы того, кому разрешается ухаживать за больным или травмированным человеком, а кому нет. Как и правила вводящие право вето, они казались мне разумными и логичными, до тех пор, пока я не столкнулся в реальности с их последствиями.

Когда здоровые люди обсуждают что произойдёт, если кто-то заболеет, легко настолько запутаться в ожиданиях и ролях, что оказывается забытым самое важное: потребности заболевшего. Мои камни в почках не имели никакого отношения ни к Целести, ни к Амбер. Когда Целести зарезервировала за собой и только за собой право ухаживать за мной, это не было проявлением любви, потому, что мои потребности не были учтены. Теперь, когда я оглядываюсь назад, кажется очевидным, что когда кто-то болен или травмирован, его потребности — самые важные. В кризисные времена полиамория должна быть спасением, а не проблемой, с которой приходится справляться. Если её правильно готовить, она даёт большие возможности для поддержки, когда возникает такая необходимость.

В результате камни-таки вышли. Они выглядели похожими на кусочки гравия, полдюжины маленьких серых крупинок, чуть меньших чем шарики для пневматики. Я был удивлён тем, как что-то такое маленькое могло вызвать такую боль.

Когда я поднялся и снова стал способен к передвижению, ко мне пришла Амбер и сказала:

— Я не чувствую себя уверенно, деля пространство с Целести. Впредь я не хочу проводить ночи в твоём доме.

— Хорошо, — ответил я, смущённый и задетый. Я не понимал, почему она чувствует себя неуверенно, но я также не хотел прости её делать что-либо, чего она не хочет. Так что я просто принял её решение.

В июне 2003-го Амбер переехала обратно в Орландо, полагая, так же как и Белла, что расстояние сделает ограничения более приемлемыми. Ей казалось, что живя в двух часах пути от меня, ей будет проще принять тот факт, что ей нельзя полноценно делить свою жизнь с моей.

У нас с Амбер постепенно вырабатывалась привычка к близости, в то время как Целести всё яростнее и яростнее защищала свою роль в моей жизни. Когда Амбер объявила о своём переезде, Целести глубоко и с облегчением вздохнула.

Я помогал Амбер упаковаться и переехать в Орландо. Я пытался убедить себя в том, что всё так и должно быть, но в глубине души мне было всё сложнее понять, что хорошего в том, чтоб увозить любимых людей подальше от себя. К тому моменту мне стало уже почти привычно, что люди уезжают из города, потому что они больше не могут выносить соседства со мной. В моих мыслях сгущались неясные тени. Я не понимал толком, что они означают, но было ясно, что происходит нечто неправильное.

Мне всё ещё не хватало слов, чтобы понять — что именно. Я всё ещё был захвачен парадигмой, говорящей о том, что есть одни «настоящие» отношения, окружённые несколькими «внешними» отношениями, которым запрещён доступ во «внутреннее святилище». И да, несмотря на растущий дискомфорт я всё ещё не мог увидеть другой способ поддерживать множественные отношения.

После того, как Амбер покинула Тампу, я стал замечать изменения в полиамурном сообществе. Возможно, они происходили только в моём собственном восприятии — я начал ставить под вопрос идеи, которых придерживался годами, так что могла сработать склонность к подтверждению своей точки зрения, но это также могло быть настоящее изменение мнений.

В давние дни мы все были первопроходцами, пытающимися проложить новый путь в ненаселённом бездорожье. Мы знали, что религиозная полигамия (точнее, полигиния) не годится. Мы понимали, что хотим не того же, чего вроде бы хотят свингеры: эмоциональная моногамия плюс секс для развлечения. Мы искали способы иметь более одних устоявшихся любовных отношений, но у нас было мало примеров и мы ещё не выработали моделей устойчивых отношений такого рода.

Практически всё, написанное о полиамории в те давние дни фокусировалось на одной модели: одни настоящие отношения плюс ещё отношения. Если дополнительные отношения угрожали стать слишком близкими, считалось, что дополнительному партнёру надо найти себе собственного основного партнёра. Сейчас это очевидно, однако тогда мы не замечали, что это означает отношение к людям, как к заменимым объектам. (Ты хочешь более близких отношений с Бобом? Вместо этого, сойдись со Стивом! Стив заменит тебе Боба!) Мы приглашали людей в свои сердца, но не дальше прихожей.

Но к 2003-ему году всё больше и больше людей начали подобно Амбер задавать сложные вопросы. Что значит любить кого-то, если действует условие «имеются дополнительные ограничения и исключение, предложение не действительно, если вы не угодили моему основному партнёру».

Предполагалось, что переезд Амбер сделает ситуацию проще. Этого не случилось. Мы оба становились несчастнее день ото дня. Спустя годы, она оглянулась на те дни формирования наших отношений и написала об иерархических структурах вот что: «ведёт к эмоциональной катастрофе особого рода… Потому что иногда мы входим в эту структуру, держа в руке своё сердце и иногда наш партнёр встречает нас там. После чего структура превращается в лабиринт из захлопывающихся дверей и мин-ловушек. Когда партнёр встречает вас подлинной близостью и любовью в поставленных снаружи и необсуждаемых рамках, эмоциональный опыт складывается из одновременного притяжения и отталкивания.»

Амбер думала, что она знает на что подписывается, принимая все ограничения, которым должны были соответствовать наши отношения. Но она не понимала, что там её встречу я.

Я тоже не этого понимал.

12