Проехали карета спикера и кареты, везущие членов кабинета. Далее прошли части конных гвардейцев, предваряющие чиновников регента и иностранные свиты. Во время медленного прохождения этих карет незначительное движение справа заставило Адама повернуть голову как раз в то время, когда Дженни незаметно выходила из комнаты, прижав к губам платок. Он поколебался, потом, вспомнив, что она несколько раз в течение дня казалась ему безумно уставшей, тихонько отошел от гостей и последовал за ней.

Она ушла в заднюю гостиную и там опустилась в кресло. Когда он вошел, Дженни подняла на Адама глаза, отняла платок от губ и еле слышно проговорила:

– Это пустяки – мне сейчас станет лучше. Прошу тебя, возвращайся обратно! Ничего никому про это не говори!

Он прикрыл за собой дверь, глядя на нее с тревогой.

– Ты больна, Дженни, – что с тобой?

– Мне просто стало нехорошо от жары. Ах, возвращайся, пожалуйста, обратно! Я приду через минуту.

– Я спрошу, нет ли у леди Оверсли нюхательной соли. Я знаю, что ты ее не носишь с собой!

– Нет! Она мне не нужна, но, главное, я не хочу, чтобы кто-нибудь знал…

– Но…

Ее грудь всколыхнулась.

– Я не упаду в обморок. Меня просто тошнит! Это прозаическое признание заставило его невольно улыбнуться, но он искренне посочувствовал:

– Ах ты, моя бедняжка!

– Пустяки! – повторила она.

Он вернулся обратно, чтобы достать из ведерка со льдом бутылку шампанского. Внимание почти всех гостей по-прежнему было обращено к окнам, а в данный момент – к лошадям, везущим парадный экипаж регента, но леди Оверсли обернулась, когда Адам вошел в комнату, и подошла к нему, зашептав:

– Дженни нехорошо? Мне сходить к ней? Он ответил приглушенным голосом:

– Просто ей стало дурно от жары. Не придавайте этому значения! Ей будет невыносимо, если кто-нибудь узнает об этом и станет беспокоиться.

Она оценила эту чуткость:

– Конечно. Скажи, что она может положиться на меня: если кто-то хватится ее, я переведу разговор на другую тему. Возьми мою соль! А если я тебе понадоблюсь, позови!

Он вернулся в гостиную. Дженни с закрытыми глазами откинулась на спинку кресла, но открыла их, когда он поднес к ее носу флакон с нюхательной солью, и сердито сказала:

– Где ты это взял? Я ведь нарочно попросила тебя никому не говорить!

– Перестань на меня бросаться, маленькая фурия! Я взял это у леди Оверсли и всего лишь сказал ей, что тебе стало дурно от жары. Мне пришлось это сделать, потому что она видела, как ты выскользнула за дверь.

Она успокоилась и взяла у него флакон с нюхательной солью, фыркая и раздраженно говоря:

– Какая чушь! Я изнываю над флаконом нюхательной соли! О, не открывай это шампанское, я не хочу его! Мне стало лучше, и совсем не стоит беспокоиться по этому поводу!

Адам подумал было, что она выглядит далеко не лучшим образом, но сказал лишь, вынимая пробку из бутылки и наливая пенистое вино в бокал:

– Попробуй, может быть, мое снадобье немного подкрепит тебя! Давай, Дженни, ради моего удовольствия!

От увещевающего тона на щеках у нее выступил слабый румянец, она взяла бокал слегка дрожащей рукой и сказала чуть хриплым голосом:

– Спасибо! Ты очень любезен, Адам. Он дождался, пока она отпила немного вина и у нее почти восстановился нормальный цвет лица, а потом сказал:

– Теперь скажи мне, Дженни, в чем дело? В последнее время ты неважно себя чувствуешь. Ты слишком много занималась делами?

– Нет, конечно нет!

– Тогда что это?

Она бросила на него раздраженный взгляд.

– Если хочешь знать правду, я в положении, – сказала она без обиняков.

Глава 15

Ему не приходило в голову, что она может забеременеть, и, лишившись от неожиданности дара речи, он только пристально посмотрел на нее. Она сказала, оправдываясь:

– Ведь, в конце концов, именно этого и следовало ожидать! Я хочу сказать только то, что я, знаешь ли, способна рожать детей.

У него задергались губы.

– Да, я это понимаю и… прошу у тебя прощения, но, право же, Дженни!..

– Не понимаю, что тут смешного, – сказала она, глядя на него с обидой и недоумением. – Я думала, ты обрадуешься!

