К словам викария Ребекка прислушивалась так же мало, как и в прошлый раз. Но по иным причинам. Тогда ее охватила эйфория. Рядом с ней тогда стоял Джулиан. Она горела любовью к нему и страстно желала выйти из церкви вместе с ним. Выйти его женой. Выйти и обрести навсегда свое счастье. Теперь ее парализовало чувство ответственности, которую она сама возложила на себя. Необходимость отдавать другому человеку то, о чем она тогда, в первый раз, имела самое смутное представление. Необходимость о многом окончательно забыть.

Нельзя усилием воли заставить забыть. Это вряд ли окажется легким делом. А может, будет и вовсе невозможно.

Она посмотрела на руки Дэвида – сильные, с длинными пальцами. У Джулиана ладони были пошире и пальцы погрубее.

Глядя на руки Дэвида, Ребекка прислушивалась к его голосу, не совсем осознавая, что он говорит. А потом услышала свой собственный голос, повторявший слова вслед за викарием, и плохо понимала, что же она говорит. Ребекка посмотрела на то кольцо, что Дэвид надел ей на палец – на тот самый палец, на котором она всегда носила кольцо Джулиана. Оно было немного шире кольца Джулиана и ярко блестело.

Это кольцо и вывело ее из оцепенения, в котором она до сих пор пребывала. Оно было чужим. Это было не ее кольцо. Это было кольцо-захватчик, как и сам Дэвид, Ребекка посмотрела ему в глаза. Этот его пристальный взгляд. Полный боли. С таким взглядом он вернулся домой из Крыма. – …муж и жена.

Она едва расслышала голос викария, хотя и почувствовала смысл его слов. Она чувствовала на себе этот взгляд.

Взгляд мужа.

Дэвид наклонил голову и поцеловал ее в губы своими легкими и прохладными губами. Ни один мужчина, за исключением Джулиана – и, возможно, ее отца в детстве, – никогда не целовал ее в губы. Но Дэвид получил право на это. Он теперь ее муж.

Ее муж.

Ее мужем был Джулиан.

Ее мужем стал Дэвид.

Она внезапно стала распознавать звуки – тихие голоса прихожан, чье-то приглушенное всхлипывание, раздавшийся вдали кашель. И запахи – благоухание роз, аромат одеколона Дэвида. Стала осознавать реальность происходящего в данный момент. Она попыталась улыбнуться, но не была уверена, удалось ли ей это. Однако в его глазах появилось выражение, которое на мгновение сменило боль. Чувство облегчения? Стало ли ему легче оттого, что она улыбнулась? Может быть, он и не ожидал этого?

Через некоторое время – она потеряла всякое о нем представление – Ребекка шла, опираясь на его руку, по боковому нефу церкви и рассматривала все те лица, на которые он вынужден был глядеть до ее приезда. Улыбающиеся лица. Светившиеся радостью за нее. И за него. За них обоих. В ответ она улыбалась.

– Ребекка. – Свободной рукой Дэвид прикрыл ее руку, лежавшую у него на сгибе локтя, и остановил ее на ступенях церкви. У них оставалось какое-то мгновение перед тем, как из дверей станут выходить их родственники, друзья и столпятся вокруг них. – Ты так красива.

Ребекка удивилась. Она не ожидала, что он скажет что-нибудь глубоко личное, нежное. Но, видимо, на свадьбе только такое и говорят. Больше всего Ребекку поразило то, каким тоном он успел произнести эти слова, предназначенные ей одной. В голосе Дэвида она уловила предчувствие того, что должно произойти. Вскоре они останутся наедине. Они стали супругами на всю жизнь.

Ребекка вздрогнула, вспомнив, что эти же слова он говорил на ее свадьбе с Джулианом. Дэвид тогда положил руки ей на плечи, улыбнулся, глядя ей в глаза, поцеловал ее в щеку и сказал то же самое: «Ты так красива Ребекка». Она улыбнулась в ответ и поблагодарила его. Тогда она действительно ощущала себя красивой. Но на этот раз рядом не было Джулиана. Их стали окружать улыбающиеся люди, все поздравляли новобрачных. Поздно было отвечать на комплимент. Ну и пусть. Всем и так видно, как красив Дэвид. Пусть завидуют все женщины, подумала она.

– Поздравляю тебя, дочь, – сказал граф Хартингтон, взяв ее за руку и поцеловав в щеку. Потом он отошел в сторону, чтобы предоставить возможность графине более пылко поздравить Ребекку.

– Леди Тэвисток, – сказал, весело ухмыляясь, шафер Дэвида, – вы позволите? – И тоже взял ее за руку и поцеловал в щеку.

Леди Тэвисток.

