Наконец полковник сложил письмо и сунул его в пакет. Мак-Кракен продолжал смотреть поверх его плеча.

Ноги его были слегка расставлены, руки соединены за спиной, подбородок вздернут — поза образцового военного, хотя его заметно шатало от усталости. Поразительно, подумал Кавано с восхищением, этот парень, можно сказать, переплыл кровавую реку, чтобы добраться сюда, и у него хватает сил соблюдать армейский протокол! Это означало, что капитан все тот же, несмотря на внешние перемены, так бросающиеся в глаза.

— Следуйте за мной, — приказал он, переходя на официальный тон. — Мне придется написать рапорт относительно этих бумаг. Есть хотите?

Словно отвечая на эти слова, в животе у Мак-Кракена громко забурчало. Тот ничем не выдал смущения, сохраняя полную неподвижность.

— Но, папа! — воскликнула Сэйбл, которую полковник ласково, но решительно отстранил.

Оба офицера обернулись, успев сделать лишь пару шагов к двери. Девушка стояла, пылая негодованием, вертя в руках закрытый веер.

— Ах да! Прошу прощения. Капитан Хантер Д. Мак-Кракен — моя младшая дочь…

— Я не имею ни малейшего желания быть ему представленной, и ты знаешь это, папа! — Сэйбл не удостоила ответом поклон капитана, в который тот вложил хорошую порцию насмешки. — Этот человек испортил мне весь праздник! Никто не смеет лишать меня дня рождения, ни при каких условиях!

Она топнула ногой, и Ричард Кавано испустил вздох, взглядом как бы говоря капитану: ну что с ней поделаешь! Он понимал, что происходящее — дело его собственных рук, плод многолетнего поощрения каждого каприза Сэйбл и ее старшей сестры Лэйн, но полковник знал, что и впредь не сможет отказать им ни в чем, что у него просто не хватит духу для этого. Так уж повелось с того самого дня, как девочки лишились матери.

— Ну-ну, моя тыквочка! — сказал он примирительно, запечатлевая отеческий поцелуй на лбу дочери. — Разумеется, твой день рождения очень важен, но пойми, где-то умирают люди, и я должен повиноваться долгу.

С этими словами он оставил дочь и поспешил к двери.

— Долг! Все дело в этой войне!

Девушка надула губы и еще раз топнула ногой, нимало не беспокоясь, что тем самым нарушает образ благовоспитанной молодой леди. Она проследила взглядом за своим щегольски одетым отцом, бок о бок с которым шагал неописуемо грязный капитан Как-бишь-его. Однако кислое выражение недолго портило хорошенькое личико Сэйбл Кавано. Вновь заиграла музыка. Несколько офицеров — знатных и богатых молодых людей — окружили ее, горя желанием заключить в объятия и увлечь в круг танцующих.

Капитан между тем последовал за полковником в вестибюль особняка, к двери его домашнего кабинета. Дочь Кавано улетучилась из его мыслей сразу, как только исчезла с глаз. Где-то и впрямь умирали люди. Его люди, что было особенно горько.


Некоторое время спустя, опустошив вместительную тарелку и поставив ее на поднос отиравшегося поблизости лакея, Хантер почувствовал себя значительно лучше. Прежде чем лакей испарился, капитан успел ухватить с подноса хрустальный графинчик виски и намерен был отдать напитку должное.

Теперь ничто не тревожило его гордости. Денщик полковника выстирал и выгладил его форму, пока сам Хантер мылся и соскабливал со щек многодневную щетину. Привалившись спиной к холодному мрамору колонны, не спеша потягивая крепкий напиток, Хантер чувствовал себя более или менее в ладу с самим собой. Он даже протанцевал один из танцев с Лэйн Кавано. Впечатление, которое он вынес из их короткой беседы, было не самым лестным для старшей дочери полковника: она была той же Сэйбл, только более зрелой.

Краем уха Хантер услышал поблизости воркующий женский смех, призывный полувздох-полустон, и улыбнулся, радуясь за всех тех, кто этим вечером получит шанс коснуться нежной женской плоти.

— Зачем вы мучаете меня? Завтра я отправляюсь на фронт! — взмолился кто-то шепотом.

Должно быть, ответом ему было отрицательное движение головы, потому что послышался глубокий вздох разочарования. «Тебе попалась дразнилка, приятель. Не повезло!» — мысленно обратился Хантер к неизвестному и сделал хороший глоток из своего стакана.

— Из уважения к вам я предлагаю вернуться в комнаты…

— И это все, что вам от меня нужно? — кокетливо прошептал женский голос.

— Вы ведь знаете, что это не так, мисс Кавано!

Хантер насторожился, весь превратившись во внимание, и бесшумно заглянул за колонну, у которой стоял.