– Да, конечно я рад! Но вот так взять и огорошить меня, да еще в такой момент!.. – Голос его задрожал, но он справился с ним, виновато потупившись:

– Прости, не смотри на меня с такой обидой. Я больше не буду над тобой подсмеиваться! Но что же теперь делать? И ты, глупышка, еще отправилась в такое путешествие! Как я, черт возьми, довезу тебя до дому?

Она села, ответив почти так же энергично, как всегда:

– Ты отвезешь меня домой, когда закончится зрелище, но не раньше. Спасибо тебе! Мне уже лучше! Я говорила, что волноваться нечего, так оно и было. Это вполне естественно – в таком положении нередки приступы тошноты, хотя, приходится признать, приятного тут мало!

Он негромко вздохнул.

– Могу себе представить! – Голос его звучал неуверенно. – Бедняжка Дженни!

– Да, вижу, ты находишь это очень забавным! – обиделась она.

– Нет, я нахожу очень забавной тебя, а не твое состояние, поверь! Ты и в самом деле достаточно прилично себя чувствуешь, чтобы оставаться здесь? Жаль, что ты не сказала мне раньше, – и зачем только мы устроили эту вечеринку!

– Пустяки! – сказала она, вставая и распрямляя плечи. – Я уже отлично себя чувствую. Ради Бога, не изводи себя, Адам, потому что со мной все в порядке, а вот чего я не выношу, так это вызывать лишнюю суматоху, заставлять людей суетиться вокруг себя так, будто я вот-вот зачахну! И учти – ни слова папе!

– Но, дорогая!.. – воскликнул он в немалом удивлении. – Уж не собираешься ли ты держать это от него в секрете?

– Именно это я и собираюсь делать, пока у меня есть такая возможность. Я и тебе бы не рассказала, если бы не была вынуждена, потому что сейчас еще ранний срок и нелепо похваляться тем, из чего в конечном итоге, возможно, ничего не выйдет. Ведь ты, Адам, не знаешь папу, как я, так что, будь любезен, сделай, как я тебя прошу! Стоит ему только узнать, что я в положении, и он в очередной раз разовьет бурную деятельность, будет пылинки с меня сдувать, уже не говоря о том, что приведет половину лондонских докторов, чтобы свести меня с ума! Если не веришь, спроси Марту! Она скажет тебе то же самое. И еще: мне будет лучше, если меня не будут так холить и лелеять!

– А, так Марта знает? – спросил он с немалым облегчением.

– Ну конечно она знает! А теперь, если ты мне нальешь еще каплю своего снадобья, я снова буду свежей как огурчик, и мы пойдем обратно досматривать зрелище. И не думай, что я упаду в обморок или что-нибудь в этом роде, потому что этого не случится – обещаю тебе!

Он был вынужден, хотя и с немалым беспокойством, поддержать ее намерения. Они присоединились к остальной компании как раз вовремя, чтобы увидеть царскую процессию и узнать, что даже присутствие в экипаже короля Пруссии не удержало некоторых людей из толпы: они освистали принца-регента. Если отсутствие Линтонов и было замечено, все сделали вид, будто ничего особенного не произошло. Зрелище близилось к концу, и все помыслы обратились к обильным закускам.

Адам не сводил внимательного взгляда с Дженни, но она, хотя и ничего не ела, кроме кусочка каплуна и двух ложек желе, не проявляла никаких признаков того, что ее снова одолевают неприятные ощущения. Однако у него оставался страх, что празднества окажутся для нее слишком тяжелым испытанием, и, хотя Адам продолжал беседовать с гостями, он попутно пытался принять решение: как поступить, если ей вдруг станет плохо.

Только когда он помог ей выбраться из экипажа на Гросвенор-стрит, в его сознании снова всплыл разговор с Джулией, но даже и тогда он не завладел всецело его мыслями. Это не забывалось, как ссадина, причиняющая постоянную боль, едва до нее дотронешься, но беременность Дженни заставляла думать более о ней, потому что она была его женой и он отвечал за ее спокойствие и благополучие.

Поэтому он смутился от сознания, что должным образом не отреагировал на ее заявление, не испытал восторга, которого она ждала от него. Хотя она тут же попыталась скрыть это обычно прозаичным поведением, ему показалось, что он заметил выражение досады на ее лице. Он сожалел, но, как ни старался, не мог вызвать у себя более пылких чувств, чем отстраненное понимание того, что появление наследника, который будет носить его имя, желательно. Он больше беспокоился за Дженни, которая явно испытывала массу неудобств. Она никогда не затрагивала этой темы, на расспросы отвечала, что прекрасно себя чувствует, и ему, привыкшему, что Вдовствующая постоянно требует к себе сочувствия по поводу самых пустячных хворей, подобный стоицизм представлялся гораздо более достойным восхищения и необычным, чем был на самом деле. Он хотел, чтобы ее проконсультировал доктор, но она не соглашалась.