Джулиан… Ребекка впервые осознала, что она больше не Ребекка Кардвелл. Она – Ребекка Невиль, леди Тэвисток… О Джулиан!

И тем не менее она всем улыбалась в ответ.

* * *

– Тебе удобно? – Слова «моя дорогая» застряли у него в горле. А ведь именно так Дэвид намеревался обращаться к ней после свадьбы. И все-таки он никак не мог произнести эти слова.

– Да, Дэвид, – улыбнулась Ребекка. – Ехать на поезде намного удобнее и быстрее, чем в экипаже. Не правда ли, нам повезло, что мы живем в нынешний век.

Они расположились в своем отдельном купе после того, как родственники и друзья, пришедшие проводить их на вокзал, уже давно скрылись из виду.

– Да, – ответил Дэвид. – Но вместе с тем это многопечальный минувший век был более чинным и чистым. Оставалось больше времени на отдых. Люди не знали теперешней суеты.

– И теперешнего комфорта, – возразила она. – Стоит задуматься о том, как жили еще сорок – пятьдесят лет назад, или даже оглянуться на тот отрезок времени, который можно лично припомнить, и охватывает удивление: как вообще возможны такие большие перемены? Как ты думаешь, они будут продолжаться и дальше? Не станет ли наш нынешний мир неузнаваемо отсталым лет этак через двадцать? Говорят, что сейчас мы стоим на пороге совершенно новой эпохи.

Вот и состоялась их свадьба. Они наконец одни после бурного утра в церкви и Крейборне. До сих пор у них не оставалось на себя ни минуты. При других обстоятельствах Дэвид обнял бы Ребекку за плечи, прижал бы к себе, медленно, с чувством поцеловал бы ее и говорил бы ей вплоть до самого Стэдвелла всякую любовную чепуху. Ребекка – его жена. Нет, пока только невеста. Сегодня ночью она станет его женой.

Она сидела рядом с ним, выпрямив спину, такая элегантная в своем темно-зеленом дорожном костюме. Восхитительно красивая. Весь день Дэвид не мог на нее спокойно смотреть – у него перехватывало дыхание. И сейчас его сердце забилось сильнее, когда он вспомнил, как впервые увидел ее сегодня утром в церкви. Она шла под руку со своим братом – вернее, шествовала с каким-то воистину королевским достоинством и при этом казалась такой трогательно милой.

Она вела разговор с Дэвидом, тщательно выбирая темы, которые хотя бы на некоторое время могли бы их увлечь. Но только не о погоде. Разговоры о погоде обычно быстро выдыхаются.

– Вероятно, это правда, – сказал он. – К счастью, мы уже давно начали привыкать к тому, что время теперь несется вскачь, и у нас будут все возможности, чтобы постепенно приспособиться к любым переменам, которые могут произойти. Если только мы не станем зарываться головой в песок подобно страусу в страхе перед всем новым.

– Как мистер Спеллинг, – подхватила Ребекка. – Ну не глупо ли было с его стороны, Дэвид, за завтраком заявить во всеуслышание, что он не пойдет с нами на вокзал, потому что просто не верит в поезда? Будто они – плод коллективного воображения, всеобщей галлюцинации.

– Ну конечно, – сказал Дэвид, – куда приятнее возиться с застрявшим экипажем, когда приходится вручную вытаскивать его колеса из забитой грязью колеи.

– Особенно когда делаешь это руками собственных слуг, – добавила Ребекка.

Они слегка развеселились и улыбнулись друг другу. Но, видимо, все-таки сказалась резкая смена обстановки: пустое купе, чувство уединенности после шумного и суматошного утра. Улыбки тут же погасли, и беседа как-то сама собой заглохла. Ребекка повернула голову и стала смотреть на пробегавший за окном пейзаж. Дэвид последовал ее примеру.

Он хотел обнять ее сразу же, как только поезд отойдет от платформы. Этим он закрепил бы тот факт, что теперь они стали супругами и собираются вместе войти в свой новый дом, вступить в новую жизнь. Он собирался заключить ее в объятия, но так и не решился на это. А сейчас было уже слишком поздно. Теперь подобный внезапный переход выглядел бы глупо, нелепо.

В голове у Дэвида отдавался непрерывным эхом голос отца: «Ты не будешь счастлив с Ребеккой». Нет, он все-таки будет счастлив. Она стала его женой на всю жизнь. Он получит возможность заботиться о Ребекке до конца своих дней. Именно этого он всегда хотел. Он будет счастлив хотя бы потому, что она согласилась выйти за него замуж.