— Тогда зачем нам идти в комнаты? — Женский пальчик, обтянутый шелком перчатки, скользнул по рукаву формы вниз.

— Но я… я не ручаюсь за себя!.. — пролепетал офицер, судорожно схватившись за край каменной скамьи, на которой притаилась парочка.

В этот момент Хантер громко и продолжительно прокашлялся. Молодой человек вскочил на ноги и засуетился, поправляя прическу, одергивая форму. В наступающих сумерках была заметна краска смущения на его щеках. Хантер коротким кивком приказал ему пройти в дом.

На лице Сэйбл Кавано ясно выразилось все неудовольствие, испытываемое ею от неожиданной помехи только что начавшемуся флирту. Она поднялась, наблюдая за тем, как ее кавалер исчезает за дверями бальной залы, потом раскрыла кружевной веер, уже печально известный Хантеру, и начала изящно помахивать им над своими обнаженными плечами. Помедлив, она направилась к капитану, преувеличенно и несколько вызывающе покачивая бедрами. Тому едва удалось сдержать рвущееся наружу насмешливое фырканье.

— Мисс Кавано, прошу прощения за то, что вновь мешаю вашим сегодняшним развлечениям.

— Вновь? — переспросила Сэйбл, на секунду наморщив свой гладкий лоб. — Разве мы уже встречались?

Шелковые юбки коснулись носков его сапог. Она подошла гораздо ближе, чем позволяли правила приличия.

— Да, мы встречались, — усмехнулся Хантер. — Не помните? Вы еще сказали, что я весь покрыт грязью и плохо пахну.

— О!

На лице Сэйбл отразилось что-то отдаленно напоминающее смущение. Хантер в ответ с томным видом прикрыл веки и многозначительно повел головой в сторону скамьи:

— Надеюсь, на этот раз вы не против моего общества? Или вы предпочли бы, чтобы из-за колонны появился не я, а ваш отец?

— Ах, это! Это ничего не значило, поверьте. Мне просто необходимо было чем-то заняться.

Бессердечная сучка, подумал Хантер с внезапной злобой. У него безотчетно сжались кулаки от желания раздавить молоденькую дрянь, растереть в пыль.

— Что тебе необходимо, малышка, так это чтобы кто-нибудь задрал твои накрахмаленные юбки и как следует выдрал тебя ремнем по кружевной заднице! — процедил он негромко, но внятно, надеясь, что девчонка услышит.

Она услышала и ахнула, оскорбленная. Однако рука, вскинутая для пощечины, так и не коснулась щеки Хантера. Он остановил ее на полувзмахе и держал брезгливо, зажав запястье между двумя огрубевшими, бронзовыми от загара пальцами.

— Как вы смеете! Папа отдаст вас за это под трибунал!

— Да ну?

Сэйбл забилась, пытаясь освободиться, шипя от злости в трепетных попытках разжать пальцы, казавшиеся ей стальными. Хантер холодно наблюдал за ее усилиями, приподняв черную бровь.

— Итак, мисс Кавано, вам нравится дразнить мужчин, разжигать в них надежду, что им подарят немного ласки накануне отъезда на фронт? На фронт, где они будут сражаться за то, чтобы вы могли оставаться в безопасности и устраивать праздник в день своего знаменательного появления на свет! А знаете ли вы, что играете с огнем?

— Джентльмен не только не позволит себе того, на что вы намекаете, но не станет и думать на эту тему! — начала Сэйбл пылко, но запнулась, когда хмурое лицо Хантера приблизилось.

— Джентльмен уважает леди, помните об этом, — отрезал он. — Только представьте себе, что произойдет, если однажды мужчина, которого вы будете дразнить слишком долго, забудет об уважении к вам и к вашему отцу, если он…

Неожиданно для себя Хантер поддался порыву, чего никогда не случалось прежде. Он резко привлек девушку к себе, дав Сэйбл первый раз в жизни ощутить, что такое близость мужского тела.

— Он просто возьмет то, что ему так беспечно предлагают!

— Нет! Я не думала… Отпустите меня, прошу вас!

Это была мольба не женщины — испуганного ребенка. Но прежде чем руки Хантера разжались, он заглянул в поднятое к нему в мольбе лицо с глазами цвета лаванды. В них метался неприкрытый страх, они были расширенные и влажные, словно глаза оленьей самки, настигнутой хищником. Лавандовые, подумать только! Он хотел всего лишь дать ей урок, пресечь ее слишком фривольное обращение со взрослыми мужчинами, но эти глаза такого странного цвета, полные столь и волнующего, и возбуждающего выражения страха… Он понял вдруг, что и впрямь думает о том, чем пригрозил ей.