– Если ты имеешь в виду, что мне следует послать за доктором Рэнглером, – а это единственный доктор, с которым я знакома, – то я не стану этого делать! Во-первых, он по-старушечьи суетлив, а во-вторых, не пройдет и часа, как он расскажет папе, потому что, не сделав этого, будет опасаться за свою жизнь. А если ты имеешь в виду, что мне следует обратиться к акушеру, то я всегда успею это сделать, потому что он не даст мне лучшего совета, чем Марта, и, скорее всего, скажет то же, что и она. Так что просто забудь об этом, дорогой, или ты вынудишь меня пожалеть, что я вообще тебе рассказала!

– Ты слишком многого у меня просишь. Разве мне не отведена в этом хоть маленькая роль? Она внезапно хмыкнула:

– Конечно! Но ты уже сыграл ее, а уж остальное – моя забота!

– Дженни, ну разве можно так неделикатно вгонять меня в краску?

– Да, но… А, так ты еще и смеешься надо мной! Вот что, Адам, предоставь мне самой о себе позаботиться! Обещаю тебе, я сделаю все, как полагается.

– Но ты уверена, что делаешь все так, как полагается? Все эти гулянья по городу с Лидией!.. Скажи мне правду: не лучше ли будет отправить ее обратно в Бат? В конце концов, она уже увидела всех знаменитостей.

– Да, представляю, чем ты меня заставишь заниматься! – возразила она. – Целый день валяться па диване с этой гнусной нюхательной солью в руке – подарком миссис Кворли-Бикс!

– Вовсе нет! Но я действительно думаю, не увезти ли тебя из города на то время, пока ты чувствуешь себя так скверно. Возможно, в Челтенхем, или в Уэртинг, или в…

– Ах вот как?! – перебила она. – Ну конечно, я очень вам признательна, милорд, но у меня не лежит душа ни к одному из подобных мест! Что это взбрело тебе в голову, когда уже разосланы открытки с приглашением на наше собственное собрание и на вечеринку в Карлтон-Хаус, не говоря уже о благодарственном молебне в соборе Святого Павла?..

– Боже правый, ведь мы не поедем туда, правда? – воскликнул он.

– Нет, мы поедем, если Броу сумеет достать для нас билеты, что, как он говорит, ему сделать очень просто через милорда Адверсейна. Ну-ну, не строй такую постную физиономию, Адам! Мне хочется поехать не меньше Лидии! А насчет того, чтобы отправить ее обратно в Бат до большого представления в парках, то я даже слышать об этом не хочу! А как же поднятие на воздушном шаре в Зеленом парке и Трафальгарская битва, которая произойдет утром на Серпентайне[20] , не говоря уже о храме Согласия и Китайской пагоде и бог знает о чем еще! Да у нее бы просто сердце разорвалось, если бы пришлось это пропустить!

– Дженни, если ты воображаешь, будто я настолько уступчив, что позволю тебе погубить себя, разгуливая по паркам, осматривая собрание безделиц…

– О нет, это будете делать вы, милорд! – сказала она, неожиданно хмыкнув. – Или, скорее всего, Броу. Я увижу все, что мне захочется, из кареты, уж это-то я вам обещаю! – Поколебавшись, она сказала:

– Лидия уедет обратно в Бат, как только все это закончится, а я была бы рада, если бы ты увез меня в Фонтли. Чтобы… чтобы остаться там – я это хочу сказать.

– Конечно, я отвезу тебя туда, – ответил он. – И в Холькхем тоже, если ты почувствуешь, что у тебя есть на это силы. Не думаю, что тебе понравится Линкольншир в зимние месяцы, так что…

– Если я дам тебе слово не вмешиваться… не менять ничего – как если бы я была гостем?

Он пристально посмотрел на нее, настолько потрясенный этой сбивчивой речью, что какое-то время не знал, что ответить. Он был бы рад сбежать в Фонтли от этой удушливой роскоши дома Линтонов, но он никогда не признавался самому себе, что не хочет видеть, как Дженни там обоснуется. Тем не менее это было правдой, и она это знала; робкие интонации в ее голосе, когда она произносила свою просьбу, и взгляд, который был красноречивее всяких слов, что она боится отказа, устыдили его больше, чем любой высказанный упрек. И он с ужасом подумал: «Я беру все и не даю взамен ничего» .

– Я знаю, ты не хочешь, чтобы я была там, но я не стану тебе докучать, – просто сказала она.