«Тебе нужно больше, чем она сможет дать». Но Дэвиду больше ничего и не понадобится. Он уже получил все, в чем нуждался, – ее согласие. Ребекка, по словам отца, – просто воплощение чести. Она сумеет стать хорошей женой и отдать мужу все, за исключением одного – своей любви. Но без ее любви он как-нибудь проживет. Он завоюет хотя бы ее привязанность. Ему вполне хватит и этого.

Но хорошо бы окончательно забыть спор с отцом относительно своего будущего. Дэвид всегда уважал мнение отца, его советы, всегда высоко ценил его мудрость.

– Не жди от нашего имения особых чудес, – сказал Дэвид, повернувшись наконец к Ребекке. – После Крейборна Стэдвелл, наверное, покажется тебе убогим и запущенным. Возможно, мне следовало бы поехать с тобой на одну-две недели куда-нибудь в другое место. – Он собирался добавить: «чтобы провести там медовый месяц», – но потом раздумал.

– Я была бы разочарована, если бы обнаружила в Стэдвелле что-нибудь необыкновенное, – возразила она. – Я рассчитываю на то, Дэвид, что увижу Стэдвелл действительно убогим и запущенным. Я хочу, чтобы передо мной встала трудная задача: превратить его в милый и удобный для тебя дом. Ты же помнишь, что именно для этого я и вышла за тебя замуж?

Чтобы превратить Стэдвелл в «милый и удобный дом»? Или для того, чтобы оказаться перед необходимостью решать «трудную задачу»? Как-то не очень ясно.

Но ответ, судя по всему, прост: и для того, и для другого. Именно вторая причина заставила Ребекку в конце концов принять его предложение. Но она будет изо всех сил стремиться к решению своей «трудной задачи». Будучи Ребеккой, она посвятит большую часть своей энергии тому, чтобы стать хорошей женой.

И все время при этом будет любить Джулиана. После свадьбы она, как и обещала, никогда не станет ни говорить, ни даже думать о нем. И Дэвид не сомневался, что она выполнит свое обещание или по крайней мере попытается выполнить его. Но все же той частью своего сознания, которая не контролируется человеческой волей, она всегда будет любить Джулиана. А своего второго мужа не полюбит никогда.

Внезапно перед мысленным взором Дэвида снова возник Джулиан – в тот миг, когда он повернулся с застывшим в глазах удивлением, прежде чем упасть мертвым. Предсмертное выражение лица Джулиана, чувства, которые испытал Дэвид в злосчастные мгновения, – все это часто являлось Дэвиду в кошмарных снах и порой продолжало преследовать после пробуждения. И он приходил в глубокое негодование.

Джулиан заслужил подобную смерть – он собирался убить безоружного человека. Человека, которому он несколько месяцев подряд наставлял рога. Дэвид поступил так, как это сделал бы на его месте любой другой офицер: застрелил Джулиана. Но у Дэвида вызывал негодование и обиду тот факт, что ему все равно приходится терпеть ночные кошмары и нести на себе бремя вины.

Сегодня день его свадьбы – день женитьбы на вдове Джулиана.

Проклятие!

Ребекка наблюдала за ним.

– Мне очень жаль, – сказала она, – если мои слова причинили тебе боль. Я этого совсем не хотела. Я хочу быть тебе, Дэвид, хорошей женой. Мне надо научиться доставлять тебе удовольствие. Ты должен меня этому научить.

В устах другой женщины эти слова могли бы прозвучать вызывающе. Но не в устах Ребекки. Дэвид знал, что их следует понимать буквально. Ребекка не имела в виду конкретно сексуальные отношения, хотя ее слова могли бы распространяться и на них.

– Ты доставляешь мне удовольствие самим своим существованием, – оказал Дэвид, взяв ее руку и крепко сжав ее. Он почувствовал на ее пальце кольцо. Именно его кольцо, а не Джулиана. Он продолжал держать ее за руку, хотя они опять стали каждый сам по себе рассматривать проносящийся за окном пейзаж.

Дэвид думал, что Ребекка теперь принадлежит ему, и если бы он захотел, то мог бы до самого конца поездки сжимать в своей руке ее ладонь. Теперь уже не требуется, чтобы его прикосновения были непременно краткими и редкими. Сегодня ночью он придет к ней в постель. Он будет обнимать Ребекку и заниматься с ней любовью.

Спать с ней.

Спать с женой Джулиана. Тут Дэвид вдруг почувствовал тошноту. Он пытался не видеть снова перед собой удивленные глаза Джулиана, пытался не ощущать снова пистолет в своей ладони – в той самой, в которой он сейчас держал руку Ребекки. Он пытался мысленно твердить – как делал это тысячу раз за минувшие два года, – что винить себя ему просто не в чем

Глава 8