— Беги, малышка! — сказал он сквозь зубы, отпуская Сэйбл. — Спрячься за папину спину и оставайся там, пока не подрастешь.

Г лава 1

1868 год

Давно стемнело. Никто из прохожих не обратил внимания на закутанную до самых глаз женскую фигуру, проскользнувшую вниз по улице и исчезнувшую в сумраке аллеи. Она надеялась, что ее примут за одну из служанок, торопящихся домой, и, должно быть, так и случилось. К счастью, никто не мог знать, что ветхая черная накидка скрывает роскошное, платье голубого шелка, отделанное понизу брюссельским кружевом, а у горла — мелкими плетеными розочками, внутри каждой из которых покоилась матовая жемчужина.

Женщина постучала условным стуком. Дверь приоткрылась, выпустив наружу узкий клин желтого света, неожиданно яркого в густой черноте ночи. Подобрав пышные юбки обеими руками, она протиснулась внутрь. Дверь тотчас захлопнулась.

Прислуга, нарезавшая за столом овощи, при виде гостьи тотчас оставила свое занятие и поспешила покинуть помещение.

— Сабелла! — послышался тихий мужской голос. Сильный итальянский акцент и нескрываемая нежность гармонично сплетались в нем. — Значит, это началось?

— Si, Сальваторе. — Сэйбл Кавано повела плечами, позволив капюшону накидки соскользнуть с волос, и принялась беспокойно расхаживать взад-вперед по кухне. — Мне неловко беспокоить тебя в такой час, но роды очень трудные, а от меня нет никакого толку, скорее наоборот — я только путаюсь под ногами… Лэйн велела мне убираться с глаз.

Сэйбл прикусила задрожавшую губу, стараясь удержать слезы, которые до сих пор так и оставались непролитыми. Сальваторе Ваккарелло нахмурил брови, но не сказал ни слова, просто стянул с плеч девушки ветхую накидку и мягко подтолкнул Сэйбл к длинному узкому столу. Небрежно перекинув одеяние гостьи через спинку стула, он занялся приготовлением кофе-эспрессо, в котором, по его мнению, гостья особенно нуждалась.

Сэйбл с тяжелым вздохом повязала фартук и опустилась на стул. Пока она с отсутствующим видом чистила и нарезала овощи, грудой лежащие на столе, Сальваторе поставил перед ней чашку кофе. Сам он уселся напротив и молча кивнул в ответ на ее благодарную улыбку.

— Если бы ты знал, как она изменилась, Сальваторе! На прошлой неделе я видела, как она снимает с веревок выстиранное белье! Та Лэйн Кавано, которую я знала много лет, и помыслить не могла о таком низменном занятии. — Сэйбл подняла чашку, качая головой, с наслаждением сделала глоток и вновь занялась сладким перцем, который нарезала тонкими колечками. — Мне кажется, теперь я только раздражаю ее. Мы спорим о таких глупых, несущественных вещах, и она все время говорит, что от меня никакого толку… ни в чем.

— Не нужно принижать себя, cara mia, повторяя то, что не соответствует истине, — с улыбкой запротестовал Сальваторе.

Она не сознает, думал он, что инстинктивно делает все именно так, как нужно. Вот с овощами, например, она управляется не хуже хорошей кухарки. Он улыбнулся шире, вспомнив, как долго и безуспешно учил этому своих помощников.

— Но я чувствую, что она говорит правду.

Сэйбл сказала это не без усилия и подняла голову, чтобы увидеть реакцию Сальваторе. Ее взгляд скользнул по длинным тонким пальцам, сжимающим рукоятку кухонного ножа, ровным тонким ломтям, стремительно отделяющимся от телячьей ноги и плавно опускающимся один на другой. Несколько минут — и на разделочной доске осталась только белая кость без единого волокна мяса. Только тогда девушка отвела зачарованный взгляд, невольно подумав: это тоже искусство.

— Зато я умею вышивать ничуть не хуже Лэйн, — заявила она с вызовом, не упомянув, однако, что сшитые ею рубашки казались скроенными на кривобокую фигуру. — Еще я могу дать великолепный бал, отдавать распоряжения слугам и правильно распределять между ними обязанности.

«Но я понятия не имею, как, каким образом они выполняют эти обязанности. Для меня все появляется, как по мановению волшебной палочки. Лэйн права: я живу вне реальной жизни».

— Значит, ты завидуешь тому, что она перестала быть избалованным ребенком, а ты так им и осталась?

— Чему тут завидовать? — вспылила Сэйбл, сузив глаза, и сунула в рот ломтик сладкого перца в бессознательном желании вызвать недовольство Сальваторе. — Я довольна своей жизнью и не променяю ее ни на какую другую.